"Есть обреченность некая — знакомый,
С такой тоской живет уже одним
Не золото руна зовет из дома,
А тот туман, который перед ним..."
Готфрид Бенн
Европа, Европа, мы рождаемся в Европе, живем в ней и умираем. Люди, у которых цвет кожи белый — это Европа, что бы там не говорили. Европа — это белая раса, и это главное, чем определяется Европа. Давайте немного повспоминаем. "Одна из странных легенд финикийцев повествует об исчезновении Европы, дочери Канаана, сына Посейдона. В некоторых вариантах легенды Европа была царевной, в других — дочерью бога. Говорили, что она была чрезвычайно красивой и любимицей отца. Однажды ее служанка пришла во дворец и сообщила, что прекрасный белый бык таинственным образом появился на побережье. Заинтригованная Европа пошла посмотреть на необычное создание. Бык, как уже говорилось, действительно был очень красивым, игривым и ручным на вид. Европа украсила рога быка венками и стала резвиться возле него. Воодушевленная добротой животного, она забралась ему на спину, и бык побежал по побережью к большому удовольствию Европы. Затем внезапно животное повернулось и побежало к океану. Служанка пыталась догнать их, но безуспешно. Бык ринулся в волны и поплыл в открытое море. Служанка Европы только и могла, что в беспомощном ужасе наблюдать, как царевна исчезает вдали.
Аналогичную историю рассказывают греки; единственное отличие состоит в том, что фигура Канаана заменена Агенором (чье имя дало название Эгейскому морю). Возможно, наиболее странный аспект этой необычной истории в том, что исторические хроники отрицают ее мифологичность в чистом виде. Геродот сообщает, что легенда о Европе основывается на реальных событиях, и что царевна действительно была историческим персонажем. Несмотря на то, что такое утверждение, безусловно, удивительно, не менее странным кажется тот факт, что континент Европа получил свое название благодаря главному персонажу такой истории.
“Зачем называть континент именем девушки, ассоциирующейся только с тем фактом, что ее забрал морской бык?". Это я цитирую Бойда Райса, такого американского "правого радикала". Но дело сейчас не в нем, а в Европе. Бык переплыл с Европой на Крит, где она родила, среди прочих, Миноса — будущего царя Крита. Словом, имя азиатской царевны закрепилось за территориально-духовным пространством, населенным белыми людьми. Потом сюда мы добавим немного Египта (или много?), потом Греция, потом Рим, вот вам и то, что мы зовем европейской цивилизацией, европейской культурой, "европейскостью" как таковой. Да, конечно, необходимо добавить Христа, но это уже в "конце времен".
Почему я все это пишу. Просто знаток "качественной составляющей" Европы, ее, так сказать, "эзотерической сердцевины", ее "традиции", Евгений Головин выпустил книгу под названием "Веселая наука: протоколы совещаний" (М: "Эннеагон", 2006). А чего такое "Веселая наука", спросит дотошный российский читатель, я хоть и "европеец", но вот про "веселую науку", эту "эзотерическую традицию" моего континента ничего и не слышал. Конечно, не слышал, тут много факторов: и антропологическая катастрофа ХХ века, и назойливая информация последних лет про каких-то дзен-буддистов, кастанед, хари кришн, и прочих эмиссаров из Азии, Америки. Откуда угодно, но только не из Европы. Вообще, к матушке-Европе культивируется какое-то пренебрежительное отношение, и, кстати, одним из запускателей этого культивирования был никто иной как Рене Генон, которого для России в 60-х годах 20 века открыл тоже Головин. Правда, он недавно сетовал на восточные привязанности Генона: "Генон все про восток, да про восток, посмотрел бы он сейчас на этот замазанный бараньим жиром восток". Да уж посмотрел бы. Анри Корбэн, известный французский ориенталист, пишет в предисловии к своей книге "Суфий", вышедшей во Франции в 1964 году, что крестоносцы высадились на побережье Ближнего Востока с белыми щитами, потому как европейцы не знали геральдики и вообще почитай ничего не знали. Вот так вот принято теперь относиться к колыбели белой цивилизации. Однако смеем надеяться, что с Европой-то и ее традицией все в порядке, в отличие от ее хулителей. (Предвижу громы и молнии в свой адрес за Генона и Корбэна, правда, сам Головин говорил, что Генон принял ислам только для того, чтобы изучить арабский язык, но это к слову).
