СЕБЯ ПРЕОДОЛЕЙ

| | | | |
Священник Тимофей Алферов
СЕБЯ ПРЕОДОЛЕЙ
Я узнал о тяжкой доле женщины по имени Галина из очерка Анны Серафимовой ("Завтра", № 35). Не знаю, реальное ли ты лицо или собирательный образ. Даже лучше, если я обращусь к тебе, как героине рассказа. Это поможет мне обратиться на ты, и быть настолько откровенным, как не позволяют обычаи человеческого общения. И пусть мне это простится, если я пишу не столько человеку, сколько литературному персонажу.
В тебе, в твоем образе вся русская беда отразилась, как в капле воды. Поэтому прости, если я выскажу тебе довольно горькие слова, ведь ты для меня не вполне конкретное лицо. Писательница, нарисовавшая тебя, вероятно, ожидала от читателей только сочувствия к тебе. А мне, прочитав о тебе, захотелось не только посочувствовать (теперь само по себе это бесполезно), но и отхлестать немножко, чтобы пробудить те чувства, которые могли бы возвратить тебя к спасению. Что же, потерпи, пожалуйста, мои упреки.
Вы с мужем разрушили свою семью. Изменивший муж просил прощения, но ты не приняла его, причем не по злопамятству, а из-за отношения свекрови, считавшей, что вы с ним не ровня. Поглощенная обидой, ты, вероятно, не подумала, что, приняв к себе своего кающегося мужа, ты сохранишь не только свою семью. Но ты не захотела спасти две семьи, предпочла дать волю своей обиде и женской гордости. Вот твой первый, может быть, главный грех. Спроси любого священника, любого психотерапевта: какая главная беда и трудность в личной, семейной жизни? Они ответят: разводы. Это хуже блуда, хуже добрачных связей, даже, может быть, хуже абортов. Во всяком случае, для женщины. Бог создал вас, женщин, хранительницами очага и дарительницами жизни. Тебе и нужно было побороться за свою семью. И мнение свекрови здесь вторично. (Ох, уж эти свекрови и тещи! Каким гадостям порой учат они своих детей, даже не верится, ведь вроде опытные, пожилые люди). Но ты отвергла здесь путь любви и смирения, решила жизнь строить по-своему.
Сломали вы с мужем две семьи, забыв старую мудрость, что на чужой беде счастья не построишь. Ты не захотела и новой семьи, которая наложила бы узы на твое самоволие, но при этом восстановила бы в тебе самой порушенную любовь. Эта любовь должна была родиться в скорбях материнства. Ты сознательно не захотела вновь стать матерью. Не хочешь — вот тебе жестокий, но и милосердный Божий ответ. Из ребенка делать идола нам не позволено.
Я пишу жестокие вещи. Но пойми, что никакой человек, даже враг, не может так наказать, как Бог наказывает. И вот пришел суд Божий на тебя с дочкой. Страшный, жестокий, но посмотри внимательно — и ты увидишь в нем и смысл, и милость.
Ты собралась растить дочь без отца, держать папу максимум в чине "воскресного папы". Но ты ведь знаешь, куда идут такие дочери! Или нужно пояснить? Посмотри вокруг себя и увидишь. Тем более ты боготворила ее (так, по крайней мере, изображает очерк твоей истории). Она была у тебя маленьким идолом, самой большой игрушкой в жизни, вещью, которая заводится в доме для себя. Согласись, ведь так? Ну и кого бы ты вырастила? А если бы ты искала счастья для нее самой, то оставила бы ей папу и подарила бы ей сестру, которая была бы нужнее ей, чем твое обожание.
И Бог жестоко пресек такой твой план. Дитя погибло при ужасных обстоятельствах. Но не думала ли ты, что она попала в канализацию чувственную для того, чтобы, вырастя, не попасть в канализацию мысленную, к которой обычно и ведет такое воспитание, какое ты могла ей предложить. Бог дал дочке судьбу, быть может, лучшую, чем ты ей вольно или невольно готовила.
Потом ты снова отвергала путь служения любви, путь порождения жизни. Возлюбила состояние собственной смерти. От самоубийства тебя отговорила мама, сказав, что в этом случае ты не встретишься с любимой дочерью. Ты же решила обмануть и себя, и Бога, сделав свое самоубийство неформальным. Вышла за пьяницу, с которым можно забыться, а теперь даже мечтаешь, чтобы он поскорее убил тебя в пьяной драке. Женщина может не делать абортов, но сознательное отвержение материнства будет грехом, почти равнозначным аборту. Можно и не сделать самоубийственных действий, но так презрительно отвергать Божий дар жизни, что это, по сути, будет равнозначно самоубийству.
