| | | | |
Александр Росляков
ИСТОЧНИК РОДИНЫ
Москва — это сегодня для всей остальной страны, глядящей на нее, раскрыв голодный рот, вещь удивительная, небывалая, неизъяснимая! Запружена несметно дорогими иномарками, вплоть до таких сверхновых, что в Европе еще только через месяц станут продаваться — а здесь уже катаются! Сверхдорогие церкви, рестораны, казино, бордели, чьи посетители с утра до ночи ничего не делают — но при этом получают столько, что выговорить невозможно!
Один мой друг, ушедший в свое время из полезного труда в торговлю и попавший в этот дивный цвет, признался мне: "Ты знаешь, до того уже наладился процесс, что я работаю минут 15 в день, не больше. На обед ухожу в час дня, в три возвращаюсь, все меню центральных ресторанов знаю наизусть, но не знаю, какое из них выбрать на сегодня. Об этом размышляю до обеда, а потом уже и думать не о чем".
Еще он рассказал как анекдот: "Приехал ко мне дальний родственник с Архангельска. А у меня как раз ремонт в новой квартире, в старой кавардак, сели на кухне ужинать. А он работает в каком-то институте, узнал, где я — и спрашивает: "И сколько ты там получаешь?" Я, чтобы его слишком не пугать, сказал: "Ну, ставка — около трех тысяч в месяц". А он не понял даже, о какой валюте речь — и мне: "Ну, тоже ничего. У меня и до пяти доходит!.."
Этот-то бедный родственник и подбил моего друга на необычайный для него вояж. Кстати, когда он заделал в новой квартире весь евроремонт, ценой по тому цвету в четверть всей квартиры, коллеги надоумили его эту квартиру освятить.
— Я-то, — говорит, — сам безбожник, но сегодня это, как галстук и носки от Гучи, надо. Ну и жена туда же: она за всеми модами следит, все покупает только по рекламе и верит ей больше, чем мне — хотя я сам эти рекламы заряжаю. Дали мне телефон батюшки из Переделкина, он заказ принял, приехал, пахнет хорошо, благообразный, жене очень понравился, она сейчас же к его ручке. Окропил все, обмолил углы, я ему мзду отдал — и к столу, чем Бог послал. Выпили под икорку по единой, где одна — там и вторая, потом Бог троицу любит; потом мне надо было ехать — и он говорит: "Я за рулем, могу подвезти". — "А не боитесь после этого, сейчас строго ведь?" А он: "Рука отсохнет, у кого поднимется на Божий крест!" А тачка у него — покруче, чем моя; я спрашиваю: "А сие откуда?" — "Братие подарили". — "Солнцевские?" — "Оне. Заблудшие-то души больше к Богу тянутся!" Ну, судя по его тачке, заблудили они там по полной программе!..
И вот сама история поездки моего товарища, чем-то в миниатюре напоминающая радищевское "Путешествие из Петербурга в Москву".
— Моя покойная мама родилась в селе Унежма на реке Онеге. Я раньше никогда там не был — но тут возник этот архангел Петя, по пути к какой-то еще родне, и впарил мне свои координаты. Я записал их исключительно из вежливости, но потом подумал: а чего действительно туда не съездить? В Москве я все меню уже узнал, в Турции, Египте — тоже, а своей исторической родины и не видал! Петя на свою поездку, поди, не один месяц наскребал, а мне все удовольствие — один раз не сходить в ночной кабак! И позвонил ему: давай прилечу к тебе на выходные, съездим в Унежму, я за все плачу. Он — с радостью, жена — наоборот, поскольку поняла мой замысел совсем не так.
Самолет мой вылетал из "Шереметьево" в 6 вечера, прошли мы спецконтроль, ждем, ждем — на посадку все не зовут. Люди к буфетам потянулись, но там кофе растворимый — 80 рублей, пиво разливное — 120, водка — от 150-ти за рюмку и до бесконечности. И все — назад. Тут объявляют: рейс задерживается по техническим причинам. И вот ходил народ ходил, бродил-бродил, как белый мишка в клетке в зоопарке, и стал сдаваться — кто на кофе, кто на водку с пивом. С нами еще летел артист Песков, тот самый пародист, с каким-то еще педиком, одетые в последний писк, и я слышал, как две тетки спорили: это такие мужики или такие девки? Они вообще взяли коньяк.
Как-то повеселело, снова объявляют: рейс задерживается. Народ это воспринял как сигнал идти опять к буфетам — и так до ночи мы ходили и ходили. Я еще слегка перекусил — и оставил там ровно полцены авиабилета. Даже решил, что эти буфетчики отстегивают летчикам за их задержки, поскольку при таких ценах этот буфет должен давать чистой выручки больше, чем все самолеты.
