Так случилось, что Олег Судаков (Манагер) со своей группой "Родина" не играл около шести лет. В 2002 году появилась идея записать несколько альбомов: "если еще помнят и ждут". Один из них, "Тот свет", был выпущен в 2004 году. Возникло желание играть — судьба предоставила случай. Осенью прошлого года было возрождено движение "Русский прорыв".
Социальность…
Я пришел в музыку в восьмидесятые годы. Мы все были энергичные, наглые, начитанные, и, конечно, политизированные. Так совпали наше взросление и жизнь страны: апрельские события 85-го года, перестройка. В стране возник шум, все интересовались происходящим, историей. Что происходило в Новочеркасске, кто такой Солженицын, каким образом существовал Гулаг? И у всех у нас — у меня, у Летова, Янки, Ромыча, Кирилла Рыбьякова, Артура Струкова — у всей нашей сибирской группы (мы называли себя "формейшн") было такое политическо-поэтическое отношение к бытию. Тогда практически все были политичны. А что такое политика — это оборотная сторона патриотизма, если громко и напыщенно говорить. Всех задевали тогда партийцы и комсомольцы. Первое выступление "Г.О.", где я и получил имя Манагер, проходило в 87-м году. Приехали на фестиваль в Новосибирск Летов и два брата Лищенко. А им предложили вместо "Звуков Му" выступить. Программа тогда почти целиком была "Адольф Гитлер" — Женя Лищенко так описал свое отношение к реальности. На концерте было несколько инструкторов обкома КПСС, и были большие трения по поводу нестандартного изъяснения его поэтического дарования. Мы не шли по пути чистого искусства. Я и сейчас часто спорю: разве может быть поэзия не социальна? Невозможно не быть социальным, если ты общаешься с людьми. Если у тебя сердце широкое, большое, то увиденное в тебе трансформируется, и пока пишешь песню, то неизбежно прописываешь свое отношение.
Творчество сегодня…
Для меня сейчас однозначна главная тема — это капитализация России. В 93-м году была принята конституция, в которой были узаконены нормы капиталистического общества в стране. Я не думаю, что все люди отдавали себе отчет, что они избирают себе на житие. Страна была советской, был один тип отношения к собственности и одно направление жизни, а тут благодаря перестройке все имущество было перераспределено с использованием обманных технологий. Это породило то положение вещей, которое есть сейчас в нашей стране — бандитизм, коррупция, тотальное пьянство в деревне. Продажа природных ресурсов на Запад без трансформации их в технологию, чтобы можно было бы производить, продавать и привлекать деньги для своего народа. Мы вместо этого покупаем все за границей и оплачиваем труд народов мира.
Все социальные язвы — это результаты капиталистического строя. Капитализм — это власть меньшинства над остальными людьми, отношение к которым исключительно как к рабочей силе и избирателю. У власти группа людей, интересы которой совершенно не связанны с интересами народа. И это логика утвердившейся у нас буржуазной республики. Поэтому на стыке, теоретическом, философском, экономическом, все проблемы веером разлетаются и можно петь и говорить, о чем угодно — от предательства интересов Родины до уничтожения естества национализма. Это особая проблема, когда слово русский у нас политически запрещенное, ни одна партия не может быть зарегистрирована со словом "русский". Конечно, мы всегда жили в многонациональной стране. Но у нас никогда не было классического федеративного устройства страны. Все народы объединялись вокруг русских. Сегодня перевернули все с ног на голову. Именно в силу все той же буржуазной республики, в которой национальность, культура, обычаи неважны. Ведь не важно, из кого выбивать прибыль. Во всех словарях, кроме российских, "национализм" — слово позитивное. Это любовь к своему народу, продолжение традиций. Не шовинизм, не расизм, а прежде всего большая гордость за свою историю, за своих прадедов. Мы же всю нашу гордость свели к обычным буржуазным формам "хлеба и зрелищ": концерты, рестораны, шоу — все это приносит, кстати, прибыль, да и проще жить — незачем думать о политике, о государстве.
