«ГОЛОДНЫЙ БУНТ»

| | | | |
Андрей Савельев
«ГОЛОДНЫЙ БУНТ»
Кремль и его сторонники пытались замолчать и оболгать голодовку депутатов «Родины». Это им не удалось. Акция закончена — борьба против уничтожения народов России «монетизацией льгот», ростом цен и безработицей продолжается.
УЧАСТНИКИ АКЦИИ Рогозин Дмитрий Олегович, председатель партии "Родина", руководитель фракции "Родина" в Государственной думе, член комитета ГД по международным делам, доктор философских наук.
Денисов Олег Иванович, заместитель председателя комитета ГД по образованию и науке, член Президиума партии "Родина", председатель Правления Ассоциации студенческих профсоюзов России (РАПОС).
Маркелов Михаил Юрьевич, член комитета ГД по безопасности, автор программы журналистских расследований "Наша версия: Под грифом СЕКРЕТНО".
Савельев Андрей Николаевич, член Президиума партии "Родина", заместитель председателя Комитета ГД по делам СНГ и связям с соотечественниками, доктор политических наук, кандидат физико-математических наук.
ХарЧенко Иван Николаевич, член Президиума партии "Родина", первый заместитель председателя Комитета ГД по собственности.
ТРЕБОВАНИЯ — Отставка министров социально-экономического блока Правительства: Михаила Зурабова, Алексея Кудрина, Германа Грефа.
— Введение моратория на Закон №122-ФЗ об отмене льгот.
— Создание Чрезвычайной Комиссии для поиска путей выхода из социального кризиса.
— Уважение к мнению оппозиции Государственной думы: "Родины", КПРФ и независимых депутатов.
СМЫСЛ Может показаться, что политическая голодовка бессмысленна. Действительно, зачем люди ставят себя на грань жизни и смерти? Чтобы что-то доказать? Кому? Если своим оппонентам, то с какой стати на тех должен подействовать факт голодовки? Они могут даже обрадоваться нелепости вашей затеи и пожелать вам поскорее околеть.
Кажется, что еще больше аргументов в пользу оценки политической голодовки как результата неразумного расчета, родившегося пусть и с благородными целями, но обреченного на провал. Голодовкой ведь вряд ли можно чего-то добиться. Сколько уже их было… Стоит ли геройствовать, если заранее знаешь результат?
Наконец, любимый довод политического противника по поводу голодовки — ее рекламный характер. "Сколько можно пиариться?! По-другому не могут обратить на себя внимание!", — говорили в период январской голодовки "Родины" 2005 года разномастные циники.
Все эти возражения, конечно, по-своему резонны. Но существо дела совсем в другом. Голодовка имеет смысл и разумную задачу, когда она проводится в нужном месте, в нужный срок и встроена в систему политических акций другого рода. За спиной участников голодовки в данном случае была парламентская фракция, партия с отделениями по всей стране. Она произошла в момент прояснения ситуации: люди (поначалу только пенсионеры, военнослужащие и студенты) начали осознавать, что власть откровенно решила их уморить, и вышли на акции протеста.
Всё, что можно сказать против политической голодовки, можно сказать и по поводу политики вообще. Зачем заниматься политикой, если твой голос никто не услышит? Да, если этот голос не попадает в резонанс с настроением народа, то, действительно, всё бессмысленно. Если ты вне команды, предпочитаешь сольные партии, то напрасен труд — соло в политике редко входит в моду. Можно сказать, что политикой заниматься даже неприлично — слишком много внимания требуешь к себе. Это нескромно. Или свидетельствует о каком-то эгоистическом замысле ("они рвутся к власти").
Так же и по поводу голодовки нам предлагается устыдиться ее публичности и всё время оправдываться, будто мы замыслили что-то неприличное. Замысел был только в том, чтобы быть вместе с народом и дать ему знак: мы вместе, на нас можно рассчитывать. Тот же знак дан и власти: мы с народом, а вы, государственные мужи, с кем? Если не с народом, то против него. А значит — мы с народом против вас.
ВХОД В ГОЛОДОВКУ Обстановка в Государственной думе в конце 2004 года была гнетущей. Образовался альянс многочисленной "Единой России" и малочисленной, но цинично-развязной ЛДПР. Важнейшие инициативы оппозиции рубились на корню без всяких дискуссий. Чудовищные законы, выносимые от имени президента или правительства, принимались послушным большинством стремительно — также без обсуждений, без понимания их смысла, без расчетов последствий. Статус депутата попирался на каждом заседании.