Короче, где-то уже к 12-ти выходят двое в униформе: на нашем самолете при посадке лопнуло колесо, хотели поменять — но не нашлось ключа к колесной гайке. Уже обшарили все Шереметьево, включая международные авиалинии — там тоже нет. Авиакомпании-то все сегодня карликовые, гайки везде разные, и этот ключ есть только на базе в Архангельске, куда за ним уже вылетел другой самолет. И потому всем предлагается до завтра переночевать поблизости, автобус сейчас подадут.
Но утром мы в Архангельск вылетели — и, как ни странно, прилетели, пережив особо сладкие мгновения при благополучном приземлении.
Петя тем временем замучился меня встречать, он из аэропорта спать уезжал домой, потом приехал снова. И наша встреча в их буфете обошлась мне ровно в одну двадцатую затраченного на улет.
Остановиться я решил в гостинице, чтобы не стеснять Петину семью и не стесняться самому. А Архангельск — город маленький, хотя, как Петя мне сказал, в России самый длинный: тянется вдоль Северной Двины чуть ли не на 50 километров. Но чуть не все там друг дружку знают, и он по знакомству поселил меня в какой-то их блатной гостинице "Центрин". Внутри все очень чисто, обходительно, больше половины номеров пустые, но на двери приколота табличка: "Извините, сегодня мест нет".
Потом пошли мы с Петей смотреть город. Смотреть особо оказалось нечего. Улицы — как в том же Бежецке, но магазины, главный наш прорыв последнего десятилетия, как в Москве. Всякой китайской и тайваньской электроники, по ценам ниже нашего, навалом — хотя Архангельск от Китая дальше, чем Москва. Но рыба — в полтора раза дороже. Как Петя мне сказал, траловый флот у них накрылся оттого, что недодали в Москву взяток за выдачу рыболовных квот. Но все равно к Норвегии, откуда всей России возят семгу и другую рыбу, Архангельск ближе, порт работает. Конечно, комбинации при этом в принципе возможны всякие, но это уже — чистый беспредел!
Зато по водке — ажур полный. Она там и местная, и вологодская, и из Москвы, и из Подмосковья; дагестанская — само собой; и цены — самые жизнерадостные. Как у меня есть один провинциальный поставщик Павел Ерофеич, его спросишь: "Ну как жизнь?" — "С утра — хреново. А под вечер — не нарадуешься!" Вот этот лифт у нас работает сегодня! Я слегка знаю этот мир: люди там рубят бабки тихо и без политических амбиций, а обороты — не меньше нефтяных!
В общем, обсмотрели мы все в городе, где прямо в центре к их высоткам примыкают деревянные домишки, — и еще топятся дровами. И что еще меня там потрясло: по всем автобусным маршрутам ходят маленькие "Пазики", которые в Москве работают по ритуальной части. Петя хотел в один такой меня всадить, но во мне что-то содрогнулось против этого, я в таких маму с папой хоронил. Благо тех же "бомбил" у них не меньше нашего, и за "полташ" — в любую сторону твоей души.
А дальше он задумал меня познакомить с их духовной жизнью. Позвонил какому-то отцу Василию, который с каким-то еще отцом Николой уже нас ждали на духовную беседу. Зашли мы в их центральный супермаркет, я сказал: "Ты сам возьми, что нужно, не стесняйся". Он уже, кажется, поняв, что я ставку получаю не в рублях, не постеснялся — и мы с полными пакетами отправились к отцам.
Такой загаженной квартиры, как у отца Василия, я сроду не видал. Хотя полно каких-то книг, икон, старинных с виду, но насколько ценных — это я не в теме. Сели, раскрыли водку, всякую закуску — но ее отцы сразу отмели: "Пост, ничего животного нельзя!" — "А водку?" — "А она — ростительная. Можно". Какие они батюшки, я так и не срубил. Только из разговора понял, что держат какой-то бизнес по книготорговле и местному пиару.
Обхаяли всю власть, особенно последние их выборы — за то, что все кандидаты наняли московских пиарщиков. Еще с чего-то перепало ихнему архангельскому сказочнику Шергину: что это вообще не русский человек, а жид. Хотя я помнил, как его любила моя мама — и в детстве мне читала его сказки. Потом Петя поднял тост за меня: что я — их же архангельский мужик, хоть и зажравшийся москвич, но вот на родину приехал — и еще всем налил!
Тут эти батюшки меня, как переделкинский, крестами окрестили: "Свят, свят!" И я еще сказал, что помню от покойной матушки, что был в Архангельске такой пригород Соломбала, где жили, как она рассказывала, девки-соломбалки, самые оторвы. "Так они и сейчас есть! Хочешь, вызовем?" — "А разве в пост — не грех?" — "Бабы — это ростительное, можно. А главное, цены на них так упали, что грех — не заказать!" — "Ну и почем они у вас?" — "Пятьсот за штуку — и еще всем даст. А ну-ка ты, отец Никола, достань поганую газету с телефонами!"
