Авторский блог Редакция Завтра 00:00 22 декабря 2004

РОТНЫЙ ЗАПЕВАЛА

| | | | |
Владимир Гусаров
РОТНЫЙ ЗАПЕВАЛА (К 80-летию прекрасного русского поэта Николая Старшинова)
НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ СТАРШИНОВ и в жизни, и в поэзии был тем самым ротным запевалой, голос которого, может быть, и не самый громкий и звучный, но мелодию, определяющую и песню, и само время, всегда вытягивающий.
А у меня ни голоса, ни слуха
И нет, и не бывало никогда.
Но я упрямо собираюсь с духом,
Пою… А голос слаб мой, вот беда!
Но тишина за мною раскололась
От хриплых баритонов и басов.
О, как могуч и как красив мой голос,
Помноженный на сотню голосов!
И пусть ещё не скоро до привала,
Но легче нам шагается в строю…
Я был когда-то ротным запевалой,
Да и теперь я изредка пою.

Напрасно Николай Старшинов умаляет свои способности к пению. Во-первых, те, кто его хоть раз слышал, с этим не согласятся, а во-вторых, ротный старшина тоже не дурак, и неумеху никогда в жизни не поставят ротным запевалой, так и поход сорвать можно.
Но в этом тоже — весь Николай Старшинов, никогда не лез в первые ряды. Я много лет вместе с ним проработал в приёмной комиссии Союза писателей, ездили вместе на литературные мероприятия, бывал у него в альманахе "Поэзия" , и всегда он с восторгом говорил о стихах других поэтов, друзей-фронтовиков, о поэзии Юлии Друниной, о молодых своих соратниках, которых Старшинов щедро привечал в молодогвардейском альманахе, которых приводил в Союз писателей. О том же Николае Дмитриеве, Геннадии Красникове, Владимире Урусове. О себе он помалкивал. Хотя влияние в поэзии имел громадное. И везде его голос оказывался "помноженным на сотню голосов".
Впрочем, это и на самом деле особенность той соборной эпохи, всё своеобразие которой мы начинаем понимать лишь сейчас. Может быть, и не было у нас после Великой Отечественной войны своего великого романа "Война и мир", но вместе прочтённая военная проза Юрия Бондарева, Константина Воробьева, Виктора Астафьева, Василя Быкова, Дмитрия Гусарова, Виктора Курочкина оказывает не меньшее художественное воздействие на читателя. Так и в нашей фронтовой поэзии, может, и нет "Полтавы" Пушкина и "Бородина" Лермонтова, но в целом фронтовая лирика, несомненно, имеет мировое значение. Я был рад, когда такое же высокое понимание нашей русской фронтовой поэзии нашел и у более молодых поэтов. К примеру, признаётся поэтесса Елена Сойни: "Сердце мое принадлежит поэтам Великой Отечественной войны. Это по-настоящему были строки с болью и кровью пополам. Это и великая поэма Александра Твардовского, и "Его зарыли в шар земной" Сергея Орлова., и песни Алексея Фатьянова. Николая Букина, Михаила Исаковского, и лучшие стихи Бориса Слуцкого, Сергея Наровчатова, Михаила Луконина, Юлии Друниной, Николая Старшинова, Михаила Дудина, одного из моих учителей, Александра Межирова… У иных лишь строчку выделю, зато такую, равной которой нет в мировой поэзии".
Впрочем, и сами поэты ценили своё фронтовое братство. Тот же Николай Старшинов писал:"Вот я получил в числе других фронтовиков ко Дню Победы поздравление от Ельцина, где он несколько раз пишет : "Простите нас, что мы не можем создать вам хорошие условия", и потом идут слова о том, что, мол, ни наша литература, ни наше искусство не отразили всех тех трудностей, которые были на войне… Это несправедливо и даже оскорбительно… Взять антологию военной поэзии. Там прекрасные стихи — и Наровчатова, и Дудина, и Межирова и многих, многих других…"
Себя всегда считал Николай Константинович одним из них, "гвардии рядовым", самое высшее — "ротным запевалой".
И вот в свои семнадцать лет
Я встал в солдатский строй…
У всех шинелей серый цвет.
У всех — один покрой.
…..
И я иду. И я пою.
И пулемёт несу,
И чувствую себя в строю.
Как дерево в лесу.