Закон о "монетизации" льгот был одним из главных в 2004 году. Его не обсуждали. Более 900 поправок, внесенных от оппозиции, никто не читал. Их завалили в течение дня, отбрасывая оптом и в розницу. Позиция "Родины" исходила из того, что льготы — наследие прежних времен — и сегодня нужны только для того, чтобы люди могли выжить. Сама система могла пересматриваться, но только вместе с повышением пенсий, пособий и зарплат. Причем не на проценты (которые всегда съедала торопливая инфляция), а в разы. Соответственно, нужны были источники пополнения госбюджета. Правительство всё это не интересовало. Оно делало ставку не на воспроизводство нации, а на кратковременную доходность страны — будто это одна большая нефтяная скважина, которую надо быстренько выкачать, а потом бросить. Кто обслуживал трубу, тому полагалось жить; кто в прежние годы создавал национальное богатство, должен был отойти в мир иной, и как можно быстрее. Эта логика правительства была содержанием убийственного закона, а вовсе не стремление ввести учет и контроль, выдавая деньги на руки пенсионерам, инвалидам, ветеранам, студентам и военным.
В январе 2005 года, после как будто специально придуманных правящими кругами десятидневных каникул, когда страна упивалась "паленой" водкой, бывшие "льготники" обнаружили, что должны платить за билеты в общественном транспорте. Денег на это в семейных бюджетах — особенно после праздничных затрат — не было. Никто не знал о сути закона и не планировал затягивать ремни. И вот теперь оказывалось, что до конца января дожить будет очень трудно. Начались стихийные митинги, подхваченные по всей стране оппозиционными силами.
Партия "Родина" была застигнута этой волной социального протеста не в полной готовности — региональные отделения практически всюду находились на стадии становления, затяжные каникулы многих расхолодили. Пришлось на марше перестраиваться и мобилизоваться. Непредвиденный фактор — просто фантастическая бесталанность и безответственность высших чиновников, которые собственный закон к введению, как оказалось, вообще не готовили.
Начавшаяся сессия Думы вспыхивала дискуссиями по поводу "монетизации". Спикер систематически подавлял всякие попытки поставить этот вопрос в повестку дня, чутко слушая, что ему скажут в Кремле. А Кремль молчал — президент был в отъезде. Как только фракция "Родина" выдвинула свой проект постановления Думы по поводу бездарных действий правительства, Грызлов с соратниками создали свой проект, в котором думское большинство отмежевывалось от правительства, но предлагало (в стиле советского застоя) только "углубить и усугубить", ничего не поправляя ни в законе, ни в жизни.
Проект "Родины" был альтернативным, но в повестке дня так и не появился. Совет Думы, до отказа набитый "едросами", пошел на подтасовку, заявляя, что в проекте "Родины" есть какие-то юридические неточности. Между тем постановление — не закон, да и мелкие поправки могли быть внесены по ходу дела. "Партия власти" испугалась дискуссии вокруг заявленных в проекте идей, в том числе — об ответственности правительства и, соответственно, правительственной фракции. На голосование в пятницу 21 января был вынесен только проект "Единой России". При этом по прежнему опыту было ясно, что никакого обсуждения не будет, Грызлов снова воспользуется неясной нормой закона о самостоятельной выработке парламентом внутренних основ своей деятельности. Это им всегда интерпретировалось так, будто принятый регламент можно как угодно нарушать, если думское большинство захочет поменять процедуру. Поэтому вместо обсуждения, где могли высказаться все депутаты (что соответствует их статусу, закрепленному в законе), думское большинство установило, что достаточно выразить мнение фракций — по одному выступлению от каждой из них.
Дмитрий Рогозин как руководитель фракции задавал себе вопрос: нам думское большинство снова плюнет в лицо, как плюет в лицо своим гражданам правительство, а мы снова только утремся? Здесь нужен был сильный шаг. Какой? Мы уже практиковали демонстративный выход из зала. Эта мера слишком слаба и вряд ли будет оценена как поддержка катившихся по России митингов. Решение было принято: если хамский сценарий Грызлова и его компании сорвать не удастся, если наш проект отбросят, а "едросовский" не дадут обсуждать в полном объеме, мы не только уходим из зала, но и подкрепляем этот уход голодовкой.
Вся фракция в голодовке участвовать не должна. Тогда некому будет работать с избирателями в регионах, взаимодействовать с общественными объединениями и прессой. Кто-то должен был также на всякий случай быть в резерве, оказывая поддержку. Нельзя было также обсуждать эту инициативу даже в кулуарах — любая утечка информации могла провалить всё дело (именно внезапность нашей акции, как показала практика, не дала замолчать ее уже в день объявления). Поэтому Дмитрий Рогозин обратился по очереди к тем ближайшим соратникам по фракции, кто, по его представлениям, имел достаточный запас здоровья и мужества, чтобы пойти на эту акцию и выдержать ее.
ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ Голодовка застала наших оппонентов врасплох. Они бросились к микрофонам с неподготовленными комментариями, ничего не зная о наших планах. Поэтому запредельно бесстыдное выступление Жириновского транслировалось в официальных новостях на всю страну. "Политический балаган" — это самая мягкая его формулировка. "У них жир из ушей капает", "пойдите и убедитесь — никакой голодовки нет; сидят и жрут" и т.п.
Вспоминается, как в одной из телепередач Жириновского спросили, есть ли в мире что-то, ради чего он готов пожертвовать жизнью. Какая там жертва! Он даже соврать в этой ситуации не смог! Крутился буквально ужом. Нет ничего такого, ради чего глава ЛДПР ("Мы за русских, мы за бедных!") пожертвовал хотя бы собственным завтраком.
Занятно, что Грызлов высказался точно в том же духе: "Данный шаг Рогозина и его ближайшего окружения — самопропаганда". И в дальнейшем лидер правительственной партии и спикер Думы не собирался быть аккуратным в выражениях, проявляя тем самым предельное презрение к избирателям "Родины", к оппозиции в целом, к самому институту парламента. Позднее Грызлов говорил журналистам, что не может надеть на нас наручники и вывести из Думы — видимо, даже недолгое пребывание на посту министра внутренних дел оказало неизгладимое влияние на его личность.
Председатель комитета по регламенту "едрос" Олег Ковалев не уставал заявлять, что наша голодовка слишком дорого обходится парламенту: "Мы вынуждены организовывать круглосуточное медицинское обслуживание. Всё это делается за государственный счет. Более того, выйдя из голодовки, они, естественно, пройдут профилактическое лечение для голодающих, опять же в наших бюджетных поликлиниках и больницах". Потом Ковалев припомнил, что ему поручили быть вблизи голодающих в выходные, и пришлось гнать служебную машину с дачи и обратно. А это значит, что водителю пришлось платить дополнительные деньги.
После этой провокации мы вынуждены были отказаться от услуг думских врачей, перед которыми было неудобно, будто они в чем-то виноваты перед нами. А следили за нашим здоровьем очень профессиональные медики с большим практическим опытом. Потом выяснилось, что к оплате расходов по нашей голодовке Дума никакого отношения не имеет. Об этом медиками было отправлено официальное письмо в Управление делами Думы. Содержание его стало известным, но само письмо "затерялось" на столе у думского чиновника: "Только что было здесь и пропало. Не знаю, куда я его сунул".
То же касалось и расходов на машину. Михаил Маркелов предложил Ковалеву оплатить его непредвиденные расходы из своей депутатской зарплаты, но Ковалев предпочел замять вопрос. Ни копейки ему это не стоило. И никому из голодающих он здесь не был нужен. Мы между собой шутили: "Сказал жене, что едет в Думу, а сам поехал развлекаться. Небось, еще денег с собой прихватил и на нас списал. Мол, пять шашлыков — выбросили в пропасть".
После этой провокации последовали другие: Под предлогом профилактики в Думе отключили интернет — на целую неделю. Думали, что наша трансляция голодовки на сайте "Родины" в режиме реального времени идет по думской выделенной линии. Ошиблись. Мы предвидели провокацию и поставили веб-камеру со связью через мобильный телефон.
Узнав о своей промашке, провокаторы так и не включили думский интернет, зато организовали атаку на наш сайт. За час было зафиксировано более 1,5 млн. фиктивных загрузок, и система вышла из строя. Война между антихакерами и хакерами велась весь срок голодовки. Кое-кто увидел в этом наш тайный замысел: мол, отключаемся, чтобы сожрать по батону колбасы на брата.
Интернет-технологии использовались также для распространения от нашего имени всякого рода спама. Помимо примитивных глупостей, доходило до игр со смертью: будто бы мы заявляем о своем несгибаемом стремлении умереть. Выставить нас идиотами — такова была "высокая" цель циничных пиарщиков.
"Дело врачей", инспирированное Ковалевым, продолжилось, когда встал вопрос о нашей госпитализации при выходе из голодовки. Один из ведущих диетологов страны, любезно проконсультировавший нас (и названный между нами "академиком"), попытался получить от министра здравоохранения и социального развития Михаила Зурабова официальное разрешение направить к нам своих специалистов. На это письмо Зурабов тут же откликнулся звонком по телефону. Сказал, что по его сведениям мы — вероятно, прячась под одеялом, — питаемся вполне нормально. Наш "академик" ответил, что его данные вернее — взгляд врача фиксирует опасное для здоровья состояние. Зурабов хмыкнул, обещал перезвонить и не перезвонил.
На фоне всего этого безобразия, на фоне всех гнусностей в прессе, диктовавшихся чуть ли не прямо из Кремля, совсем пустяковыми выглядели, например, распоряжение чиновников не пускать к нам уборщицу (пылесосить полы взялась жена нашего лидера Татьяна Рогозина) или гнусный пикет молодых подонков, предлагавших Рогозину "съесть котлетку" и "закончить клоунаду".