Короче, выставили они меня на пару этих соломбалок, но дальше вышел такой суп с котом. Пошел я в туалет, а там вонища — страшная, бачок подперт ржавыми санками, на полу пачка обоссанных газет, на них сидит облезлый кот — и волком смотрит на меня. И когда подвезли девчат, возникший в этом антисанитарном туалете ком блевоты настолько задавил меня, что я решил компанию оставить — и уехал в свой "Центрин". Еще у этих соломбалок, как разулись, оказались до того мозольные ножища, что я почувствовал: просто не выпью столько водки. Хотя еще один коллега мне открыл такое ноу-хау: ездить в ночное из Москвы в провинцию, где по девчонкам и кабакам выходит тройная экономия.
Назавтра Петя, как договорились, пришел ко мне в гостиницу — с уже довольно смурной рожей. "Ну как вчера повеселились?" — "Да я после тебя же и ушел. Отцы вцепились в девок — ну не драться же из-за говна! Оно, конечно, молодые, склизкие — но все равно ж потом ползти к жене. И так скандал, что денег нет, а так — еще скверней! Это у вас в Москве все в кайф, ты вон за девок заплатил — и кинул нам, как с барского плеча. А у нас все как-то, бляха-муха, не с того плеча!"
Поправились мы пивом, взяли еще на дорожку — и с обуявшей меня ностальгической слезой доехали автобусом до моей родной Пинежмы.
Петя там тоже раньше не был, сошли мы на остановке, я спросил аборигенку: "Не знаете, где был дом таких-то?" — "Почто был? Он и сейчас стоит. Вон там, за сестрами такими-то, у них такой богатый дом". — "А отчего богатый?" — "Дак одни, без мужиков, все только в дом, из дома — ничего". — "Что ж, мужик у вас больше не кормилец?" — "Какое там! Забава!"
В доме моей мамы жили уже совсем другие старики, но встретили нас как родных. Хотя сперва при встрече с их допотопным бытом я почувствовал себя, как на другой планете. Как они здесь живут? Как можно вообще так жить? Печь дровяная, готовят в закопченных чугунах, жрут в основном картошку, сами же ее с какими-то нечеловеческими муками и садят. Кстати, я почему-то думал, что она на этих северных широтах не растет, но Петя мне сказал: "У нас здесь все растет, одна зарплата не растет!"
Но за столом, к которому я притащил всяких гостинцев, контакт окреп, пришли еще соседи, с которыми мы просидели дотемна. Водки, как обычно, не хватило, но тут же сбегали за местной, а у них она — 20 рублей пол-литра. Какая-то, видно, уже совсем паленая отрава, и я спросил их: "А не страшно это пить?" — "А не пить — еще страшней. Без водки б весь народ давно сошел с ума. Как мы живем, так вообще никто не свете не живет. Работы нет, зарплата — 500 в месяц, и ту не дают". — "Ну и не пили б!" — "Как не пить? Без пищи человек недели две может прожить, а без нее — двух дней не проживет!"
После этой водки, которую я уже пить не стал, поскольку показалась мне еще страшней вчерашних соломбалок, Петя совсем загас, а эти инопланетяне — ничего. И мы с одним из них даже пошли потом на ловлю местной семги.
Я греб на лодке, а он ставил сеть, направляя меня ласковым при свете ночи северянским матом. Так я прошел крещение на "браконьёра" — и наконец улегся спать на сказочно пахучем сеновале.
А ночь-то северная — белая, не успел разоспаться, как этот инопланетянин будит снимать снасть. Вода в реке прозрачная, всю сеть видать до глубины, но в ней ничего, только посреди влипла какая-то газета — и я еще подумал, что кроме этих газетных номеров, здесь уже нечего ловить. Но когда подгребли, глядим, это не газета — а огромаднейшая семга!
И потом этот мужик всем с детской радостью рассказывал про эту самую "газету". Мне ее тут же засолили и передали в дар, после чего с воскресшим из вчерашней комы Петей мы уехали в Архангельск, и я улетел домой.
В целом впечатления от этой вылазки у меня остались плюсовые, во всяком случае я получил их больше, чем за те же деньги мог бы поиметь в ночной Москве. Как бы открыл этот источник родины, достаточно загаженный, но все еще выдающий эти слезы — его основной, хотя и некоммерческий продукт. И мысль купить тем старикам из материнской хаты этой картошки на всю их оставшуюся жизнь была, но потом как-то сплыла. Как-то подумалось, что это будет некий пиар, который мне ни к чему. Все-таки я — не олигарх, не до такого еще безобразия наворовал. Той жизни изменить мне не дано, ну а так просто поддержать людей — как-то нелепо показалось. Хоть у армян и других наций это принято, у нас как-то больше принято наоборот.
Ну а чего ты хочешь, если жиды и олигархи выкупают эти "Челси", ну а нам что — эти слезы выкупать? Хотя, может, и надо — но это уже в какой-то другой жизни. Ну а пока живем так, как живем — пока нас всех не принял этот ритуальный "Пазик"…
1.0x
