ПРОВОДЫ

| | | | |
Александр Брежнев
ПРОВОДЫ
Я сидел перед столом. Точнее, это были шесть столов, уставленные в длиннющий ряд. Часть столов были свои, два других притащили соседи. Все столы были накрыты белой скатертью, а поверх нее какими-то клеенками с цветами.
Здесь громадный таз с домашними, ручной лепки пельменями; дымящиеся курицы, приготовленные не до конца, отчего, если ткнуть вилкой, появится чуть-чуть куриной крови; в центре на громадном подносе фаршированный поросенок с хрустящими ушками, с головой, глаза которой уставились в звездное небо. Столы накрыли на улице, в огороде. Рядом вьется кошка, две мирно с ней уживающиеся в сытой жизни собаки. Рядом в стайке мычат коровы; гогочут, радостные, что пережили этот праздник, гуси.
Возвращаясь к столам. Кастрюли с "блевотным", как его здесь называют, салатом "Оливье" и винегретом. Тарелки с устремленными в себя огурцами, скукоженными, но очень вкусными. Помидоры расслабились на другой тарелке, сверкая в темноте красными выпуклыми полудолями. Злая редиска, не менее злой зеленый лук — всё с грядки. Дымится вареная картошка, на сковороде шипит карп-великан. На пластмассовом подносе расслабился и обвис — тоже великанский — торт. Черный, как негр, напичканный хлебными коржами, вареной сгущенкой, маслом и прочими ингредиентами, чей секрет хранит в тайне хозяйка стола.
Вдоль всех столов стоят шесть громадных бутылей самогона. Секрет самогона хранит отец семейства не менее тщательно, чем его жена секрет торта. Самогон достигает шестидесяти градусов, но пить его можно сколько влезет душе. Наутро встанешь, как огурчик. На запивку домашний квас в трехлитровых банках, "питюнья" — разведенная с вареньем вода. А также многочисленные банки с рассолом, оставшиеся после того, как на нашем столе улеглись в тарелках соленые и малосольные огурцы, соленые и маринованные помидоры, кадка с квашенной капустой, так же маринованные перцы, чесноки и даже просто лук, очень сильно вкусный.
Народу собралось под завязку, человек тридцать, так что едва хватило мест за столом. За лишними тарелками и столовыми приборами бегали соседи, конечно, тоже участвующие в торжестве.
Торжеству мешают мухи, множественные бабочки-мотыльки и, конечно, комары. Пока не выпили первые тосты, народ активно отмахивается от насекомых. Потом комары присоединяются к общему пиршеству, отсасывая нашу кровь, пока не лопнут от жадности. Завтра мы будем чесать руки и лодыжки, покусанные вампирами. Но дак ведь то — завтра. Сейчас-то сегодня.
За столом одетые в вечерние (в деревенском смысле) платья женщины и прелестные юркие девчонки. Мужики все в костюмах, несколько старомодных, с галстуками. Ближе к веранде, почти посреди стола, восседает виновник торжества — Мишка. Он два метра ростом, в плечах с метр — мускулатура из колхоза, огорода, сенокоса, с починки батиной "шестерки" и трактора "Владимирец". Такую мышцу никогда не накачаешь ни в каких городских тренажерных залах, ни при помощи стероидов, вообще нигде, кроме как в деревне. Лицом Миша может напугать любого из братков нынешних телесериалов. Как глянет сурово, так сразу хочется дать денег. Но суровым он бывает редко — добрая душа. В деревне его любят старики за почтительность, мужики уважают за трудолюбие и смекалку. Сверстники — за то, что он отличный приятель, душа любой компании.
Так вот, Мише пришел срок идти в армию. Завтра утром приедет из райвоенкомата "бобик". Мишу и еще двух парней из деревни отвезут служить. У тех двоих свой праздник, но в других концах деревни. В общем, деревне в эту ночь уснуть не удастся. Это совсем не то, что привычно и понятно городскому призывнику — портвейн и водка из пластиковых стаканов в подворотне. Обычно при таких проводах у горожан ощущение, что их призвали в армию, становится самым неприятным и тягостным.
Здесь — целый праздник, круче, чем Новый год; почти такой же, как свадьба или новоселье. Поставленный на окно веранды музыкальный центр орет песни голосами Киркорова, Пугачевой и прочих любимых здесь представителей эстрады. Но особо музыку никто, кроме малых детей, не слушает, все заняты разговорами про житье-бытье. Помимо армейских перспектив своего чада, семья и соседи активно обсуждают цены на продукты и ГСМ, пенсии. Скорая отмена льгот пока для них загадка, порождающая споры. Никто ничего толком про эту "монетизацию" не знает, поэтому ее боятся. В страхах своих исходят из крестьянской убежденности, что ничего хорошего от правительства ждать всё равно нельзя.