Пустячком выглядит и вторжение в кабинет к Михаилу Маркелову, предпринятое думскими "пинкертонами" в первую ночь голодовки, чтобы сорвать вывешенные из окна флаг "Родины" и плакат. Обижаться на нарушение неприкосновенности депутатского кабинета в ситуации полнейшего произвола, в условиях прямой атаки правительства на российскую государственность, в обстановке посягательств олигархов на саму жизнь народа, кажется невозможным.
БЛОКАДА Кремль в считанные часы после начала нашей голодовки дал всюду и везде команду "молчок!" Уже на второй день голодовки, в субботу 22 января, блокада была полной. Даже в регионах почти невозможно было найти газеты, чтобы приняли интервью по телефону. Система ВГТРК была жестко проинструктирована, чтобы даже законные депутатские выступления, если они затрагивают "монетизацию льгот", не проходили в эфир. Зато пресса всюду ерничала: "А вот пусть похудеют, от них не убудет!" И через пять дней голодовки всё то же: "Да посмотрите на их рожи!" Только к концу нашей акции это глумление несколько поубавилось. Таково качество нашей либеральной журналистики, таково разложение нравов в обществе.
Информационную блокаду нам помогали пробивать, как это ни парадоксально, европейские СМИ. Для них такая массовая голодовка депутатов парламента — неслыханный скандал, в причинах которого необходимо разобраться. Когда российские журналисты молчали, будто в рот воды набрав, канал "Евроньюс" дал о нас информационное сообщение, вместившее в минуту всё, что необходимо, — прежде всего, наши требования к власти. Увидели мы себя и на польском телевидении. Всё взвешенно и ясно — без вкусовщины, без идиотских комментариев, которыми постоянно потчуют публику наши радетели за свободу слова. Большие репортажи сняли о голодовке телекамеры Би-би-си, Франспресс и другие, включив в них интервью Дмитрия Рогозина.
Несколько раз развернутый репортаж дал мужественный 3-й телеканал. Мельком о голодовке сообщил и канал НТВ — но настолько мельком, что многое так и оставалось для зрителей неясным. Пришла помощь даже от канала РЕН-ТВ ("чубайсовского"). Пусть под ёрнические комментарии, но информация до зрителей была доведена, профессионализм журналистов оказался всё же выше идеологических предпочтений. Профессионал в СМИ не может обслуживать власть.
Мы пытались прорвать информационную блокаду всеми средствами. Главным нашим адресатом был, конечно, Президент. К нему были обращены все наши требования. И он же был автором решения о блокаде. Поэтому именно к нему от нашего имени с Открытым письмом обратился Дмитрий Рогозин — на четвертый день голодовки, когда силы наши начали заметно слабеть. Мы предупреждали Президента, что он рискует судьбой России, что для него заготовлена "оранжевая революция". Но по-русски это будет кровавый бунт. Мы не хохлы, чтобы идти стенка на стенку, но кончать все только словесной перебранкой. Уж если сходиться, то никак не расходиться без отчаянной потасовки. Путин этого так и не понял. Будет ему, для него и с его участием потасовка. Будет!
На оглашение письма Путину прибежало множество журналистов. Они обступили нас, уже не очень твердо стоящих на ногах, со всех сторон. Они всё сняли, всё записали на магнитную пленку, все выслушали. И не дали ничего. То есть совсем ничего. Смысл обращения остался известным только узкому кругу лиц, а для публики — исключительно для особо наблюдательной её части — осталась лишь информация о том, что такое обращение было. "Известия" писали: "Путин не откликнется, и акция голодовщиков останется бесполезной". "Московский Комсомолец" тоже злорадствовал: "Они не знают, как выкрутиться из этой ситуации!"
Но нам не нужно было выкручиваться, наша голодовка была оправдана уже тем, что мы смогли увидеть, кто в принципе может быть нашим другом или союзником, а кто, прикидываясь таковым, либо смотрит в рот начальству, либо способен только в бессилии разводить руками. Мы как бы просканировали всю политическую среду — собственную партию, союзные организации, политических лидеров, СМИ. Всюду прояснялись границы разлома. Иногда они проходили внутри той или иной организации (например, в союзной с нами партии "Народная воля"), или внутри редакции газеты (например, "Трибуна").
