| | | | |
Александр Росляков
НЕБЕСНЫЙ КОНСТРУКТОР
Кто и как строил все то, что мы сегодня продаем с позорного лотка
"НОВОСИБИРСК УЛИЦА ГОГОЛЯ 49 КВАРТИРА 30 ТОВАРИЩУ САВЕЛЬЕВОЙ= ГЛУБОКО СОБОЛЕЗНУЕМ ПО ПОВОДУ КОНЧИНЫ ДОРОГОГО ВЛАДИМИРА ФЕДОРОВИЧА ТЧК ТУПОЛЕВ АРХАНГЕЛЬСКИЙ…"
Эту телеграмму в декабре 1960 года получила лаборантка новосибирского Института горного дела Галина Савельева. Но кем таким был ее муж, что на его смерть отозвались ведущие авиаконструкторы страны во главе с Туполевым?
Прах Владимира Федоровича Савельева покоится на Заельцовском кладбище Новосибирска, и имя его сегодня предано забвению. Но это — один из тех наших великих самородков, которые своим уже непостижимым сейчас героическим трудом придали крылья Родине и обеспечили ее победу в Великой Отечественной войне.
В своей автобиографии Савельев пишет:
"Родился в 1889 г. в семье ж/дорожного мастера ст. Елань-Камышинская Саратовской области.
По окончании сельского 2-х классного училища в 1903 г. определен в техническое уч. в г. Саратове, которое окончил в 1908 г. По окончании тх. уч. направлен в Петербург, где работал и учился. В 1909 г. увлекся авиационной техникой. Работал с конструкторами Ребиковым, Сикорским, позже с Поликарповым, Туполевым и Яковлевым.
В 1914 г. назначен во 2-й авиапарк ст. инж-механиком. В 1918 г. мобилизован в Красную Армию, работал в научно-техн. комитете Главвоздухофлота.
В 1921-1923гг. строил самолеты собственной конструкции, получившие в то время одобрение. В 1922 г. назначен на завод № 1 б. Авиахим, организовал конструкторское бюро по разработке предметов вооружения и установке их на самолеты.
В 1931 г. переведен гл. инженером и гл. конструктором на завод № 32 по организации выпуска предметов вооружения. За реконструкцию з-да 32 получил легковой автомобиль.
В 1936 г. назначен зам. нач. констр. бюро з-да 115 к т. Яковлеву.
В 1938 г. перешел гл. технологом в Промышленность Моссовета, позже работал (с начала Отечественной войны) гл. инж. завода Кр. Штамповщик и пр. В 1952 г. уехал в г. Прилуки Черн. обл., где работал на заводе ППО нач. опытного цеха.
По получении персональной пенсии в 1958 г. ушел на пенсию. В н/время, отдохнув и поправив здоровье, вновь приступаю к работе.
Инж. констр. В. Савельев. 6 июля 1959 г."
Но за скупыми строками — насыщенная драматическими поворотами судьба могучей, поражающей своим несокрушимым складом личности. К сожалению, многое в этой судьбе закрыто грифом тайны, присущей той эпохе нашего великого индустриального скачка — и величайшей же метлы репрессий. В строке о том, что с начала Отечественной войны Савельев был "гл. инж. завода и пр.", за этим "и пр." кроются 8 лет отсидки, с 1944 по 1952 годы. Но за что именно он сел, уже не раскопать. Скорее всего — за ту же дичь, что и его друг Туполев и другие, прошедшие этот же круг — и не сломившиеся в нем, лишь навсегда замкнувшие о нем уста.
Зато свидетельств о блистательном начале жизненного и воздушного пути Савельева в архивах сбереглось немало. Из его же автобиографии можно понять, что он окончил церковно-приходскую школу, где учили только что писать-считать. И эта автобиография трогательно сохранила церковную привычку писать существительные с большой буквы.
Но дальше он эту большую букву смог перевести из грамматической ошибки в суть всей жизни. Техническое училище в Саратове — после двух классов ЦПШ — уже не шутка. А дальше — Питер, где Савельев из всех земных предметов выбирает неземной. В 1910 году его принимают в "Петербургское товарищество авиации", и он включается в строительство первых русских самолетов — в том числе "Ильи Муромца" вместе с Сикорским.
В 1912 году началась Первая Балканская война — славянские народы восстали против ига Османской империи. По просьбе штаба болгарской армии в Петербурге был сформирован добровольческий авиаотряд, в который записался и Савельев. Как можно судить, не только ради помощи братьям-славянам — но и возможности испытывать на поле брани боевые свойства самолетов.
