| | | | |
ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ
Нам пытаются внушить, что палестинцы, чечены и арабы — одного поля ягоды, немыслимые злодеи, для кого чужая кровь-водица; мы должны, говорят нам, извергнуть всех их, как преступников и детоубийц, из рода человеческого, закопать вне жальника, проклясть и забыть навсегда, а то и забить осиновый кол в грудь. Но нас, русских, в подобном не убедить, в сердце и памяти ещё жива минувшая война; неизбытны в миру злодеи, убийцы, но есть и герои, кто ради отечества и свободы жертвуют жизнью. Немцы тоже гневались на белорусов, что эти славяне-дикари ведут нецивилизованную войну, нападают из-за обочины, не ведая страха, идут на смерть. Да, белорусы ради своей свободы потеряли четверть населения; никто не погонял вольного славянина из болот и лесов под пули, под танки, на виселицу; это душа православного человека нестерпимо ныла при виде наглого "дойче", что чувствовал себя сверхчеловеком, не понимал, не слышал "солнечной" сути руса. Это француз ради живота своего и плотского благоденствия с легкостью лёг под немца, чтобы не нарушать устоявшегося комфорта; бидончик молока у двери и утреннее кофе в постель были куда важнее свободы. Матросовы и Гастелло не рождаются на идеологических кухнях, их не клонировали в кабинетах ЦК мифические идолы и порфироносные, как не посылали на штыки русских мужиков в битве под Бородино; эта отчаянность в схватке, это небрежение смертью, когда припрет и деваться уже некуда, свойственно лишь людям духовным, умеющим не только петь песни, пить вино, смеяться и плакать, но и достойно погибать у всех на глазах, ибо на миру и смерть красна. Этого качества русский человек не потерял и поныне, несмотря на чуму новой жизни. И потому всякому русскому близок палестинец, как родич, как полузабытый кровник, ибо в палестинце сквозь тысячи лет не потухла кровь ария-руса, его любовь к близким, но и его жертвенность, умение обходиться малым, терпимость, доведенная уже до крайности. Слово палестина на Руси обозначает равнину, ягодный богатый разлив (палестина морошки), родные места…Нам подсознательно близки и иракцы, иранцы, сирийцы, ибо когда-то на этих землях жили наши кровники арии, пришедшие с Севера. Культура ариев перешла к арабам-кочевникам и невольно породнила нас.
И совсем иное дело — чечены, это загадочное горное племя абреков, избравшее для себя закон волчьей стаи; оно всегда жило наособицу даже на Кавказе, блюло свои кровные праотеческие неписаные правила, которые оказались исторически куда прочнее цивилизационных условностей; и мировое общежитье, принапомаженное гуманизмом, но вобщем-то не менее жестокое, как бы обтекало горян стороною, не изменяло характерных черт этого народа, но лишь слегка приобстругивало внешне. Это свидетельство незыблемости традиций, крепости, мускулистости чеченской породы. Чечены были такими и сто, и двести, и триста лет назад, нисколько не меняясь под давлением обстоятельств, и даже русская империя не смогла подпятить под себя, хотя и "подселила в коммунальное общежитие". "Сколько волка ни корми, он в лес смотрит". Так и с чеченами…Чем чаще воевали чечены, тем больше рожали их жены, тем строже, правильнее и вернее держали абреки свой семейный порядок, не поступаясь и запятою, но никогда не делали попыток слиться с Русью, не облачались в притворство, как евреи, не приникали под пяту власти, как грузины, — но по своему разумению владели пастбищами, вроде бы дарованными им аллахом, как волки царюют на своих землях, не допуская на них разладицы, -и вот постепенно превратились в некий таинственный непроницаемый извне орден. Ведь и волки ходят на добычу лишь в чужие волости; и пока Советский Союз был сильной страною для всех, — каждый народец, не особо теснимый властью, тайно умудрялся жить по своему обычаю, сохранял