БЕЗ ВЫБОРА

| | | | |
№14(541)
30-03-2004
Александр Росляков
БЕЗ ВЫБОРА (Почему вместо советских выборов "из одного" у нас все чаще выпадают выборы "из никого"?)
На последних выборах Архангельского губернатора было три реальных кандидата: действующий Ефремов, местный олигарх Крупчак и директор молокозавода Киселев. И еще с десяток нереальных: свой коммунист, жириновец, хозяин магазинной сети и так далее.
Вроде богатый выбор. Но многие архангелогородцы говорили, что или не пойдут совсем на выборы, или проголосуют против всех. Мотив — не из кого выбирать.
Ефремов восемь лет пробыл у власти, надоел всем хуже горькой редьки. В угоду еще ельцинской головке выполнил на 100 процентов план по угроблению колхозов и совхозов — и нищета на селе стала страшная. Ничего нового за все свое правление не выстроил, средняя зарплата в области сейчас 3 с чем-то тысячи рублей, у самого же — 135 тысяч в месяц плюс всякие разъездные и представительские. Поэтому в его предвыборном активе, за вычетом положенного самохвальства, имелось только то, что старый конь — и хуже, чем уже испортил, не испортит борозды.
Вторым по популярности шел кандидат Крупчак, владелец многих лесхозов, автозаправок, складов — а в недавнем прошлом и Архангельского Целлюлозно-бумажного комбината, крупнейшего в Европе. Когда-то был врачом, потом женился на дочке главы облуправления имуществом — и быстро завёл кучу этой собственности. После ж заведения на него уголовных дел по незаконной приватизации и хищениям продал ЦБК австрийскому владельцу. Еще газеты так или иначе связывали с ним убийство лесодобытчика Привалова, покушение на коммерсанта Орехова и главу лесного департамента Булатова, похищение директора лесхоза Драчева, расстрел лесоторговцев Малькова и Шония, убийство бывшего директора ЦБК Бурданова. Самое дерзкое из этих нераскрытых преступлений — нанесение увечий, повлекших инвалидность, следователю Стригалеву, ведшему одно из дел по Крупчаку.
Его предвыборный акцент был: "Я поднял ЦБК, подниму и область!" И на кого-то это, причем как раз в связи с его особой славой, действовало. Говорили: "Да, он — крутой, но у нас сейчас весь бизнес — криминальный. Убрал всех конкурентов, зато на ЦБК при нем стали платить зарплату, а до него полгода не платили".
Третий из лидеров, молочник Киселев, завешал всю область своими страшно симпатичными портретами. Импозантный седовласый кавалер, заделанный блестяще визажистами и фотомастерами — девушки пищали от восторга. В рекламных роликах еще пел под гитару — дескать, не только с лица мил, но и в душе. Начинал он в Северодвинске в оборонке, но только она стала загибаться, ушел в кооператив по подъему древесных топляков со дна рек. Потом занимался поставками зерна — и наконец возглавил небольшой сравнительно Архангельский молокозавод, который "поднял", как Крупчак ЦБК. Его козыри: прежде всего красавец сам, ни в чем порочном не замечен — а платил, как говорили, за его изображения ЛУКОЙЛ. И сделав одно конкретное, хотя и небольшое дело, уж справится с любым большим.
Подробно говорить о прочих претендентах уже не так интересно. Магазинщик в своей предвыборной листовке козырял автографами эстрадных звезд и припечатанным зачем-то откровением жены, что он-де "тоже человек". Коммунист, он же владелец вторцветмета, скупающего по области краденый металл, давал настолько несбыточные обещания, что верили в них только совсем темные бабули…
Другое интересно: что главный мотив голосования за каждого из трех названных лидеров, по сути, был чисто протестный.
За Ефремова: "Человек наш, знаем как облупленного. Ни хрена не сделал — и ни хрена не сделает. Но остальные — вообще хрен знает что. Крупчак скупил всю область, вообще оставит без штанов. Киселев командовал заводом всего в 300 человек, даже на гитаре бренчит плохо. Ну некем нынешнего заменять!"
За Крупчака: "Только чтоб заменить Ефремова, который довел область до ручки, хуже уже не может быть. Пусть из крутых — но только он реально может свалить нынешнего".
За Киселева: "Надо кончать с Ефремовым любым путем. За Крупчака голосовать страшно, у остальных нет шансов никаких, остается Киселев. Хоть выглядит приятно — и не пойман ни на чем…"
Но вдруг Крупчак, считавшийся главной грозой Ефремова, снял свою кандидатуру с весьма невнятным объяснением, которому никто и не поверил. Общая же версия была, что ему, с ефремовской подачи, внятно объяснили: если не снимется, замершие дела по нему сейчас же оживятся — и вместо взлета уйдет на посадку. И сразу вырос рейтинг Киселева, к которому переметнулись все протестники против Ефремова. И еще выросло число идущих против всех, вконец разочарованных этой закулисной выборной игрой.