С начала Первой мировой войны он уже поглощен созданием небывалой доселе конструкции — четырехплана, то есть самолета с четырьмя несущими плоскостями. Первый проект с тремя моторами был одобрен комиссией авиаторов в 1915 году, но поднялся в воздух лишь второй, одномоторный прототип. Испытания этого самолета-разведчика проходили в апреле 1916 года под Смоленском. Полетный вес был 650 кг, двигатель имел мощность 80 л.с., скорость — 127 км/час. По оценке комиссии, самолет не уступал немецким и английским разведчикам с моторами вдвое большей мощности. Но в серию машина не пошла, хотя идею живо перехватили и немцы, и англичане, скоро наладившие выпуск таких четырехпланов.
Бурные годы революции и гражданской войны не размагнитили саратовского самородка. При первой же возможности он продолжил работу над своим четырехпланом и в 1923 году построил новую модель. Двигатель уже был мощностью 120 л.с., скорость выросла до 160 км/час. Но тут Савельева постигла первая крупная драма его жизни.
На заре авиации еще никто не ведал, за какими именно летательными аппаратами будущее. В начале XX века строились и махолеты, копировавшие птичий полет, и автожиры, помесь самолета с вертолетом, и мускулолеты, и прочие отвергнутые будущим модели. Но их творцы, самозабвенно отрабатывавшие тупиковые ветви развития, послужили ему не меньше, чем более успешные собратья: только познав все направления, можно было выбрать генеральный путь.
И Савельеву история уготовила место в ряду первопроходцев как раз этих тупиковых направлений. Уже в начале 20-х годов прошлого века идея его четырехплана была побита мощным развитием монопланов и бипланов. И все-таки он упирался до последнего: 1928 году представил проект целого восьмиплана, над которым бился по ночам — блестяще справляясь при этом с дневной службой.
Но огромный труд почти двух десятков лет оказался всуе. В небе летали детища Сикорского, Туполева, Поликарпова, вытянувших звездный жребий, а чертежи Савельева ушли в архив. Но генеральный Туполев неизменно высоко ценил Савельева за его вклад в разведку неизведанного и в 1957 году писал министру авиации: "Лично зная тов. Савельева, подтверждаю, что он является крупным конструктором и организатором, вполне заслужившим право на получение персональной пенсии…"
Однако другая идея Савельева оказалась в высшей мере плодотворной и составила его прямой вклад в нашу победу в Отечественной войне. Поразительно, но о ней он даже не упоминает в своей автобиографии, возможно, считая ее слишком мелкой рядом с его главным, хоть и провалившимся проектом. Еще в начале 20-х он изобрел устройства для стрельбы из пулемета через самолетный винт. Для наших одномоторных истребителей это было исключительным прорывом. Установка пулеметов на крыльях требовала слишком сложных механизмов и не давала точности стрельбы. Синхронизатор Савельева позволял ставить пулемет прямо в кабине летчика и бить врагов с прицельной точностью.
Увы, о других его изобретениях не известно практически ничего, поскольку он творил в самой закрытой оборонной отрасли. В справке "Об основных работах в области вооружения авиации инженера Савельева" пишется, что в 1926-29 годах Савельев на заводе Поликарпова "фактически являлся главным конструктором по вооружению… Под руководством тов. Савельева были разработаны агрегаты: Р-1, Р-3, Р-5, И-4, ТБ-1, ТБ-3 и У-2; технически совершенные для того времени образцы бомбардировочного вооружения, синхронизаторы для пулеметов Виккерс и ПВ-1, ряд фотоустановок и бомбосбрасывателей…
Вся деятельность т. Савельева с 1923 по 1937 годы свидетельствует о том, что он является крупным конструктором, внесшим серьезный вклад в дело развития авиационного вооружения в Советском Союзе…"
Но что такое все эти Р-1, И-4 и ТБ-3, уже понять нельзя. Хотя наверняка что-то чрезвычайно важное, раз сам нарком промышленности Орджоникидзе в 1935 году наградил Савельева именным автомобилем. Тогда таких наград удостаивались только самые выдающиеся личности, и было их на весь СССР единицы.