ЧТО ТАКОЕ ГОЛОДОВКА С каждым днем нервная атмосфера и общее ослабление организма чувствовались всё сильнее. Некоторые ощущения от голодовки показались мне достаточно любопытными. Например, никакого чувства голода просто не было. Тот аппетит, который тянет к столу в обычное время, отсутствовал. Оказалось, наше телевидение (а мы всё время старались следить за теленовостями и невольно подхватывали другие передачи), переполнено рекламой пищи. Но все эти фруктовые соки, бульонные кубики, молочные реки и кисельные берега с самого начала не вызывали никаких переживаний. Единственным признаком голода, который я обнаружил, было тягость засыпания на пустой желудок. И еще в течение дня порой невольно возникала привычная мысль: пора бы чаю попить. Но тут же одёргивал себя: да ведь нельзя!
От голодовки организм кажется литой статуей с гулкой пустотой внутри. Пресное ощущение во рту — как если бы наелся какой-нибудь крупы, сваренной на воде без соли. Поэтому замена после трех дней голодовки простой воды на минеральную поначалу даже принесла удовольствие.
Уже по выходе из голодовки все эти кашки и протертые овощи (пришлось какое-то время перейти на детское питание) тоже казались пресными. А вот чёрный хлеб, вековой кормилец народа, который появился в восстановительном рационе немного погодя, имел вкус.
Еще одно любопытное самонаблюдение — легкая эйфория, которая появилась где-то после пятого дня голодовки. Особенно во время пребывания на ногах казалось, что слегка выпил: замедленная реакция, затруднение с речью, нестойкая походка. Потом врачи объяснили, что это следствие не общей слабости, а химических изменений в организме. Понятно, почему в состоянии голода случаются безрассудные порывы и страшные бунты. Голод приводит толпу к состоянию, будто ее опоили. А слабости (как физической неспособности) до последних дней не было. Я спокойно отжимался на пальцах по 30-40 раз.
Интервью постоянно теребящим нас журналистам давать стало трудно, потому что сбивалось дыхание и губы немели, как на сильном морозе. Все эти признаки, как говорили врачи, вполне укладывались в условия голодовки — шло общее отравление организма внутренними токсинами и изматывание повседневным стрессом.
Те, кто проходил лечебные голодовки по медицинским рекомендациям или по собственной воле, с одной стороны, более живо понимают переживания, которые выпали на нашу долю. Но в то же время и более спокойно относятся к этим переживаниям, зная, что ничего особенного в них нет. И это правильно. Ничего особенного — просто иное состояние организма. (Предполагаю, что и ощущение смерти — тоже что-то совсем не впечатляющее. Как говорили древние, когда смерть есть, тебя уже нет.)
Обнаружилось, что кризисные дни (3-й и 7-й день голодовки), обещанные специалистами, как-то пролетели незамеченно, смазались. Возможно, забылись за делами. Тяжесть голодовки последовательно нарастала день ото дня. И всё больше сказывались особенности организма. У некоторых начинало к концу дня нестерпимо резать в глазах. Постепенно проявились старые травмы и годами затихшие болячки. Иногда возникали судороги в мышцах, давящее ощущение в груди, тяжесть в пояснице.
Не было и всплеска энергии, который практики лечебных голодовок предсказывали после недельного воздержания от пищи. Вероятно, мы его израсходовали в повседневной политической работе. Но, может быть, тут дело и в другом.
У каждого организм устроен по-своему. Одни вполне могут раз в месяц бегать марафон, другим лучше даются средние или короткие дистанции, а кто-то и ходит с трудом. Марафонцам голодовок, вероятно, свойственно "второе дыхание", а нам — любителям — этого не дано. Новички в этом деле проходят своего рода отбор: если не тянут, то никогда не становятся "марафонцами". А состоявшиеся "марафонцы" смотрят на любые потуги голодающих с высоты своего опыта — им всё это кажется пустяками. Для среднего же человека голодовка — далеко не пустяки. И пусть она не столь мучительна, как ожидается вначале, испытание это достаточно серьезное. Из праздного любопытства или без должной подготовки никому наш опыт повторять не советую.
ТЕЛО И ДУХ Опыта голодовок ни у кого из нас не было. Поэтому у каждого были свои методы борьбы с надвинувшейся усталостью. Олег Денисов вставал до света и тихо в темноте начинал делать простые физические упражнения. Днем же, выбившись из сил, читал книги, откинувшись в кресле. Михаил Маркелов от усталости начинал еще больше суетиться: звонить, говорить с друзьями, строить новые планы и заниматься деталями текущих задумок. Иван Харченко предпочитал не суетиться, а экономить энергию: от упадка сил переходил на телефонное общение в лежачем положении или засыпал. Я старался переломить вялость залповыми нагрузками: то отжимался до изнеможения, то размахивал руками и ногами, как привык это делать на тренировках. Дмитрий Рогозин черпал энергию из политики: новый прилив сил наступал у него после очередного жесткого интервью. После недели голодовки все эти ухищрения действовали все слабее. Их начал заменять юмор.