Может быть, в иных, мирных, условиях эта излишняя соборность и повредила бы поэту. Как правило, обреченному на одиночество. Фронтовое поколение не могло позволить себе такой роскоши. Да и присвоить себе народную Победу ни один из них был не в состоянии.
Николай Старшинов ещё до фронта сполна ощутил понятие братства. Он рос в большой и дружной семье. Был восьмым ребенком. И какова же была установка в стране на всеобщее знание, на культуру, что, как пишет поэт в своей "Автобиографии": "В нашем старом доме было много хороших старинных книг, хотя ни отец, окончивший лишь три класса.., ни мать, с трудом умевшая написать короткое письмо, их почти не читали". Вот за них и осваивал русскую и мировую классику в свои 13-14 лет увлёкшийся чтением Коля Старшинов. Сначала жадно читал, затем сам стал писать, посещал популярные в тридцатые годы литературные студии. На фронт попал он после девятого класса: сначала в пехотное училище, затем, в 1943 году, на передовую. Был тяжело ранен, долгое время провалялся в госпиталях. В 1944 году был демобилизован.
И первым делом в Литературный институт, куда вскоре поступила и его будущая жена Юлия Друнина. Впрочем, почти весь курс был у них — серошинельный, другой одежды и не было. В серых шинелях перебили хребет фашизму, в серых шинелях стремительно ворвались в русскую литературу. У каждого из поэтов фронтового поколения было своё коронное: "Перед атакой" Семена Гудзенко, "Сороковые" Давида Самойлова, "Я убит подо Ржевом" Александра Твардовского, "Я только раз видала рукопашный" Юлии Друниной, "Мы под Колпином скопом стоим" Александра Межирова, "Ракет зелёные огни" Николая Старшинова… Это была настоящая поэзия. И никакого дешёвого пафоса, никакой театральщины.
Ракет зелёные огни
По бледным лицам полоснули.
Пониже голову пригни
И, как шальной, не лезь под пули.
……….
Когда, нарушив забытье,
Орудия заголосили.
Никто не крикнул: "За Россию!.."
А шли и гибли за неё.

С этими стихами, написанными в 1944 году, Николай Старшинов и пришёл сразу в Литературный институт и в большую русскую литературу. Фронтовая тема оказалась для него основной в поэзии. И это не была какая-то обязаловка, скорее наоборот. Требовали стихи о великом преобразовании страны, требовали петь гимны новой России. Певцов находилось немало, и талантливых, и "уткоречивых". Но поэт в серой шинелишке затрёпанной, искренне радуясь переменам, всё же никак не мог забыть свою великую ответственность за всех погибших, за всех не доживших до Победы. Он пусть тихо, но упрямо утверждал свое:
Солдаты мы.
И это наша слава,
Погибших и вернувшихся назад.
Мы сами рассказать должны по праву
О нашем поколении солдат.
О том, что было ,— откровенно, честно…
А вот один литературный туз
Твердит , что совершенно неуместно
В стихах моих проскальзывает грусть.

Думаю, поколению солдат, этому великому фронтовому братству и можно верить с большим правом, нежели нынешним очернителям Победы, никогда в жизни не нюхавшим боевого пороху. Это его, старшиновское поколение, вынуждено было отбивать "тысячи тысяч атак". Первые атаки отбивались в годы войны, последние уже в наши перестроечные дни. Не случайно про годы перестройки Николай Старшинов сказал в своём последнем интервью Геннадию Красникову: "В этом времени мне неуютно… Идёшь по улицам — вывески. Вывески на иностранных языках. Как писал Есенин: "В своей стране я словно иностранец…" Потом шпыняют нашу страну, давят на нас… Да что мы, нищие — стоять с протянутой рукой? Такого никогда не было. И есть в этом непонимание нашими политиками души и характера народа, в которых ведь не только долготерпение таится, но и обострённое чувство собственного достоинства". Как и для своей бывшей жены Юлии Друниной , для поэта тоже была "Точка отсчёта — солдатская дружба". Да и гибель Друниной он считал не вспышкой отчаяния, а решительным протестом несломившегося солдата. Ещё одной её рукопашной. Думаю, погибшей в этих перестроечных боях за Россию Юлии Друниной есть что сказать в своё оправдание и в осуждение всем палачам России.
Ухожу, нету сил.
Лишь издали
(Всё ж крещёная!)
Помолюсь
За таких вот, как вы, —
За избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь. Что и вы бесси
льны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!