Итак, книга носит название "Веселая наука: протоколы совещаний", открываем энциклопедический словарь и читаем: "Веселая наука" (старопровансальск. — gaya scienza) — одно из самоопределений южнофранцузской рыцарской культуры, презентировавшей свой идеал в куртуазной поэзии трубадуров 11-12 вв. Термин "В.Н." выражает своего рода дисциплинарный характер любви трубадура к Донне как нормативной поведенческой парадигмы рыцаря (исходно сложение панегирических стихотворений супруге сюзерена входило в число обязательных требований рыцарского оммажа и вассального фуа). В рамках более поздней традиции в контексте посткуртуазной версии лирической поэзии в 1324 в Тулузе была основана "Консистория веселой науки". Ну тут мало чего понятно, в словарях вообще чаще всего мало чего понятно. Так что же такое "Веселая наука", видимо, это нечто, что напрямую связано с европейской эзотерической традицией, европейской тайной философией (герметизмом), синтезом европейской античности и христианской доктрины. Сам Головин — приверженец политеизма и монотеизм ему чужд. Читая книгу, нужно иметь этот факт в голове. Он ещё глубокий знаток алхимической традиции, в рамках европейского эзотеризма, “носитель тайного огня”. Если с поли- и моно- теизмами, более или менее понятно хотя бы внешне, то что такое алхимия, поэт, и уж тем более "тайный огонь", ничего не понятно (думается, никогда не было понятно). Все эти категории познаются сердцем и разумом, находящимися в двойственном единстве, что само по себе сверхъестественно (особенно для нашего времени). Но все же, все же, ... если обратимся к "греческой колыбели" нашей культуры, то вспомним, Платон сообщает нам о том, что Сократ работал акушером в большом греческом роддоме, и никого не учил, а помогал родиться. И так с тех пор в Европе и повелось. Свобода, без всяких "мастеров", гуру и т.д. Однажды Головин сказал, что настоящий мастер это тот, кто знает гроссмейстера, очевидно, "мастер" Сократ знал нашего гроссмейстера, и имя ему Свобода. Кстати, "мастер" Головин тоже лично знает гроссмейстера, это как-то становится само собой понятно, когда общаешься с ним. Оттого и столь необычное ощущение от его книг, (их пока вышло две, если не считать уже ставшую библиографической редкостью книгу под названием "Сентиментальное бешенство рок-Н-ролла").
Искусство "Веселой науки" покоится на Сократовском повивальном искусстве. Продолжатель Сократа уже в христианской Европе — мастер Парацельс пишет в своей известной книге "Mysteria magna": "Нет смерти в природе — угасание какой-либо данности есть погружение в другую матку, растворение первого рождения и становление новой натуры". Подчас человеку надо только немного помочь выйти из утробы и он начнет формировать свою "новую натуру". Свобода, отсутствие детерминизма и красота, или даже так — красота, вот основные составляющие европейской вселенной, вот что пытается отнять у нас злобный "дух времени". Если посмотреть на Головина как на одного из последних живых представителей "европейской вселенной", то его книга — это книга о "подлинном" белого человека. Говорят, что подобных представителей не осталось уже и в самой Европе (западной), разве, что только Парвулеско. Россия тоже вне детерминизма. Вот еще что. Головин очень не любит вопросов. Это нужно помнить всем, кто преступает к чтению "Веселой науки". "Традиция не диалектична, но акроматична. Диалектика суть борьба самцов за самку-истину, тщетность подобной борьбы очевидна, ибо торжество победителя и радость обладания растворяются в скепсисе вопросительного знака. Свободное обсуждение и комментарий вне вопросов и ответов — акроматика. Книги по традиции уточняют или отражают под разным углом вечные данности — такова "Арифмология" Ямвлиха или "Великая триада" Рене Генона" (эссе "Отец"). Такова, добавим, и книга самого Евгения Всеволодовича.