Например, мы смеялись над своими мечтами по поводу диалога с властью, представляя фантастическую картину: распахиваются двери и входит Путин со свитой и со словами сочувствия. Ясно, что ничего подобного представить себе было невозможно. Путин предпочитал открывать другие двери и выражать сочувствие людям иного склада.
Рассказывают, что голодовка сопровождается раздражительностью. Ничего подобного в нашей группе не было. Даже за ночной храп особо упорных храпунов только добродушно журили. Все время в ходу были малые жесты внимания: налить водички, подать зазвонивший мобильник, осведомиться о самочувствии… Эта атмосфера взаимной поддержки нас незаметно укрепляла.
Столь же незаметной поначалу показалась поддержка со стороны иеромонаха Никона, который дважды приезжал к нам — исповедал и причащал. Ослабленный организм не очень-то готов был простоять в молитве даже и полчаса. Но исповедь как будто разлила по всему телу тепло. Особенно важно было, что причащал нас отец Никон, с которым нас связывает дружба с 1993 года. Троих из нашей пятерки батюшка знал и помнил с тех времен, включая страшные дни октябрьского расстрела парламента.
Увы, иерархи Церкви никак не обозначили своего сочувствия не то что нашей акции, но и нашему положению. Звонка из церковных верхов не было, однако нам достаточно было благодушия, которое источал наш друг отец Никон. Ему мы все благодарны.
ИГРЫ СО СМЕРТЬЮ Голодовка сама по себе — игра со смертью. Но игра тонкая. Толком никто не знает, где граница и насколько близко ты к ней подходишь. В повседневной жизни смерть может проскользнуть где-то рядом, и ты ее не заметишь. Во время голодовки ты понимаешь, что каждый день тебя приближает к пропасти. Неясно, где она — может быть, еще очень далеко, но ты знаешь, что идешь именно к ней.
Политическая голодовка отличается от лечебной постоянным стрессом и продолжением интенсивной работы. Кроме того, лечебная голодовка имеет свои заранее просчитанные вместе с врачами сроки, стадию подготовки. Лечебная голодовка предполагает спокойствие, отсутствие раздражителей, выключенный телевизор, ограничение любых интеллектуальных нагрузок. В политической голодовке ничего этого нет. Напротив, работа интенсифицируется, отнимая все силы. Рабочий день удлиняется, в нем исчезают перерывы на чай, на обед. Нет момента, когда утро отсекается от дня завтраком. Никогда не наступает время ужина. Ты на работе, как только открыл глаза. И пока не "вырубился", остаешься на работе.
Представьте себе: через неделю голодовки, когда наступает самый жестокий физиологический кризис, под нашими окнами идет пикет молодых негодяев из молодежного движения "Единая Россия". Оркестр играет похоронный марш, несут большой портрет Дмитрия Рогозина, на подушечках — ощипанную курицу со свернутой головой и вилку с ложкой. Они так шутят. Они тоже играют со смертью. Но, не понимая, куда идут — не видят пропасти поперек дороги.
Физически эти ребятки, получившие свои сребреники за карнавал с плясками смерти, кажутся здоровыми. Но они надорваны духовно. В них уже есть червь, изъедающий не только душу, но и тело. Они думают, что защищены своей молодостью, и огромный пласт времени отделяет их от смерти. Тут их и ждет пагуба.
Наш маленький мирок участников голодовки — людей не слишком привыкших к частым посещениям церкви, но всё же верующих во Христа, — оказался защищенным и от оскорбления карнавалом, и от случайной смерти. Безносая махнула своей косой, но прошлась рядом — угодила в толпу наших противников, выбрав ближайшего по алфавиту. Не Дмитрия Рогозина, как оказалось, хоронили с оркестром напротив Думы, а депутата фракции "Единая Россия" Кирилла Рагозина, который в тот день мчался по речному льду на снегоходе и тоже, вероятно, не думал о смерти. Предательская полынья пересекла его маршрут. Депутат утонул.
Этот мистический урок, возможно, и стал кульминацией нашей голодовки, в которой вскрылась ее связь с миром горним. Мы не отринули эту связь и вспомнили о Спасителе. Каждый из нас не раз за эти дни обращался к Богу с молитвой. Пред иконами у нас лежали Молитвослов, Псалтирь и Евангелие. И дети-инвалиды, работающие в изостудии, подарили Дмитрию Рогозину замечательно выполненную икону.