Дочь для тебя реальнее Господа Бога. После смерти ты хочешь к ней, а не к Нему. Поверь же, что это не любовь, а идолопоклонство, переплетенное с самолюбием. Ты не захотела больше иметь ребенка: дескать, рожу другого, но не смогу вернуть свою умершую. А может быть, ты сама виновата в ее гибели. И может быть, подарив материнское тепло другому человечку, ты и сама стала бы другою, чем теперь, и дочке своей помогла бы, даровав ей братика или сестренку, которые бы помнили ее и молились о ней.
Но ты отвергла жизнь и полюбила смерть. Обижайся, сколько угодно, но это потому, что на самом деле у тебя не было нужной любви к дочери. В дочери ты все-таки любила себя. Стяжавший любовь способен распространить ее на многих ближних, а святой — на каждого встречного. Поэтому, кто подлинно любит, тот не замыкается на себе, на своем горе. Он видит и разделяет горе чужое. Ему становится некогда горевать над собою. Ведь у нас три четверти страны — такие же несчастные люди, как ты. Но ты, конечно, считаешь полюсом планетарной скорби саму себя. Разве это не от эгоизма?
Ты чужда идеалов христианских, ты ходила к священнику только, как к психотерапевту, авось, поможет в твоей земной беде. Из его речи ты запомнила и повторяешь какие-то ложные изречения, соответствующие общежитейским предрассудкам, но не Евангелию. Знай твердо из первых рук: мы бессильны помочь неверующему, если Бог ему не нужен. Но, может быть, ты еще помнишь со школьной скамьи жизненный идеал человека неверующего, но не до конца утратившего христианский нрав, заложенный в подсознание прошлыми поколениями. Это Шолоховский солдат из рассказа "Судьба человека". Потерял на войне всю свою большую семью, но подобрал и усыновил осиротевшего мальчишку. Вот человек, который любил, но не замкнулся в своем горе, не сошел с ума, не покончил с собой, а нашел, кому нужно его тепло. Ты же не захотела жить по-христиански, но не захотела и вот так, по Шолохову. И вот стала глядеть в лицо той смерти, которую полюбила.
Согласись, что твоя суицидальная психология есть не что иное, как оборотная сторона эгоизма. Жизнь, построенная изначально по принципу: "а я хочу вот так!" — направляется на борьбу с Богом и Его законами. И кончается, как у тебя теперь. Но не нужно бороться с Богом. А уж проиграв свою безумную войну против Него, не надо, по крайней мере, продолжать ее до самого конца, как это делает дьявол.
А теперь давай подумаем, отчего случилась вся трагедия нашей страны и народа. Вот именно от такого отношения к семье, к жизни, к любви, как у тебя Ты вряд ли себя критикуешь, потому что ты слишком обычна среди нас. У нас двадцать-тридцать миллионов таких Галин. И столько же миллионов погуливающих, попивающих мужей, если не больше. Вот она, критическая доля взрослого населения, достаточная для того, чтобы русский народ вымирал. И началось это наше вымирание не теперь, а в относительно благополучный советский период. Вот и пришел Божий ответ: если вы папы-мамы так относитесь к жизни, то получайте. Нате вам Горбачева, Ельцина, олигархов, приватизацию, Чечню и т. д. Не хотите любить и дарить жизнь, хотите жить для самих себя, ради своего счастья — нет, так не получится, не будете вы жить в свое удовольствие.
Я понимаю презрение к русским со стороны народов, желающих жить, и жить семьями, племенами, народами. При таком отношении к самим себе, как народу, какое право имеем мы на эту великую страну, созданную нашими предками, составлявшими народ! Гонят нас с этой земли в любимую нами могилу — и правильно делают с их точки зрения. Не желаете вы жить народом, не чувствуете, что ваши семьи — это дело святое, патриотическое, высокое, — извините, подвиньтесь с вашей земли. Человечество не может позволить себе в XXI веке давать такие роскошные страны таким паршивым людишкам, которые и жить-то не желают народом, которые живут только частной жизнью. — Так твердят нам, и в этих словах есть значительная доля правды.
Вот как в твоей судьбе отразилась судьба страны. И вот почему я пишу тебе, пишу так жестоко, в твоем лице обращаюсь не только к тебе. Боль за тебя — это боль за всю страну. Может быть, если бы ты стала другою, и другой, и третий человек рядом стали другими, все бы изменилось в России. В медицине известно, что не сами микробы приносят болезни, а внутренняя слабость организма, и только она, открывает им широкие двери. Не Ельцины с Путиными убили Россию, не жидомасоны, американцы и чеченцы. Мы сами, мы с тобою. А все эти враги только ждали Божьего попущения, чтобы вонзить свои клыки в ослабевшее тело изверившегося народа.