Когда-то, при еще советской власти, вспоминаемой архангельским народом со все большей ностальгией, у нас были выборы "из одного". При нынешней же демократии, страшно напоминающей почин Хрущева по внедрению до заполярья кукурузы, все шире практикуются такие выборы "из никого". Не все, конечно, гении архангельской земли ушли с нее стопами Ломоносова. Хотя туземная интеллигенция, все больше с горя жрущая на кухне водку, и выставляет такую главную претензию Ефремову. Что он все свои силы истребил на возрождение старого обкомовского принципа: изгнать все мало-мальски годное из окружения — чтоб некем было б в случае чего сменить. Откуда и все беды: от полного безрыбья на этих выборах — до краха тралового флота в области. Рыбные обозы из Поморья, с которыми когда-то Ломоносов добирался до Москвы, сегодня повернулись вспять: рыбу в рыбный край завозят издалека — и стоит она там дороже, чем в Москве.
Но тем не менее действительно достойные фигуры на архангельских просторах есть. Есть такой дивный город на берегу Белого моря — Северодвинск. Широкие проспекты, величавые дворцы культуры, светлые кварталы — лебединая песня нашего застоя. Этот заветный прежде город вырос вокруг двух суперзаводов: "Севмаш" — постройка атомных подлодок, и "Звездочка" — их ремонт. Но вот какая драма доблестного города, на улицах которого 8 марта не было ни одного мужчины без купленных в подарок женщинам цветов. Как только кончились заказы на подлодки, рухнул в нищету со своего лебединого полета и этот город-сад. Такие, как Киселев, оттуда кинулись на ловлю всяких топляков и прочих личных благ. Но не такие там остались — как, например, директора тех же "Севмаша" и "Звездочки". И когда оборонные заказы, слава Путину, вновь стали поступать, то, оказалось, есть кому их принимать и выполнять. И многие северодвинцы — и не только — на вопрос о местных Ломоносовых, которым было б по уму справиться с областью, называли этих двух директоров. Спасти от краха два таких гиганта — это не смонтировать пару молочных линий за счет того ж ЛУКОЙЛа, положившего свой глаз на местные нефтерождения.
Не думаю, чтобы таких достойных на всю область было б только двое. Но наша нынешняя выборная демократия заведомо отдавливает от себя таких главным ее рычагом — экономическим.
Сегодня для реальной выборной борьбы нужны большие деньги — куда больше предусмотренных легальным кандидатским фондом. Что не секрет уже давно; секрет — откуда в каждом частном случае они берутся и под какую именно дальнейшую отдачу. Когда какой-то толстосум берет из собственной мошны, наивно думать, что потом он не сдерет с лихвой свои затраты из народного кармана. Ибо в конечном счете у нас платит все равно за все, включая ту же демократию, народ — своей нищенской зарплатой и сокращающейся жизнью. Но и те, кого двигают спонсоры, будут обязаны после им вернуть — и ладно б еще только засланную сумму. Закулисный механизм этой отдачи выдирает с мясом собственность и доходы все из того же народного кармана, не церемонясь о последствиях — как ночной вор не церемонится с квартирой, на которую напал. Понятно, человек приличный на такую сделку не пойдет. И оттого все чаще получается, что при десятках кандидатов выбрать некого: все жулики — или подставы криминальных воротил.
И эти губернаторские выборы по сути стали поединком двух таких однояйцовых, вышедших из одного гнезда близняшек. Ефремов раньше, выполняя гробовой заказ Кремля, давал в области повальную приватизацию — а Крупчак клал ее себе в карман. Потом они, как водится, между собой разгрызлись — и в драке за губернаторское кресло пошли глушить друг дружку всяким компроматом. Когда же Крупчак снялся, ненависть к бывшему другу привела его в стан Киселева — и битва меж двух зол, в которой каждое старалось выставить другое еще злей, продолжилась…
Но что больше всего поражает во всем этом — та наивность масс, с какой они, уже обчищенные этой выборной обманкой, продолжают принимать ее за чистую монету. В предвыборных опросах попадались и такие чистосердечные признания: "Очень понравилась программа такого-то". Или: "Мы на семейном совете сравнивали тезисы программ — и выбрали такую-то". На каверзный вопрос: "Сколько процентов правды, думаете, скрыто в кандидатских обещаниях?" — с разной мерой оптимизма, но вполне серьезно называли цифру от 10 до 25. И что все эти тезисы за деньги сочиняются наемными пиар-командами, чья продувная лживость тоже уже не секрет ни для кого, эту часть граждан не смущало все равно.