Уже на выходе из голодовки мне приснился странный сон о конце света — будто на город стремительно несется стена пыли и грязи, а люди ходят по улицам, как ни в чем не бывало. Я пытаюсь обратить их внимание, что через несколько минут здесь всё снесет. Люди вяло откликаются, видят поток, но ведут себя безвольно, как сомнамбулы. Я пытаюсь затащить нескольких в какой-то бункер. Но там полно какого-то агрессивного народу, духота — явно не прожить и нескольких суток. Выскакиваю наружу и пытаюсь встретить смерть стоически. Опускаюсь на колени, закрываю глаза, читаю "Отче наш". Но какая-то сила вновь поднимает меня, и я тащу людей на верхние этажи какого-то дома. Потом просыпаюсь.
Получается так: не стремись вниз, не закапывайся, как крот, не принимай смерти пассивно. Спасение возможно только ближе к Небу. И для народа, и для отдельного человека.
ВЫХОД ИЗ ГОЛОДОВКИ Никто из нас не собирался кончать жизнь самоубийством из-за Зурабова. Совсем не было стремления к тому, чтобы быть выбитым из активной жизни на многие месяцы и покалечить свое здоровье. Поэтому выход из голодовки нами планировался и рассчитывался (в отличие от входа). Прежде всего, из расчета, что реабилитация занимает по сроку вдвое больший срок, чем сама голодовка. С каждым днем голодовки мы понимали, что еще на два дня увеличивается время пониженной трудоспособности. Это удручало.
Мы должны были выйти из голодовки и по причинам политического характера. Нас убеждали в этом сторонники и союзники, нас просили об этом в обращениях из всех регионов. С этим к нам обратился в своей резолюции митинг сторонников "Родины", прошедший близ Кремля. Этого потребовала от нас партия "Родина" в решении своего Президиума. Наконец, об этом настоятельно попросили нас соратники по фракции. Все доводы в наш адрес были разумными и понятными, и мы нашли момент, когда выход из голодовки был целесообразен с политической точки зрения и необходимым для сохранения здоровья.
Начало выхода мы поначалу стали планировать через 7-10 дней. При этом должен был состояться переезд в одну из московских городских больниц — под наблюдение врачей. Конечно же, не в ЦКБ, где продолжение голодовки стало бы посмешищем для прессы. И тут возникло неожиданное препятствие. Договориться о приеме на лечение не удавалось даже через дружеские связи, даже на коммерческой основе. Всем московским клиникам медицинским начальством было строго предписано не иметь с нами дела. Нас готовы были принять только через скорую помощь. Но в этом случае нас либо везли бы в ЦКБ, либо в горбольницы, но раздельно, разбивая группу. Это нас устроить не могло.
Разумеется, о сроке нашего выхода из голодовки никто не должен был знать. Иначе утрачивался бы эффект давления на власть, которой было известно о бессрочном характере голодовки. Да мы, впрочем, и сами толком не знали, когда политическая ситуация позволит нам завершить испытание: когда власть пойдет на попятный или проявит хоть в чем-то уступчивость, или когда медицина скажет свое слово. Мы планировали только порядок выхода и лишь примерно намечали сам момент прекращения голодовки.
В конце концов, нам удалось найти клинику, которая готова была разместить всю нашу группу вместе. В пятницу 28 января (после 7 суток голодания) мы решили, что будем переселяться в больницу не все сразу. Авангард выдвинется туда поздно вечером, а остальные присоединятся в понедельник. В авангарде были намечены Иван Харченко и я — вероятно как люди с самыми несчастными на тот момент физиономиями. Кроме того, у меня проявилась недавняя болячка, возникшая от ушиба печени. Стало трудно сидеть — как будто в животе образовался чувствительный комок. А Иван жаловался на тяжесть в сердце и позвоночнике.
Накануне подготовленного переезда Иван вдруг стал отказываться, ссылаясь на то, что там он будет от всего и от всех отрезан — среди москвичей у него нет круга знакомых и родственники далеко в Краснодаре. Здесь лучше — присутствие в гуще событий. Сюда, в Думу могут приходить соратники и друзья, оказавшиеся проездом в Москве. Так в авангарде остался я один. В понедельник ко мне должен был присоединиться еще кто-то. А остальным нужно было дождаться реакции наших думских коллег, прибывающих в Москву после перерыва в думских заседаниях.
Больница, куда меня доставили поздно вечером, была достаточно скромной. В палате на двоих я оказался вначале один. Тут же меня принялись не только обследовать, но и лечить. Пришлось долго отбиваться от капельницы и даже подписать в журнале отказ от процедуры. На следующий день пришел главврач и убедил меня, что капельница все-таки нужна, иначе пропадает смысл размещения в стационаре. Его вкрадчивый тон, лишенный всякого напора, вынудил согласиться. И зря. Капельница уложила меня на весь день и отозвалась сразу начавшейся тупой болью в левой части груди, рассосавшейся только к следующему утру. Тогда же мне впервые в жизни явственно пригрезилось, что душа на какую-то секунду отделилась от тела. Я испугался и очнулся от тяжкой дремы.