Наконец, заговорили об армии. Мужики развспоминались о своей давней службе. Взялись травить байки, армейские анекдоты, в глазах появился хмельной романтический блеск воспоминаний о годах юности. На самом почетном месте с самого начала восседал дед-ветеран. Сначала молчаливый, теперь он начал рассказывать, как брал Будапешт. Хоть и была война, а дед уверяет, что это была самая счастливая весна в его жизни. Венгрия, солнце, фруктов и ягоды вдосталь. Одна была беда, когда однажды его отделение ворвалось на винный склад. Вина там оказалось сортов сто, несколько рядов бочек. Кончилась эта история самым паскудным образом, включая арест и тяжелое отравление.
Местный представитель власти с довольной улыбкой напомнил всем, что служил в свое время на флоте. Избороздил весь Тихий океан. Видел кучу стран, морей и островов. Остальные мужики вспоминали попроще. Кто-то видел Москву, кто-то служил на Кавказе, видел, что там очень красиво. Но и те, кто служил в какой-нибудь глухомани, всё равно говорили и выдумывали что-нибудь интересное и приятное. В один голос все уверяли Михаила, что армия для них осталась в памяти, как нечто прекрасное.
Бабы хотели было внести скепсис в весь этот полупьяный радостный разговор. Заикнулись, что в армии сейчас бардак, криминал, наркотики, вымогательство. А главное, идет война в Чечне. Но бабам резко предложили замолчать и не портить праздник. Женщины грустно приумолкли. Мужики успокоили Мишку, что уж ему-то, с его силушкой несметной и твердым характером, бояться в казарме нечего. Вспомнили и о молодых подвигах Мишки. Похождения самые обычные — пьяные дебоши да драки на танцах. Но из всех передряг он выходил неизменным победителем, сам при этом почти не пострадав. Потом, в армию сейчас призывают из городов таких солдатиков, что Мишка будет среди них, как Илья Муромец. "Там такие сейчас чахлики служат, больные все, с недостатком веса, плоскостопые, с плохим зрением!" На том и успокоились, продолжив веселье.
Выключили надоевший центр. Запели песни. Пели хорошо, особенно женщины. Мне потом объяснили, что многие из них участвуют в деревенском хоре. А хор этот знаменит на всю область и даже однажды ездил в Москву. Песни пели народные, а потому грустные. В каждой песне кого-то либо убивали, либо мучили нищета и несправедливость. Дети давно уже спали, поэтому соседка наконец исполнила популярные здесь пошлые и матерные частушки. Громко смеялись.
К четырем часам утра стали расходиться. Мужики — спать. Бабы — на кухню, мыть громадную гору посуды. Никаких моющих средств, как в рекламной Вилла-бадже, здесь нет. Поэтому мыть будут долго, до самого утра. А потом на работу. Праздник удался на славу. Поели, попили, попели, побили чуть-чуть посуды…
Утром, когда все еще спали богатырским сном, Мишкина мама поднялась с петухами и пошла в "Стайку". Оттуда, из бревенчатого сруба, ее звали коровы. Июнька — средних размеров, черная с белыми пятнами корова — уже просунула шею в калитку и призывно мычала. Рядом спокойно стоял бык по кличке Февраль. Теленок терся пятнистым боком о доски ограды. Их пора выводить в стадо. Похлестывая прутом быка, мать подвела все троих к воротам на улицу. Там под мерное громыхание колокольчиков уже двигалось стадо. Нестройная толпа животных медленно брела через деревню по единственной здесь улочке, провожаемая и подгоняемая звонкими ударами пастушьего хлыста. Коровий отряд шел молча, овечьи группы набегали белой пеной и громко хором блеяли. Наши коровы присоединились к общему потоку скота, протянувшемуся через всю деревню туда, куда его гнал пастух со своим кнутом.
Потом мать пошла копаться в огород. Но в восемь утра проснувшийся Мишка уже вышел к ограде, куда уже подъехал военкоматский "бобик". Отец и мать встали рядом с Мишкой. И тут мать заголосила таким голосом, что стало страшновато. Вцепилась в Мишкино плечо, в грудь, ухватилась за его голову, привлекая к себе. Мишка неловко отстранялся, весь его вид говорил о том, что он не знает, что делать и как поступать. Ситуацию спас отец: он силой оттащил мать, еще раз обнял сына. Мишка быстро, пока не вырвалась из рук отца мать, нырнул в калитку. Закинул за плечо армейский вещмешок и сел в серый "бобик". Машина тронулась. Среди тишины продолжала плакать мать. Потом она надела перчатки и снова пошла в огород. Села между грядок, отвернувшись так, чтобы мы не видели ее лица. Видно было только, как трясутся ее плечи...