Государственная программа по воспитанию патриотизма — это буржуазная форма патриотизма. Поскольку на Западе во главу угла поставлены зрелища, то и мы идем по тому же принципу. Патриотизм через звезд, которые выступают на Евровидении. Наша девочка, не помню фамилии, проиграла, а украинка-то пробилась. Вот "великое достижение"! Это же глупо. Патриотизм проявляется в любви к своему укладу, а уклада-то нет. Людям, может быть, все равно, кто такой Сергий Радонежский, что он сделал для России, почему он так верил в Бога и ратовал за свою землю. Главное, как сборная России по футболу сыграла или как пивной фестиваль прошел. Это уродливая буржуазная попытка вместить нас в понимание патриотизма, которое нам никогда не было свойственно. И родилось уже целое поколение таких псевдорусских людей. Вот и широчайшее поле для творчества.
Свобода слова…
Отношение к так называемой свободе слова у меня отрицательное. Эта мера задекларирована во время буржуазных революций. В рамках нормального человеческого начала она невозможна и не нужна. В любом племени, в любом народе — есть табу, то, что делать нельзя. Соответственно есть определенный круг понятий, норм, правил, которые нужны, чтобы народ выживал и набирал силу. Позволить говорить что угодно — это то же самое, что открыть настежь свою квартиру, назвать всяких людей, уехать на год, а потом приехать и сказать, я не нахожу здесь ничего похожего на то, что было. И не найдешь, потому что мало ли кому что взбрело на ум. Все проистекает из буржуазной идеологии, здесь я себя проявляю как поэт-социалист. Свобода слова создает ситуацию разобщения — все говорят что хотят, но, тем не менее, все платят налоги и ходят на работу. Рынок — это возможность руководить. Сам правящий класс не имеет ярко выраженной идеологии, у него вся свобода слова сводится к двум вещам — деньги и власть. Остальное — это работа нанятого имиджмейкера, который использует понятия для того или иного народа, времени, страны, дела.
По большому счету человек держится на трех вещах — свобода, запрет и обязательство. Поэтому сегодняшняя свобода — это нарушение традиции и норм жизни, которые структурировались тысячу лет, определяя, что нужно, что чужеродно. И эта свобода позволяет не просто залезть в чужеродное, но и пожить там, предать свое прошлое.
Если подобное происходит в тысячах умов одновременно, то такой народ легче контролировать.
Новосибирск…
Новосибирск — не окраина, это третий по величине город в России. Все мои друзья живут на тысячекилометровом участке от Тюмени до Новосибирска, здесь родители, это моя родина. У меня нет желания куда-то перебираться. Приезжать, посещать интересно.
Активная музыкальная жизнь Новосибирска проистекает в рамках того, что мы называем "попса". Есть фестивали пивные, бесплатные концерты и тому подобное — от Кати Лель до Бориса Гребенщикова. Одна из форм вовлечения в новую идеологию, классическая "хлеба и зрелищ" — вот пиво, вот девушка, вот фейерверк, музыка, почти карнавальное настроение, все очень громко, очень "цивильно", турникеты хромированные, милиция, аккуратно дефилирующая… Складывается впечатление, что мы живем именно ради этого. Это официально-популярная жизнь.
В андеграундной жизни — в городе было два клуба, сейчас закрыты. Сделали клуб в центре, одно время там выступали и местные, и заезжие музыканты — Умка, "Г.О.". Постепенно клуб становится только для заезжих и именно "звезд". Опять же все упирается в деньги. Остальная часть, даже заслуженные группы, "Путти", например, вынуждены выступать только на фестивалях, если пригласят.
Много ли здесь хороших коллективов? Музыкально-профессиональных ребят — да, наверное, много. Мы в 16-18 лет, пожалуй, так не играли. Что касается качества, не очень их много, потому что рок-н-ролл сегодня в загоне, даже по линии клубов. А мы тогда, в 80-е, планировали оживление создать и независимую сеть дистрибьюции и концертов, и создали!
