| | | | |
№13(540)
24-03-2004
ОГНИ ОКРАИНЫ
"Прочитали мы с любезной моей половиной М.Ф (оставляю только инициалы. — А.Л.) очередную колонку Александра Лыскова и... поняли ее смысл по-разному. Супруга принялась жалеть дворянского отпрыска, возвратившего себе имение деда и землю вокруг. Я же высказался в том духе, что нам, "кухаркиным детям", жалеть людей такой категории не стоит... Свое мнение я записал и поместил в дневник, который веду уже много лет".
Читаю письмо и будто вижу сквозь текст ухоженную теплую квартиру большого губернского города, весеннее солнце в окнах, добрую семью — двух немолодых любезных супругов. Читают "центральную" газету, сначала, конечно, Он, потом Она. Судят-рядят. Ведут дневник. Повеяло тем самым ощущением счастья, за которым, когда писал колонку про "отпрыска", уносился душой в музыке радио "Орфей" из своей московской кухни окнами на север, видом как раз на тот губернский город. И вот, как говорится, законтачил.
Письма — жанр самый высокохудожественный, хотя об этом их авторы и не подозревают. Человек в письме безо всяких литературных ухищрений предстает во всей своей полноте.
Читаю и в подробностях представляю любезных А.А. и М.Ф, слышу шорох их комнатных туфлей по полу, негромкие голоса.
Он — человек мира, идеалист и романтик. Она — хозяйка, защитница очага, нажитого добра и семейного счастья. Вот за чаем с сушками или, может быть, с пирожками М.Ф., они рассуждают о том, должен ли человек делиться этим счастьем с теми, у кого его нет или меньше, чем у тебя. А.А. категоричен : "Много их было, владельцев роскошных дворянских усадеб, кто, предаваясь неге в беседке у пруда, мнил, что человек рожден для счастья. Но когда в семнадцатом году возникла для них угроза делиться своим счастьем... они побежали туда, где этой угрозы не существует".
Делиться или не делиться счастьем? Все богатые люди начала прошлого века решали этот вопрос по-своему. К примеру, Лев Толстой бросил усадьбу и семью, умер, можно сказать, бомжом ради счастья народа. А любезная его супруга Софья Андреевна твердо заявила: мое счастье возьмете только через мой труп. Я сама народ. И с беседки — головой в пруд.
И любезной М.Ф. жалко таких, как Софья Андреевна, понятно их упорное несогласие делиться счастьем.
Я тоже почему-то не понимаю, как это можно, застращав хозяина до смерти, забирать что-нибудь в его доме.
Возьмем наши дни. Все точат зуб на олигархов. Но кто решится какому-нибудь конкретному олигарху ударить палкой по голове и "конкретно" отсчитать из его портмоне "свои" деньги. Вряд ли на это пойдет даже такой решительный человек, как мой уважаемый корреспондент А.А.
Да и детей своих наверняка любезный А.А. вы наставляли в таком духе, что как бы худо тебе, сынок или дочка, не было, а на чужой карман рот не разевай. Чужой кусок тебе счастья не принесет. Подавишься, поперхнешься, поперек горла встанет.
Хотя, конечно, все дело в лексике. Скажешь "разбой" — всякий отшатнется. А скажешь "классовый подход" — совсем другая реакция.
Вот и А.А., пишет мне, по-товарищески пеняет: "Забвение классового подхода в оценке жизни неизбежно приведет вас к политическим заблуждениям".
Да если бы вы только знали, любезный А.А, как я рад обманываться и заблуждаться! Как нестерпимо слепит и мучает меня свет множества политических истин, как он мешает мне на пути к истине единственной и неизъяснимой. Только назовешь, выразишь ее словом, сразу палкой по голове блудящему от праведников. Да и от вас, любезный А.А., тогда мне тоже на орехи достанется. Потому умолкаю.
Гляжу в окно на север. Вижу там чистое голубое небо. Хочу заметить, весна, любезный А.А. как бы с севера, от вас идет. Во всяком случае из провинции, это точно. Весна, по сути, провинциалка. Запахи, зелень, ручьи — все в Москве оттуда, из-за Кольцевой дороги. Люблю весну за бесклассовый подход. Одинаково греет мужика на тракторе и зэка в зоне. Пролетария и олигарха. Кто жив, того и греет. Двухпартийная система. Живые и мертвые.
Один из оппонентов этой системы тоже вот пишет мне: "Прочитал в одном из "Огней окраины" о смерти какой-то старухи. Что автор хотел этим сказать?"
И в самом деле, уважаемый Николай (так он представился), о чем тут было говорить, стоило ли: померла старуха. Отошла. Отходила на моих глазах. А я все ждал откровения. Намеревался услышать от пожившего человека что-нибудь такое, что высотой и силой равнялось бы, скажем, ну хотя бы классовой теории. Ведь в последний момент сознания должно у нас что-то самое главное остаться, сгусток мудрости, понимание запредельное, путеводное. В случае с покойной Наталией Васильевной я этого, к сожалению, не услышал. Может быть, потому, что в тот роковой миг перед ударом, потерей речи не оказалось меня рядом с ней.
Нашлись зато после смерти в стопе белья заветные тысячи Наталии Васильевны счетом шесть с половиной. И вот, любезный А.А., в купюрах этих, в этой весточке с того света почудилось-таки мне чаемая мудрость коренной советской женщины: живите, мол, ребятки, в монетаристских традициях свободного рынка. Копите и приумножайте.
Да и, серьезно говоря, что же, в самом деле, остается нам делать, если та революция, достигнув всех своих целей: земли, хлеба, восьмичасового рабочего дня и раздельных санузлов, самоликвидировалась и самораспустилась?
Александр Лысков
1.0x