древние законы гор, и не было хитрым чеченам особой нужды резать, клеймить, ставить свое тавро на чужих стадах. Но вот великое государство бессмысленно, безо всякой нужды развалилось, стало зарастать чертополохом, появились межи и границы, и в один день Чечня обособилась, как удел, дарованный аллахом "волчьей стае", а все прочие земли, что лежали в низинах за Тереком и Доном, стали чужими, как бы заброшенными, просто просящими набега и надзора…Там жили неверные, агнцы, рожденные на заклание, покорные овны, у коих вожак ныне оказался слабым, почти беспомощ- ным, с обломанными рогами, не могущий оборонить свои стада. Никто до сих пор не знает, почему волки дружно нападают на скотину и бессмысленно режут, давясь слюной и кровью, безумея от животного пара, пока не устанут, не запалятся их пасти. Ведь чтобы насытиться, и надо-то волку овечье стегно да требушина, а жестокий зверь, не догадываясь о своей жестокости и беспощадности, режет десятки голов, уволакивая на спине одну лишь жертву. Так же нам не понять повадки чеченов, которые живя в горах, никогда не помышляли о свободе, о своем государстве, ибо внутри себя были вольными абреками, вольнее их никого на свете не было,— и это чувство помогало им блюсти веко- вые заповеди. Сталин во время войны убрал чеченов из родовых мест и этим лишь спас от гибели; ибо подчиняясь старшинкам, ножу и кровной мести они могли бы однажды вовсе порвать с крутой решительной властью и подпасть не только под суд Кремля, но и под законы всего Кавказа, которыми чечены умудрялись пренебрегать. Чечены легко поддаются соблазнам, польщаются на посулы и легкую выгоду, и в годы сумятицы честолюбивые люди, хваткие и решительные, что есть во всяком народе, начинают сбивать с панталыки и заводить в трясины, делая главным в жизни закон крови. "Кровь за кровь, глаз за глаз". Разбойники-чечены и пленного режут легко, безо всякого садизма, как мы наивно полагаем, потому что для них это скотина, — бараны, курдюки крови; наше православное чувство всепрощения, всечеловеческого братства чеченам непонятно по самому их историческому бытию. Да, они красивы, храбры, горды, уважливы в своем народе, любят своих детей, своих женщин, горы, небо, они умны,— но как дикие волки, они эгоцентричны, они считают себя солью и перцем всемирного бытия, а все прочие созданы лишь в услужение. Чечены могут быть друзьяками на расстоянии, они могут даже возлюбить русских, поклониться им, поняв их силу и смысл на этой земле, поставить достархан, вместе есть шашлык и пить вино, но нельзя переходить ту природную границу их владений, кою ужасно не любят уступать волки; тогда они оскаливаются, перепрыгивают через красные флажки осады и начинают мстить из буераков и мрачных теснин… Избирают тот кровавый метод мести, какой им доступен и под рукою в данное время. К сожалению, это и случилось по вине Кремля, завоеванного чужаками; мы же не воспротивились напору "чужака", и чечены не простили нам нашей слабости и вялости натуры, когда горстка политических "амфисбенов" топором, наотмашь рубила Советский Союз.
Чечены усвоили урок "амфисбенов" (двухголовых) и перенесли свое страшное мщение в Россию. И не только "волчьи набеги", но и публичный духовный терроризм властей, эти картины ужасов, что наваливаются с экранов на русский народ, не объединяют его, но разбивают на чистых и нечистых, не закаляют характер, но садистски буровят русское сердце, доводят его до истерики и надсады. В старину на казни зазывали, фашисты — сгоняли; нынче нам не надо ходить на площади, невинная кровь ежедень льется с экрана телевизора рекою. Садизм, с которым демократолюбы обрабатывают русское сердце — потрясает. Творцы чеченского мятежа, и поныне сидящие оплотом вокруг Кремля, хотят свою вину переложить на русские плечи, на его пониклую горбину…
Владимир Личутин
1.0x