Политическая жизнь Новосибирска, на мой взгляд, проистекает в трех плоскостях — два раза в год демонстрации оппозиции: прошли от и до, поговорили, покричали и разошлись; вторая — это линия "Единой России": они проводят разного рода фестивали, и их деятельность ведется на партийно-административном уровне. И третья плоскость — это жизнь настоящей оппозиции, вот здесь интересно. Есть небольшое отделение НБП, которое проводит свою работу — пикетирование, акции прямого действия. Это зачастую люди, склонные к НБП, но в организацию не входящие. Вот, собственно, все. Все остальные партии существуют только в предвыборное время, а нацболы как-то шевелятся, копошатся, двигаются и обласканы местными телеканалами, для которых они живая пища для материалов.
Сибирь…
В силу удаления от центра у нас есть возможность видеть и называть вещи своими именами, а в своем сознании сохранить те самые незыблемые человеческие ценности, внутренний кодекс чести, как неотъемлемую составляющую своей личности, которой нельзя пренебрегать. В Москве, например, проще наступить на горло собственной песне и своей совести, подо что-то прогнуться, потому что надо, потому что большой город, потому что многие живут, перешагивая через друг друга. У нас есть возможность делать честно. И такая традиция пошла с сибирского панка, назвавшего многие вещи своими именами. И сегодня она продолжается. Допустим, Александр Подорожный. Честнее и чище, чем он видит вещи и как-то их отображает, сложно где-то еще услышать.
Опять же получается по старой традиции: истинный характер находится в провинции, в том смысле, что удален от непрерывного воздействия каких-то новых форм, люди живут более размеренно, сохраняют больше непосредственности, сохраняют сущностное начало. Мы сейчас проехали по стране и видели множество хороших, нормальных, приличных людей. Эти люди в какой-то мере последние из могикан, потому что они успели захватить момент перелома, перекоса, разрушение СССР, приняли на себя это потрясение.
Даст ли Сибирь в ближайшие годы какую-то большую волну? Я думаю, что дело вообще не в Сибири. Ежели в эти десять-тридцать лет активные люди и в Сибири, и в Поволжье, и на Дальнем Востоке, и в Москве, и Ленинграде почувствуют ущербность и уродство замены естества, тогда возникнут слом и стык. А в столкновении всегда рождаются герои, музыканты, новые школы, новые виды творчества.
Так же если часть музыкантов, оставшихся из легенды, смогут более-менее активно продолжать и предлагать новые идеи, новые формы. (До сих пор же играет "Г.О.", проезжает Лукич, каким-то там непонятным образом делает два концерта в год "Инструкция"). Если бы они каким-то образом смогли усилить движение, то тогда пошла бы обратная связь. Многое определяет количество концертов, которые ты даешь и величиной залов, в которых ты играешь. В каком-то смысле эта доля ответственности лежит на нас, на ветеранах рок-движения.
На первом "Русском прорыве" нам всем довелось выступить перед огромным залом "Крыльев Советов". И когда ты видишь столько людей, которые хотят тебя слышать, возникает ощущение того, что ты состоялся, что ты нужен, что имеешь обратную связь. И это очень помогает.
Мы долго не играли, не творили; имеем небольшой контингент, который помогает выживать в ноль — приехал, сыграл, деньги отбил. Дальнейшее зависит от нас самих. Есть еще пять-шесть лет, которые еще позволяют кричать, петь, плясать; тело позволяет, пока еще недокурено, недопито, недоломано, недоразвалилось. Сегодня мы должны прыгнуть выше своей головы, не оказаться слабее своих декларативных заявлений, своих песен. От этого во многом и будет зависеть: возникнут в Сибири и в целом в России новое движение, новая волна. Мы должны передать эстафету своей деятельностью.