Поскольку русский человек, на Севере особенно, рожден для веры, с ней готов нести любой жизненный крест — и тяжелей всего ему лишиться этой веры, даже ложной. На чем и держится парадоксальным образом вся нынешняя, истребительная против этих верующих крестоносцев, демократия. Сейчас уже даже ее кремлевские застрельщики, потупив глазки, признают, что при вводе этой демократии народ наш был воровски обманут. Сулили ему журавля — а отняли под эти посулы и прежнюю синицу. Но в чем все еще непочатая лафа этих лжецов: старый обман не отвращает наш душевный люд от нового — напротив, как бы проторяет новому обману путь. Вот еще одно предвыборное убеждение архангелогородцев: "Сколько уже нам врали — ну нельзя ж бесконечно врать! Должна же и у них быть совесть!" И наконец поверить, что "у них" ее и близко нет, опять же этим верующим не хватает духа.
В одном кафе в Архангельске, куда я заходил поесть, у дверей ошивался худенький мальчонка лет восьми. Не беспризорник и еще не профессиональный попрошайка — а просто кушать страшно хочется, и ноги сами тянут к месту, где едят. Не в силах пройти мимо, я ему купил каких-то вожделенных пирожков и пепси-колы. Когда мы встретились на другой день, он кинулся ко мне, как собачонок: "Дядя, дядя! А сегодня можно, как вчера?" Потом он привел к месту нашей встречи такого же худющего старшего братца-погодка, потом смотрю — их уже трое, и первый третьему, увидав меня, кричит: "Вот он, вот он — а ты не верил! Дядя, купишь нам?"
Я подкормил всю троицу — но больше ходить в это кафе не стал. Не потому что испугался, что так дальше они приведут с собой и целый класс, а то и всю их школу. Народ-то голодает: по городским задворкам уже все крышки с сетевых колодцев сперты — и кажется, что их даже не сдали за гроши в металлолом, а тут же с голодухи и сожрали.
Убрался я оттуда, ибо понял, что своей подкормкой этих бедных деток совершаю преступление. Вселяю в их доверчивые души не только ложную, но и опасную веру в сказочного доброго дядю. А дальше по моим стопам какой-нибудь урод заманит их за ту же пепси на зияющие черными колодезными дырами задворки — и отымеет так же, как наша демократия наивный северный народ.
Поскольку его наивная простота, что порой, как говорится, хуже воровства, и привела его в теперешний безвыборный капкан. А он все продолжает, как продрогший у дверей мальчиш, верить в ту демократическую сказку, что оказалась пострашней коммунистической для тающей при ней страны.
Все это я достаточно подробно обсуждал с одним из аутсайдеров борьбы за трон архангельского губернатора. Он, не имевший сколько-то серьезных спонсоров — а значит, и особого запрета на язык, согласился со всеми моими доводами. Но кончил таким: что еще английский премьер Черчилль сказал: "Да, демократия плохая вещь, но ничего лучшего на свете нет".
Но я с таким посылом в корне не согласен. Сказано это было в свое время и применительно к видам своей страны — которая, однако, сочла нужным сохранить свой монархический устав. Проформы ль ради или вложенной в нее души — уже не суть. Другая, самая демократичная держава — США — лишь ее клюнуло, тотчас забыла все свои демократические принципы, став самым полицейским государством в мире. Демократичная Европа из своих корыстных интересов пригрела самых ярых наших антидемократов из Чечни — застрельщиков войны, работорговли и терактов. То есть любое состоятельное государство мира превыше всего ставит свое благо, а всем остальным жонглирует уже легко.
Мы же, приняв за чистую монету эти сотворенные не нами принципы, в итоге оказались в самом хвосте мировой цивилизации — хотя еще не так давно шли с ней ноздря в ноздрю. И удивляемся, почему нас все время обдает из-под того хвоста всяким дерьмом. Демократия, построенная на беспросветной, не стесненной ничем лжи и сокращении своего народа, не может подходить ни нашей, ни какой другой стране. Чего ж мы так стесняемся торить свой суверенный, рыбный путь, что именно нам годен — а не фонду Сороса или Евросовету? Неважно, будет это демократия или недемократия — важно, чтобы мы к этому пришли своим, а не заемным, уносящим нашу нефть, и рыбу, и подводный флот, путем. Через свое сердце, через душу — а не как дурак, которого заставили молиться Богу, а он лоб расшиб.
Наша ж теперешняя демократия как бы предлагает нам: не верь своим глазам — а верь тому, что дядя, и отнюдь не всегда добрый, скажет. И пока мы не взойдем до отказа от такого предложения, потребного лишь всяким таким нашим и не нашим дядям, и будем выбирать только промеж двух зол. Другого выбора иначе в принципе не может быть.
На выборах же архангельского губернатора в итоге победили сами эти выборы в лице Киселева, за которого проголосовала ненависть к Ефремову. Проголосовать против исходного обмана, то есть против всех, решились в первом туре всего 15 процентов избирателей. А во втором — и того меньше.