Судя по следующей частой смене мест работы, Савельев попадает в особый наркомовский резерв, его бросают на организацию самых необходимых оборонных производств. Но тут его подстерегает новая и самая тяжкая драма. Какое-то предвестие ее можно угадать по той же справке, составленной в 1957 году его бывшими сослуживцами. Там есть такой фрагмент: "После независящего от тов. Савельева перерыва он в мае 1932 года был назначен Главным инженером завода № 32…".
Но что это за "независящий перерыв"? Явно не больничный лист, о котором не стоило б и упоминать, не сокращение — Савельев на то время был слишком востребованным, стратегическим конструктором. Остается предположить одно: первая его, но, слава Богу, быстро кончившаяся посадка. И я даже подозреваю, что в связи с известным "шахтинским делом", по которому 53 человека, ученые и инженеры, обвинялись во вредительстве в пользу старых хозяев и заграницы. Ибо Савельев служил еще в царской армии, работал с первым вертолетчиком Сикорским, эмигрировавшим после революции в Америку. Есть и еще один факт его биографии, связанный как раз с Новосибирском и заставляющий так думать — но о нем чуть дальше.
И в 1944 году Савельев погорел уже по-настоящему. Причина могла быть любой: от вольного или невольно доноса — до связи с его другом Туполевым, который отсидел чуть раньше, продолжая конструировать в "шарашке", за шпионство. Со слов сына Савельева, живущего сейчас в Новосибирске, его отец отбывал срок под Горьким. Впоследствии ничего на этот счет не говорил, однако всю подавленную в себе обиду человека, служившего всю жизнь стране и получившего за это 8 лет, можно вообразить.
Но дальше снова поражает жизненная сила 8-летнего сидельца, который вышел из застенков еще до общей реабилитации, нес на себе клеймо преступника и был лишен права проживания в столицах. В местах отсидки 60-летний Савельев знакомится с красивой молодой женщиной, моложе его на целых 30 лет. Она прошла войну радисткой в самоходной артиллерии, имела множество боевых наград — и, значит, увидела в пожилом лишенце что-то такое, что тут же подвело ее с ним под венец.
Затем Савельева шлют на Украину, на завод пожарных машин, где он, стратег вооружения, стойко и без всяких жалоб на судьбу служит еще 8 лет. После чего судьба неожиданно и связывает его с Новосибирском.
Отечественная война поневоле стала стимулом лавинного развития Сибири, куда была эвакуирована масса заводов с нашей европейской части. В 1944 году, как раз когда Савельева сгреб "черный воронок", в Новосибирске был основан нынешний Институт горного дела Западно-Сибирского филиала АН СССР. Директором его стал Николай Андреевич Чинакал, уже известный тогда ученый и организатор горного дела, лауреат Сталинской премии. А затем — лауреат и Ленинской, Герой Труда, кавалер орденов Трудового Красного Знамени и орденов Ленина, достигший выдающихся успехов в работах на нефть, уголь, железную руду, вольфрам и другие полезные ископаемые. Но еще до Сталинской и Ленинской — осужденный, подобно Савельеву, "вредитель", затем вновь вышедший из мглы на светлую дорогу службы засадившей его Родине.
И этот человек, которому Сибирь и Новосибирск обязаны во многом своим бурным ростом, в 1959 году вызывает к себе Савельева для организации при институте конструкторского бюро.
Первым его капитальным трудом на новом месте стала разработка железобетонного трубчатого щита для угольной добычи по методу Чинакала. Этот метод, заменивший отбойный молоток шахтера на взрывную технологию, в войну в разы поднял добычу необходимого для Победы угля и принес львиную долю всех наград Чинакалу. Савельев вместо былого деревянного щита внедрил железобетонный, на что получил в апреле 1960 года авторское свидетельство.
Но вскоре его жизнь самым дичайшим образом оборвалась. Он лег на операцию по удалению камней из желчного пузыря, она прошла успешно — за одним маленьким но: в животе забыли и зашили скальпель. Когда это показал рентген, его прооперировали снова — но уже неудачно: непоправимо нарушили кишечный тракт. И человек огромной стойкости, прошедший с честью все земные испытания, создавший в 60 семью, а в 70 успешно начавший с чистого листа карьеру горного конструктора, скончался 19 декабря 1960 года от идиотской хирургической ошибки.
После него остались двое сыновей, которых его вдова, поступившая в тот же институт лаборанткой, уже одна вывела в люди. Старший сын Владимир работал тоже в горном институте и умер в 1996 году, в один год с матерью. Младший Александр сейчас работает директором новосибирского ЖБИ. Когда умер отец, ему было 7 лет, об отце остались только детские воспоминания — и тоненькая папка бережно хранимых документов.