Но это не все. Я жесток, но знаю, что и такими острыми обличениями редко удастся пронять человека, подобного тебе. Кто разлюбил жизнь и полюбил смерть, тот сам бывает готов признать себя грязью. Вот тебе еще более тяжкое размышление. Не остановлюсь перед тем, чтобы уколоть в самое больное место, хотя бы этим, быть может, пробудив в душе чувства светлые.
Почему ты так уверена, что дочка твоя в раю и ей ничего не грозит? Давай откроем Евангелие, ту книгу, которая специально посвящена вопросу о Царстве Небесном и о том, как туда попасть. Там довольно мало говорится о детях, есть лишь один, всегда цитируемый эпизод, толкуемый зачастую неверно. Когда детишки окружили Иисуса, то ученики Его, хотели их прогнать. Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное (Мф. 19, 14). Видишь как: Царство Небесное принадлежит детям, которые приходят к Иисусу, но не всем вообще. Иначе им не нужно было бы приходить к Нему, а ученики и должны были бы отгонять детей, не нуждающихся во Христе, для того, чтобы Он мог посвятить больше времени взрослым. Но Христос не сказал, что Царство принадлежит ребятам по факту малолетства, по отсутствию смертных грехов. В той же главе говорится, как к Иисусу пришел юноша, не обремененный смертными грехами, естественно, верующий в Бога и живший вроде бы по заповедям, но и ему Христос не сказал, что этого довольно для Царства Небесного. Так что Царство Небесное это не какая-то премия или тринадцатая зарплата, которой могут лишить только в порядке штрафа. Царство Небесное берется с усилием, и употребляющие усилия входят к него (Мф. II, 12). Причем эти усилия должны быть не какими-то, а адресными и осмысленными — правильными действиями ради стяжания ясной и праведной цели.
И мы видим, что и дошкольники грешат, и грешат порой очень гадко. А каяться толком еще не умеют. Царство Небесное принадлежит тем детям, которые тянутся к Иисусу. Им легче бывает, чем взрослым, обратиться к Богу в молитве, легче поверить Его слову. Они лучше взрослых бывают способны откликнутся душою на весть о страдании Христовом. Не мудрствуя лукаво, они верят в Его воскресение. Для них Он жив, — и только в меру этой веры, в силу их доброго отношения к Иисусу и к святым Его — таковых (и только таковых) есть Царство Небесное. А если ничего этого нет, тогда, извините, нет никакой уверенности. Тогда мы просто не знаем, что с ними, если они умирают внезапно. Ничего не говорит нам о судьбе таких детей ни Слово Божие, ни Предание Церкви. Есть святоотеческие утешения обезчадевшим матерям, но и они основаны на факте христианского воспитания погибших младенцев, что те были причастны родительской веры и благодати.
Совершая прикрытое самоубийство, ты, среди прочего, лишаешь и дочь свою последней надежды. Ведь Церковь считает необходимыми свои молитвы и за детей, умерших в христианской вере. Мы молимся за умерших младенцев, значит, им нужны наши молитвы. А если вместо молитвы мы будем пить водку и разговаривать с призраками, принимая их за своих умерших детей, то этим мы им не поможем.
Дочь с матерью связана невидимыми душевными узами. Твоя добродетель, твоя молитва могла бы передаться ей. Если бы ты молилась о ней, если бы родила в свое время еще одного-двух молитвенников за нее, ты этим могла бы очень облегчить ее вечную судьбу. К этому, судя по всему, и призывала тебя мама, отговаривая от самоубийства. Может быть, она не сознавала до конца, в чем значение твоей нынешней жизни для дочки, но главную суть выразила верно. А ты, вместо доброго дела помощи и сострадания своей дочери, решила сделать из нее идола. Вместо помощи близкому грешному человеку, помощи ради Бога и силою Бога, решила из самого этого человечка сделать себе бога. С Богом в молитве говорить не стала, зато стала говорить с дочкой. И твое самоубийственное отчаяние, можешь не сомневаться, ей же передается, на ней отражается каким-то таинственным, неведомым образом. Если вместо бесовских призраков тебе явилась бы она сама, то просила бы и умоляла: "Мамочка, перестань, пить, перестань отчаиваться, молись за меня, мамочка, ради меня стань другою, живи иначе". Но если ты не услышишь теперь этого голоса от меня, то не услышала бы и от нее. Ты предпочтешь свои уединенные беседы с ее бесовским двойником, принимая призрак за душу дочери. А дочь твоя, скорее всего, неблагополучна. Она страждет от твоей жизни, которой более бы подошло название смерти, она вынуждена приобщаться к твоей смерти. Ты хочешь поскорее быть с ней вместе и неважно где: у Бога ли, или еще где угодно. С таким настроем вы вместе окажетесь в аду.
