№37 (669) от 12 сентября 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Геннадий Самсонков
РОДНОЕ ГНЕЗДО
Люблю девятнадцатый век. Поэтому по приезде на матушку-Волгу искал дачу на Борисоглебском, правом берегу, и, устав от неудовольствия поисков, переехал на левый, Романовский, берег, города Тутаева, попытал счастья там. Самые красивые дома на набережной были, конечно, деревянные и кирпичные особняки разного стиля, в основном немецкой постройки. Они тут располагались просто чудо как, взять хотя бы дом фабриканта Классена или купца-лесопромышленника Чесночкова. Вообще, набережная города Романова отличается редкой красотой. Берега, как бы гранитные, высокие, крутые, и вся набережная, будто в воздухе парит, как и знаменитый на всю Россию Воскресенский собор. Дома здесь подобрались тоже видные, словно свысока оглядывающие Волгу.
Художник Кустодиев писал свои полотна именно в этом месте, на бульваре, по которому вся романовская светская знать прогуливалась под звуки оркестра и под плеск колес пароходов на Волге. Городовой с пышными усами, сердитый и тучный, сам следил за порядком опускаемых монет за вход на бульвар.
Я вначале снял на полгода квартиру на набережной, но внизу, на первом этаже. Через некоторое время мне подсказала староста Казанской церкви, которая стоит на самом берегу Волги, что продается квартира на соседней улице Красноармейской. Я посмотрел и сразу купил. Дом двухэтажный, каменный, с деревянной пристройкой. Раньше в нем размещалась мещанская управа. Дом стоит на пересечении улиц. Вначале я горевал, что квартира не на набережной, но быстро привык. Одна из комнат была угловая, большая гостиная, с четырьмя окнами, потолки высокие, округлые. Во всей квартире девять окон с видом на Крестовоздвиженский собор. Напротив стоит баня бывшего купца Дуденкова, который заведовал пристанью с пароходами в Романове. Изразцовая печь — это чудо. Ляжешь на ней, как Обломов , пока неожиданная мысль не поднимет тебя за стол, и тогда торопливо начинаешь писать, ощущая спиной легкое тепло от этой печи-лежанки. Это минуты счастья, а за окном звездная ночь, и сирень гнется под тяжестью ветра и дождя.
Вообще, я так полюбил эту квартиру, что она стала мне родовым гнездом, без нее я не мог бы жить. Приобрел разными путями старинную мебель XIX, начала XX веков. Намеревался приглашать в гости художников, интеллигенцию: пить чай, слушать хорошую музыку , просто беседовать. Но куда там. Быстро забыл о своей мечте.
Художников было здесь много, даже из Москвы. В Романове только и писать пейзажи. Но художники оказались неподъемные. Попойки — больше, кажется, ничего их не интересовало. И нищий народ жил сам по себе.
Городок старел, разваливался, дряхлел, как и люди, до которых властям и государству нет дела. Только местные купцы присасывались к бедному люду…
Но я не об этом, я о своей романовской, так сказать, усадьбе-квартире, о том, какая она у меня была хорошая. В ней я много написал, в ней мне нравилось все: начиная от перины, которую я тоже приобрел вместе со старинной мебелью, кончая сундуком с книгами. Земля под окном нравилась, особенно воздух.
Во второй половине этого дома жила 80-летняя старушка. В последние годы она держала кур. Жило нас двое, а прописано было не счесть. Властям выгодно — деньги брали с мертвых душ. В моей квартире тоже оказалась прописана женщина с ребенком. Я случайно узнал об этом через 3 года. А потом дальше и больше, по цепочке выяснил, что таких прописок в городе и на правой, и на левой стороне Волги сколько хочешь. Я начал узнавать в ЖКХ, кто и откуда прописан, меня везде отфутболивали. Год ходил по чиновникам, чтобы выписать из своей квартиры чужих людей. Куда там: и чиновники администрации, и ЖКО, и в милиции, и в прокуратуре мне отвечали с оттенком угрозы: "Живи спокойно, не дергайся". Но какое может быть спокойствие в сожительстве с мертвыми душами. Ведь оказалось, что я купил двухкомнатную квартиру, до приватизации в которой числилось две квартиры №5 и 6, а после приватизации получилась только квартира №5, одна, двухкомнатная. И мне незаконно, тайно прописали в уже несуществующую квартиру №6 некую гражданку с ребенком. Это и дало чиновникам право говорить мне: у вас пятая квартира, а шестая не имеет к вам никакого отношения. Она числится только на бумаге. Я год собирал справки, что обе квартиры объединены после приватизации и куплены мной, как одна. В документах ведь не поставишь квартиру под двумя номерами. Вот так и гоняли меня. В суд подавать, это же сколько денег надо заплатить, пока выиграешь. А у них, властей, круговая порука. Ничем не прошибешь. Но я не отступался, никак не предполагая, что моя тяжба с властями закончится бедой.