После капельницы с глюкозой анализ крови фиксировал резкую смену от недостатка сахара, естественного для голодовки, к переизбытку. Болезненное состояние побудило меня начать выход из голодовки, который поначалу мало чем отличается от самой голодовки — пять раз в день по полстакана морковного сока, разведенного с пополам с водой.
Так авангард превратился в арьергард. К тому же мои товарищи, как оказалось, приняли решение остаться на месте. "Пока мы в Думе, мы у них, как кость в горле", — сказал Дмитрий Рогозин. Почему это так, мне понять было невозможно — переговоры по телефону мы минимизировали, почти наверняка зная, что нас прослушивают. (В Интернете появились материалы поддельного дневника Дмитрия Рогозина с некоторыми деталями ситуации, выяснить которые без прослушки было бы крайне сложно.)
С утра понедельника 31 января прессу к голодающим в Думе было решено не пропускать — нужно было переходить на постельный режим. Переезд в стационар был признан нецелесообразным — продолжать голодовку в больнице уже не было сил. Исчерпывались и политические результаты от этого самоистязания.
Моя голодовка, продлившаяся 8 суток, прекратилась. Но, чтобы не подвести товарищей, я должен был лечь на дно и не высовываться. Остальные лежали пластом в Думе на надувных матрасах. Мне оставалось участвовать в акции в качестве летописца — писать эти заметки. Сам же выход показался мне почти беспроблемным — как будто после погружения в воду с задержкой дыхания. Просто делаешь два-три жадных вдоха — и всё.
Как оказалось, я отстал от товарищей на трое суток. Они продержались в Думе до собрания фракции и закончили голодовку через 11 суток.
В ходе голодовки потеряли в весе: Денисов — 5 кг, Савельев — 6 кг, Маркелов — 10 кг, Рогозин — 8 кг, Харченко — 10 кг.
ВЫВОДЫ О ПРЕЗИДЕНТЕ В 2004 году Путин заложил предпосылки своего краха как политика, который мог бы остаться в истории России хотя бы как уважаемая фигура. Он не вынес испытания властью — его, как в свое время Горбачева и Ельцина, прельстили банкеты и паркетные шаркания на международных форумах. Ему доставляло удовольствие играть с прессой и народом в несерьезную игру затяжных пресс-конференций и телемостов.
Путин начал великолепно — побил чеченские банды, придушил сепаратистов по всей стране, восстановил порядок в выплатах пенсий и зарплат бюджетникам, в короткие сроки добился существенных результатов в международной сфере. Потом растерял всё. Социальная система рухнула в 2004 году — сейчас это стало явным и отозвалось в каждом кошельке. Тогда же Путин сдал китайцам "за спасибо" нашу землю (повторив в точности аналогичное преступление Ельцина), сдал Грузию и Украину, окончательно рассорился с Белоруссией, превратил СНГ в полную фикцию. Обнадёженные было соотечественники (Конгресс 2001 года) снова брошены и забыты. Чечня фактически отделяется от России. Терроризм расплескался по стране. Сепаратизм стал реальностью на Кавказе, в Поволжье, в Приморье. Путин никого не привлек к ответственности за Беслан. Он прикрыл собой бездарность и коррупцию в правительстве.
Своей голодовкой мы сказали всем, кто намерен этим методом добиваться чего-то от этой власти: голодовки больше не нужны. Необходимы активные формы политической борьбы. Надежда на Путина умерла. Больше нет того Путина, которого с восторгом увидели граждане в 1999 году и за которого без тени сомнения проголосовали в 2000. Нет и того Путина, который был на голову выше всех, допущенных до президентских выборов 2003 года оппонентов. Теперь он наравне даже с ними.
Страна на грани катастрофы. 2005 год — момент перелома. Мы оказываемся по разные стороны того горного хребта, что вырос между властью и народом. Представить, что Путин перепрыгнет этот хребет, трудно. Даже если он сделает это, не мы придем к нему, а он — к нам. Пока же партия "Родина" теперь объявлена в Кремле главным врагом. У нас больше нет иллюзий. У Путина их тоже быть не должно.
Наши действия будут достаточно аккуратны, чтобы не подорвать и без того разрушенную Путиным и его окружением государственность. Мы не будем слушать провока- торов, которых хватает и среди ультра-патриотов, и среди либералов, и среди леваков. Они одинаково ненавидят и Путина, и "Родину", и Россию. Нам с ними не по пути. Мы знаем, что народ не хочет жить при этой власти и не станет при ней жить. Либо уберет эту власть, либо сам умрет. Мы предложим ему первое. Силой же, смещающей негодную власть, станет партия "Родина". Россия или смерть. "Родина" или смерть.
На снимке: отец Никон среди голодающих депутатов "Родины" (фото автора)