АПОСТРОФ

| | | | |
Андрей Смирнов
АПОСТРОФ

Вадим Штепа. "RUтопия". — Екатеринбург: Ультра. Культура, 2004. — 384с.
Штепа — философ-парадоксалист, выходец из дугинского круга, один из заметных персонажей интеллектуального сообщества, редактор почившего в бозе журнала "Иначе". Предыдущая работа "Инверсия" — генонистская критика современного мира, активно воспроизводящего многие аспекты традиционных обществ, но в формальном или пародийном ключе.
"RUтопия" — талантлива, провокационна, местами скандальна. Штепа остался самим собой и населил важный текст большим количеством идей, вызывающих изумление и хипповской интонацией всеприемлия.
Сама книга довольно полистилистична и скорее напоминает интернет-портал со множеством входящих-уходящих тем. Главы даже по-разному читаются — от увлекательного исторического триллера до труднопроходимых научных записок.
Тематика книги разнообразна — тут и исторические утопии и причины их краха, и спорные проекты будущего, и рок-музыка, и экономика, и новые технологии, и религиозные и метафизические основы постмодерна. Такое же разнообразие и среди источников— тут и патриотический трэш, и вполне официальные культурологи, и неформалы, и философы-традиционалисты. (Удивительна и забавна интерпретация Рене Генона как предтечи постмодерна, предвосхитившего стратегию ризомы Делеза—Гваттари).
Возможно, пресловутая несерьезность Штепы — особая форма легкости, доступности, тонкости, попытки быть адекватным времени. Интеллектуальная игра, где серьезного больше, чем в многословной тяжеловесной правильности.
Утопия, по мнению Штепы, стоит за всеми фудаментальными социально-культурными трансформациями. При этом, если воплощение утопии оказывается неполным, она перерастает в свою антиутопическую противоположность. Утопия стремится воплотить трансцендентный идеал и предполагает свободное, активное сознание, то антиутопия — негативная реакция. "Все утопии перерастают в антиутопии именно когда противодействие чему бы то ни было становится в них самоцелью и начинает доминировать над воплощением собственных идеалов". В оптике книги исторические примеры — Третий Райх, СССР, Израиль, американская цивилизация, христианство.
Тон "RUтопии" задает эпиграф из Мирчи Элиаде: "Чтобы жить в мире, его надо основать". Текст важен тем, что это попытка интерпретации новой ситуации, нового века. Штепа анализирует современность, ее коды, пытается выявить многомерность явления, показать позитивные моменты.
Постмодерн, по Штепе, — это третья часть мировой истории, характеризующаяся увлекательными и многообещающими перспективами, прорывом в будущее. "Я употребляю слово "постмодерн" скорее в прямом, историко-хронологическом смысле, как "эпоха после модерна", а не в плане сугубо культурных стратегий… Я думаю, что в нынешней политике происходит как раз "реставрация модерна" — вся эта "вертикаль власти" и т.п. И вообще, все антиутопические явления имели место именно как радикализация принципов модерна". Постмодерн в этом контексте выступает не отрицанием Традиции, но напротив — финальным аккордом и ее максимальным воплощением. Посему для интерпретации настоящего категорически негодны стратегия и терминология, плоские одномерные и двухмерные схемы "века прошлого".
"Парадокс состоит в том, что в гипереальном мире тотальных симуляций подлинными являются лишь утопические проекты".
"Воплощение утопии — это не какое-то отвлеченное светлое будущее, разделенное пропастью с "темным прошлым", но скорее альтернативное настоящее".
"Всё новое рождается из совпадения противоположностей".
"Истинный Север всегда "запределен" — но при этом для желающего его открыть он вдруг оказывается самым близким и очевидным".
"Государственность в эпоху постмодерна уже не способна решить вообще ничьи национальные проблемы — поскольку стремительно исчезает сама модель "государство-нация".
"Современная Россия живет в режиме вялотекущей исторической инерции".
"Основное противоречие эпохи постмодерна, глобализации и виртуализации пролегает между символами пирамиды и сети".
"Субъект утопии в сетевом обществе — микрокорпорации, творческие альянсы, реализующие свой стратегический проект. Смысл искомой идентичности не в том, что она против реальности, а в том, что она выходит за пределы существующей реальности. Не воля к протесту, а воля к чуду... В свободной конкуренции мироустройств и будет идти история".
"Русь — не какая-то ограниченная историческая реальность, а скорее, трансисторический код. Он сочетает в себе языческую пространственную широту, христианскую высоту духовных поисков, а также привнесенный революционной эпохой прорыв в будущее".
"Русь сегодня может "прорасти" именно как постмодернистский утопический проект, равноудаленный и от правого либерализма и от левого патриотизма. В сетевом принципе и воссоздается исконная многополярная и мультикультурная структура Руси".
Самые спорные места в книге — апология северорусского сепаратизма, критика московского проекта. Понятно, что если "теория противоречит фактам, тем хуже для фактов". Но именно под имперским началом были возможны различные формы хозяйствования и организации. По отдельности все будет неминуемо задавлено глобалистским катком, а Русь будет представлять из себя сеть резерваций (Славий, Дальневосточных республик) для коренного населения. "Империи" Тони Негри и Майкла Хардта сможет противостоять только Новая Русская Империя. Возможно, и с несколькими центрами. А подлинная "множественность" возможна не в глобалистском (или альтерглобалистском) болоте, но при соблюдении солнечного принципа иерархии.
Сценарий "RUтопии" предельно не апокалиптичен. По Штепе, войти в новый мир мы можем спокойно, плавно. Главное — правильно развить имеющиеся тенденции. От компьютерного стола — прямиком в Беловодье. Без жертв, без лишений. Только даст ли нам такой шанс история?