Вот так все мы связаны друг с другом. Потому мы и надеемся, что Христос один искупил всех верующих в Него от греха и смерти. Он стал человеком, нашим родственником, мы ведь все от одного Адама происходим. Он взял наши скорби, понес наши страдания, чтобы мы разделили Его скорбь за нас, чтобы мы понесли скорби друг друга ради Него.
И я надеюсь, что и теперь для тебя не все потеряно. Ты покидаешь Москву, едешь в деревню помирать. Пишет тебе бывший москвич, покинувший Москву и живущий в деревне, твой ровесник: поезжай туда, но не умирать, а жить. И жить иначе. Ты увидишь вокруг царство смерти. Ты увидишь таких же людей, как ты, людей самоубийственной и детоубийственной философии. Но если ты поверишь во Христа, если ты пожелаешь блаженства вечного для своей дочери, ты разрушишь это царство смерти сначала в себе. А потом и другим ты можешь еще принести свет и тепло. Человек, умудренный скорбью, может научиться дарить это тепло. Тем более, что оно в нас не наше, а Христово. И ты могла бы нести это Христово добро другим. Оживши сама, ты могла бы помочь ожить и другим, подобным тебе.
Ты не веришь, что это возможно. А вот, Христос поверил. Ты, вероятно, слышала от священников, что Он смирил гордых, обличил лицемерных. Но кроме этого, Он приподнял падших. Он сказал мытарю, что тот может стать истинным чадом Авраама, а блуднице не только простил грехи, но и сказал, что она способна любить, поверил, что она может явить образец противоположный прежнему блудодейству. И разбойнику Он поверил, что тот осуждает себя искренне и просит быть причастным вышнего Царства. А в другом мытаре Он увидел своего будущего ученика, поверил, что тот сможет стать Апостолом.
Потому мы и верим Ему, что Он прежде поверил в нас. Поверил, что всякие там Закхеи и Матфеи, Гали и Тимофеи могут стать другими. Ведь нельзя полюбить человека, не веря в то, что он каким-то образом разделит любовь. Вот и наша ответная любовь к Нему начинается с веры в Него. Поверишь ли ты. Готова ли ты ради Него и ради любимой дочери осуществить в жизни такой поворот. Конечно, сделать это не просто. Но нужна решимость. Нужна помощь. И Христос с нею близко, только повернись ты наконец к Нему лицом.
И сам я почему-то верю, что для тебя это возможно. Иначе, конечно, не стал бы писать тебе. Да, я причинил тебе много боли в немногих строках, но разве это удовольствие для меня: причинять боль. Разве такое мое письмо было бы лучшим выражением ненависти. Нет Все проще: в твоей судьбе по-разному преломились и судьбы близких мне людей, с которыми мы разделили горе. В тебе что-то есть от одного, другого и третьего знакомого, близкого мне человека. Когда я пишу, что верю в твое восстание от духовной смерти, то за этим стоит и какой-то опыт. Значит, что-то подобное, пусть в более легком варианте, доводилось мне видеть. Видеть такую духовную смерть, говорить с будущими самоубийцами, видеть обращение других ко Христу. Вот и пытаюсь реагировать, как умею.
Ты просила в заключение своего прощального монолога в рассказе поставить за тебя через год свечку за упокой. Поставлю сейчас за здравие. Помолюсь о твоем оживлении духовном. Изберешь смерть — знай, что совершенно бессмысленны будут любые молитвы за упокой твоей души, и, скорее всего, бесполезны станут молитвы и за упокой души твоей дочери. Не изменишь ты духовных законов. Поэтому лучше выбери пока не поздно путь жизни, отвергни свой путь смерти.
Прочитав все мои жестокие и обидные слова, подумай, пожалуйста, а не может ли получиться так, что и после смерти ты услышишь что-то в таком же духе от Самого Господа. Ведь в Его глазах отвратительны наши грехи, грехи явные и очевидные, о которых Он предупреждал и в Своих заповедях и в нашей совести. Мне ты не сделала ничего плохого, а я не сделал тебе ничего хорошего. Но о Боге такого не скажешь. Он заботился о тебе. Он звал тебя, и как ты Ему отвечала? Станешь ли ты утверждать, что Он примет тебя за одну только твою несчастную горькую судьбу? Ошибаешься: дьявол гораздо несчастнее тебя, но это не мешает ему бороться с Богом и не порождает в нем ни любви, ни покаяния. Пусть же твое многое страдание, напротив, растворится любовью. Выйди из своей замкнутости, из желания своего счастья, из поглощенности своим горем. Раздели горе чужое — и отойдет свое. Иного выхода нет.
Храни тебя Господь!