Красота. "Откуда у нас вообще понятие о Красоте? Из воспоминаний души о жизни до современного воплощения? Если мы не согласны с этой высшей степенью зыбкости остается потворствовать животно-телесной природе, унижаться до звериного облика распаленного самца" (эссе "Розы и соловьи, цветы вообще"). Один из любимых поэтов Головина — Рембо. Как-то в беседе о знаменитом прозаическом цикле Рембо "Озарения" он выделил двадцать пятую главу означенного сочинения, которое имеет заглавием латинскую литеру "Н". Тут сразу несколько "тайн". (В стихии земли тайны позволительны). Кто знает французский, тот знает, что "Н" в начале слова не произносится, а только пишется на листе бумаги. Далее. Глава посвящена некой Гортензии, напомним, что по-французски грамматический род имени "Hortense", неясен. Чаще всего имя относится к женщине, но может относиться и к мужчине. Если его дословно перевести на русский, то получится — Ортанс. Вот последние строки этого шедевра Рембо в русском переводе: "О страшная дрожь неопытной любви на окровавленной земле, и в мышьяке! — найдите Ортанс (ну, или ищите)". Головин сказал тогда, что не надо задаваться вопросами по поводу того, что хотел сказать Рембо, а просто наслаждаться эстетической законченностью этого стихотворения в прозе, особенно субстантивом Ортанс. Человек прежде чувствует красоту, а потом только осмысливает. Может, Ортанс — это Диана (наша), а, может, "тайный огонь", а может, но... это уже личное дело каждого свободного интерпретатора.
В заключение. Книга представляет из себя сборник из шестнадцати эссе, набранных черным шрифтом на белой бумаге, заключенных под свинцового цвета обложку, на которой серебряными буквами написано "Веселая наука" и. т. д.
Из интервью: "Поэты часто не понимают того, что пишут. Потом приходят мудрецы-комментаторы и стараются ему же, поэту, объяснить, что он, собственно, написал. Вспоминается случай, когда меня пригласили на вечер, где исполнялись романсы (музыка Шостаковича на слова Блока). Какая-то барышня выступила с лекцией о музыке Шостаковича и разобрала её в таком структурном смысле: ритм, метод и прочее, безотносительно самого композитора. Присутствовавший там старик Шостакович не понял ровным счетом ничего и сказал: "Мне никогда в жизни ничего подобного в голову не приходило. Что вы хотите сказать, у меня плохая или хорошая музыка?". Структуралистка что-то промямлила про современные методы исследования. А он, хлопнув потом коньячку, всё твердил: "Ну, молодежь! Ну, молодежь!". То есть творец часто совершенно не понимает, что делает. Слова — живой организм, который развивается по-своему. Существует множество анонимных книг, где мы, слава Богу, ничего не знаем об авторах. А многие авторы заявляли о своей человеческой непричастности к своим творениям. Я и сам могу заявить, что я как человек к своим эссе и статьям никакого отношения не имею. Поэтому всегда очень плохо подмешивать биографию к творчеству". Еще цитата: "В сущности, человек не имеет отношения к своему творчеству, оно принадлежит ему изначально, и в течение жизни он лишь уточняет его. Один вырастает кленом, другой дубом, в зависимости от того, какие были посажены семена".
Вот именно такое ощущение остается от соприкосновения с самим Евгением Всеволодовичем, не важно, через его текст, через его лекцию или через личный разговор с ним: "трудно поверить, что некогда он постиг собственное учение, "научился" ему. Скорее кажется, что он уже знал его изначально". Многие вещи можно выразить по-разному, более или менее удачно, но у Головина множество вещей выражено настолько точно, что их можно выразить только так, как это сделал он, и никак иначе. И это чувство — "только так" — попадает в цель. Вот такими точными попаданиями в духовную кровь Головин производит ошеломляющее впечатление, особенно на молодых людей.
За сим желаем всем читателем — современникам, "живущим в век псевдо-людей, псевдо-жизни, спровоцированной жизни, не имеющей источника и стержня в себе", читая книгу Головина, не задаваться вопросами, но вспомнить свою европейскую родину-мать, и попытаться если уж сразу не родиться, то хотя бы начинать оттачивать душевное зрение для того, чтобы глаза душевные вступили в глаза обычные и тогда... "свершится медлительный феномен созерцания, павлин, лилия, женщина, остаются нетронутыми в композиции своей, созерцательный взгляд старается уловить их суггестии, эманации, реминесценции и… утонуть в мире ином" (эссе " Подсматривание и подглядывание. Созерцание"). Словом, ищите Ортанс.
№42 (674) от 18 октября 2006 г.