И потому уже едва ли можно разгадать одну из самых интересных в судьбе Савельева загадок: где и как они настолько сдружились с Чинакалом, что главный горняк Сибири при первой же возможности вытребовал к себе опального авиаконструктора? Ведь прошлые их жизни были далеко разнесены географически: Савельев вплоть до заключения жил в Москве, а Чинакал на Донбассе. Потом они как бы поменялись географиями: Чинакала направили в Сибирь, а Савельева после отсидки — на Украину, где он и жил до самого переезда в Новосибирск.
Но сопоставление двух биографий все же позволяет кое-что предположить. Меж Донбассом и Сибирью в 1928 году Чинакал попал в Москву по уже названному "шахтинскому делу" и был осужден на 3 года "со строгой изоляцией". Где отбывал он эту "изоляцию", его биографы не знают; его перемещения в процессе заключения тем более невыяснимы.
Однако и Савельев где-то в районе 31-32 года как раз имел тот "независящий перерыв". И потому самым возможным кажется, что как раз в ту пору линии их судеб пересеклись — и на какой-то краткий срок они были если не сопроцессниками, то сокамерниками. И в то уже непостижимое сегодня время гениев и злодеев, великого служения отчизне и предательства, эти двое завязали меж собой такую камерную дружбу, которая не заржавела и спустя почти 30 лет. Во всяком случае сам факт этой дружбы двух творцов, соединившей крылья Родины и ее недра, — налицо.
Сегодня лично помнящих Савельева людей в Новосибирске почти не осталось. Старейший сотрудник горного института, доктор наук Альфред Робертович Маттис сохранил такие воспоминания о нем:
— Это был полный, лысый, очень любезный человек. Любил гулять со своими двумя детьми, но когда его спрашивали: "Это ваши внуки?" — очень сердился и отвечал: "Нет, дети"…
Бывший зав. лабораторией Института Гелий Романович Бочкарев:
— Помню только, что он был очень интеллигентный, воспитанный, производил впечатление специалиста какого-то другого, выше всех остальных, уровня. Еще запомнилось: младшего сына Сашу он называл "нежданник": "Никогда не думал, что у меня родится сын в 64 года…"
Больше всех смог рассказать о Савельеве бывший начальник того же савельевского КБ Николай Сергеевич Лавров, работавший еще при первом шефе и потом занявший его пост:
— Это был очень добрый человек — по лицу, по всему. Ясные, светлые глаза светились добром, именно светлый взгляд, как у ребенка. Сначала он приехал сюда без семьи, его кто-то спросил: "А что вы делаете после работы? В кино ходите?" Он говорит: "Все, что в кино, это одно и то же, он и она, я уже видел эти варианты много раз. Читаю сейчас "Илиаду" Гомера, вот там любые две страницы можно читать несколько раз — и все интересно…"
— Рассказывал: "Когда я работал главным инженером на заводе, однажды звонит Берия: "Почему у вас остановился пресс?" Я удивился: "Он у нас не останавливался". И тут влетает начальник прессового цеха: "Пресс остановился!" А Берия узнал об этом за минуту до меня!"
— У него было до Галины две жены, первая умерла, вторая отказалась от него — правда, он никогда говорил, из-за чего. Только удивлялся: "Как может жена быть предательницей?"
— Рассказывал про Яковлева: "К нему входят с докладом, он сначала берет папку с документами, долго смотрит, как подшиты, проверяет, ровные ли края… Придет в конструкторский отдел — перво-наперво смотрит, все ли кульманы стоят в струнку. Долго был конструктором и знал цену мелочам". Савельев работал и с Туполевым, и с Яковлевым, и один раз проговорился, что Яковлев своим доносом подсадил Туполева — такая у них была конкуренция. А о своей репрессии не заикался никогда, как и его друг Чинакал — о своей…
Вот, собственно, и все, что мне удалось собрать об изумительном конструкторе Савельеве, словно поправшем своим детским, озаренным взглядом все козни немилостивой к нему судьбы. И из его загадочной эпохи, смешавшей все добро и зло, нам бы в не менее запутанную нашу взять его кристальный дух полета, не сбиваемого никакой земной напастью. Он все-таки, сдается мне, достиг своей звезды!
1.0x