Все началось с того, что моя престарелая соседка ни с того ни с сего вдруг решила переезжать. Когда она здесь обитала, я был спокоен: мог летом жить здесь, как в родном гнезде, а зимой на правой стороне в своей квартире, где коммунальные услуги, ибо человеку с непривычки зимой одному трудно. Изредка наведаешься, посмотришь, иногда переночуешь, полюбуешься на зимнюю красоту и обратно на теплый правый берег в квартиру с коммунальными услугами. На левом-то берегу квартира — дача без услуг. А летом обратно в родовое гнездышко копаться в огороде и писать. И все под неослабным оком этой бабки. Она как бы негласная хозяйка, старшая всей усадьбы была. 40 лет на первом этаже прожила, где сейчас куры, и 40 на втором. Даже небольшие скандальчики устраивала: не туда пошел, не то взял, сердитая была, несправедливая. Но я ее понимал. Мы сжились.
Но вот однажды я увидел ее на пристани в машине.
— Переезжаю на правый берег, — говорит она, — а вместо меня будет жить племянница.
Огорчился я. Как будто знал, чуял, что ничего хорошего из этого не получится. Племяннице 38 лет. Разорила эта племянница весь дом. Пить, как и все тут, очень любила, и табун жеребцов за собой волочила. Уходит на весь день к коровам, а женихи-бомжи остаются, в тепле ее дожидаются. Все дрова у меня и у бабки сожгли. Вдобавок газовый баллон с двумя велосипедами пропили, антенну сняли с дома и тоже пропили. И еще подобрали ключи от моей квартиры и спали там в мое отсутствие.
И вот случилось…Только сел я за письменный стол в своем коммунально обустроенном доме, как зазвонил телефон.
— Вы имеете дачу на левом берегу? — спрашивал женский голос.
— Да.
— Ваша фамилия Самсонков? — пытал меня тот же голос.
— Да в чем дело и кто говорит? — уже со злостью спросил я.
— Ваш дом горит, — не меняя тона, ответила женщина.
— Как горит?
— Пожарные уже тушат, приезжайте, — сказала женщина и бросила трубку.
На севере Волги у нас в сентябре осень наступает рано. В 6-7 часов вечера уже почти темно. Парохода не было, паром в это лето вообще не ходил, глава города запретил. Побежал к лодкам, частный извоз работал исправно. Я уже видел дым, застилавший весь берег. Переехал. Подхожу и совершенно спокойно гляжу на пожар. Зеваки кругом. Пожарные льют воду как попало. Хожу, перескакиваю через ручьи, пытаясь попасть внутрь дома, невольно ловя слова пожарных и зевак. Младшая дочка старухи, я видел вскользь, сновала по соседям, узнавала подробности. По обрывкам фраз понял, что пожар начался примерно в 14 часов, а в 12 часов того же дня я уехал на правую сторону на пароходе "Заря". То есть примерно через два часа после моего отъезда загорелось. Соседи говорили, что возможно, пожар начался от печки, мол, кто-то топил печь, потому что дым появился словно из трубы. Пожарные говорили, будто мои двери были взломаны, замки сорваны. Квартира же бабкина осталась закрыта.
Огонь унимался. Я не мог попасть внутрь, хотя моя маленькая комната-кабинет была цела. Попросил пожарных вынести сундук с моими книгами.
Сундук с книгами соседка отказалась взять на хранение, хоть бы на время, во дворе бы постоял. Ссылалась на то, что с завтрашнего дня воров из местных жителей здесь будет туча.
На другой день приехал я сюда первым пароходом. Кое-где еще продолжало тлеть. Мне хотелось узнать, откуда начался пожар, что сгорело. Проверил все печки, а их у меня было три, изразцовые красавицы, убедился, что не от них взялся огонь, топки были пусты, ни золы, ни головней. В гостиную огонь не распространился. Там только все в копоти. На столе тут у меня стоял маленький китайский телевизор. Теперь от телевизора осталось только белое пятно на скатерти. Украли у погорельца.
Кое-что из вещей я вынес из гостиной, которая почти не пострадала, сложил в сарай, коли люди не захотели помочь. Все-таки один сосед, хоть и с большой неохотой, но согласился поставить мой сундук с книгами к себе во двор.
И мне в этих хлопотах ничего не оставалось как только горько думать о всех земляках, вымирающих, сгорающих, влачащих здесь беспросветное, озлобленное существование. Я скорбел о своем родном Волжском старинном крае с сосновым Красным Бором, где я ходил когда-то в школу, где нашел свою первую любовь. Все кончилось.
Я поболел с месяц, погоревал и решил, что здесь мне больше не жить.
1.0x