А начинался этот романтический роман двух фронтовых поэтов Николая Старшинова и Юлии Друниной в коридорах Литературного института в фронтовом ещё 1944 году. Оба демобилизованные, оба после ранений, оба в кирзе и поношенных гимнастёрках. Оба влюблённые и талантливые.
"По дороге мы взахлеб читали друг другу стихи — тогда в Литинституте это было принято, считалось нормальным… А поскольку большинство стихов было посвящено войне, мы и заговорили о фронте…". Они, ещё двадцатилетние, совсем молодые поэты, ещё не знали, что их лучшие стихи уже написаны. Уже вошли в русскую классику. И если сегодня перечитывать те военные стихи, уже спустя полвека после их написания, то видишь, что у каждого есть стихи, выдержавшие испытание временем. У Николая Старшинова это — "Ракет зеленые огни", "Солдаты мы. И это наша слава…", "Зловещим заревом объятый", "И вот в свои семнадцать лет", у Юлии Друниной — "Я только раз видала рукопашный", "Зинка", "Штрафной батальон"…
О чистой и романтической любви Николая Старшинова и Юлии Друниной можно было бы писать романы и снимать фильмы. Увы, жизнь часто убивает романтику. Но и после расставания у поэтов оставались дружеские отношения. Пожалуй, Николай Старшинов так и оставался однолюбом, и до конца жизни продолжал любить свою бывшую жену. Не случайно и после трагической гибели её он написал книгу, посвящённую поэтессе, "Планета "Юлия Друнина": "Не хочу идеализировать её, делать из неё икону. Не хочу ни обелять, ни очернять — хочу рассказать о том, какой она была… Думаю, что среди поэтов фронтового поколения Юля была едва ли не самым неисправимым романтиком с первых шагов своей сознательной жизни и до последних своих дней…У Юли есть стихотворение "Кто говорит, что умер Дон Кихот?". В какой-то степени и она оказалась им в нынешней обстановке… В последнее время у Юли было состояние постоянной неудовлетворённости, если не всем, то многим, что происходило в стране".
Не буду разбираться в причинах их расставания. Но как критик отмечу, что именно после расставания с Друниной у поэта Николая Старшинова, кроме военной темы, нарастает ещё одна постоянная и важная тема — тема неудачной любви. Вот эти две темы и оставались у Старшинова ведущими до конца жизни.
Он вспоминает и "друзей сорок третьего года,/ Родных на веки веков". Он вспоминает и несчастную любовь, "…которая горчит…".
Ты и неласковой была,
Не только по головке гладила, —
И леденила ты и жгла,
И беспощадно лихорадила.
Но ты была окном в зарю.
Ты крыльям помогала вырасти.
И я тебя благодарю
За милости и за немилости.

Публицист Виктор Кожемяко рассказывает: "Правда, ещё при жизни Юлии Владимировны, Юрий Васильевич Бондарев сказал:
— Слушай, Коля, да ты её любишь и сейчас!
— Наверное, да, — помолчав, сказал Старшинов…"

Но поэт не позволял себе впадать в пессимизм. В крайнем случае в "весёлый пессимизм". Спасали работа, постоянное общение с молодыми поэтами. Он становится, по существу, наставником целого поколения поэтической молодёжи. Спасала любовь к природе. Спасала русская деревня. Спасало откровенное чувство радости жизни.
Николай Константинович Старшинов родился 6 декабря 1924 года в Москве, но и часть детства, и всё свободное время в своей взрослой жизни проводил в деревне.
Живя в деревне, он увлекся и русской песней, собиранием частушек. Он по-настоящему влюбился в народную речь, в народный поэтический язык, метафорический и образный. Песенное народное творчество повлияло и на его поэзию.
Из далека туманного.
Из невысоких мест
Вижу мое Рахманово —
Крыши, церковный крест.
Вот и они скрываются —
Прячет меня овраг.
Многое забывается.
Этот рассвет — никак!

Чем больше поэт узнаёт Россию, тем больше ценит её сокровенный лад, её богатый язык, её прошлое, детали старого крестьянского быта. Насколько знал Николая Константиновича, никак его нельзя было назвать ортодоксом. Весёлый, остроумный, любящий новизну и в поэзии , и в науке, и в технике, не признавал он только одного: зачем же при этом сознательно уничтожать всё прошлое. В Японии же не меняют многие добрые традиции, а более современной страны в мире нет. Таким же путём идёт и современный Китай. Лишь Россия тотально уничтожает своё прошлое, надеясь, что это поможет осилить будущее. Об этом Николай Старшинов написал одно из своих программных стихотворений.
Она меняется с годами
В своей державной высоте.
И мы гордимся всё упрямей:
"И Русь не та, и мы не те!"
Но как бы это к неким срокам,
Достигнув новой высоты,
Не исказить нам ненароком
Её прекрасные черты.
…….
Россия-мать,
Святой и зримый
Да будет жребий твой велик!
Но сохрани неповторимый
Свой материнский светлый лик.

Прожил Николай Константинович Старшинов 74 года, и никогда не отказываясь от твердых фронтовых принципов, не признавая разрушителей своей родной державы, он всегда ценил добро, утверждал добро и справедливость. Таким он и остался в памяти своих учеников. Добрым знаком русской поэзии!
1.0x