| | | | |
№11(538)
10-03-2004
ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ
...Сталин лежал на ковре, как восковая кукла; маленький, беспомощный старичок с полуоткрытым мерцающим глазом и съехавшим набок ртом. "Шакалы" толпились возле умирающего льва, готовые пожрать его, и жадно сторожили каждое движение, и следили друг за другом, боясь выдать свою радость. А вдруг?.. Правитель вселенной был страшен даже в своем бессилии". Шакалы" с нетерпением ждали, когда скончается вождь и почти сутки не звали к нему врача. Наконец-то, он умирал, и так сладко было стоять возле распростертого возле ног беспомощного властелина ,и низкое торжество застилало их разум. Они едва скрывали распирающий их смех. Обмелевшие души, остывшие от подковерных кремлевских схваток, походили на решета, и мало что сердечного и совестного могло удержаться в них. Каждый хотел похитить власть, примерить "шапку мономаха", и они, мелкие и коварные придворные, не понимали, сколь тяжек, несносим её груз…
Когда Сталин умер, то в шкафу нашли лишь мундир генералиссимуса, нагольный тулуп, в котором любил старый Отец гулять по лесу, и подшитые, с кожаными обсоюзками валенки. Своей бережливостью и спартанским бытом Сталин, оказывается, походил на последнего русского императора, который сам себе починивал брюки и штопал носки.
Я смутно помню мартовский день, когда не стало вождя. Он невольно связался с моим тринадцатым днем рождения, потому что хоронили Сталина, печаль разлилась по всей стране, и звать гостей на праздник было неудобно, стыдно, а может, и опасно. Смерть Сталина невольно как бы обокрала мой детский праздник, такой редкий в суровой послевоенной жизни…Помню синее студеное утро, сверкающий морозный снег, скрипучие деревянные мостки, заиндевелое солнце. И вдруг из репродуктора на всю Мезень трагический голос Левитана: "Умер Сталин…". Что-то ёкнуло на сердце, но мальчишечий восторг от морозного утра не споткнулся, не попритух. Вбегаю заполошно в класс, а девчонки плачут навзрыд, будто женщины по кормильцу. Этот рев был неожиданен и странен для меня…
На этом мои воспоминания о смерти Сталина обрываются. Но позднее заселяется какая-то неистребимая чужесть, зальделость к нему; я, верное дитя "оттепели", вдруг наполнился чувством неиссякаемой мести за родных, так несвойственное русской душе и которое я никогда не замечал у деревенских. Мой дедушка, фельдфебель царской армии, был объявлен лишенцем, и с того времени многие невзгоды претерпела его семья, а значит, и моя мать, которую с двенадцати лет гоняли на сплав по северным рекам и на лесозаготовки. Потом мужа убили на фронте, и молодая вдова, с оравой детей на руках, должна была нести тяжкий крест до последних дней. А бабушка моя, когда уже не находила больше сил терпеть эту тягость, хватала ухват,и теряя голову, тыкала в портрет вождя и вопила, так что слышно было на улице: "Жид проклятый!".
Через эту обиду за родню, через ложь изворотливого циничного Хрущева, через сказки и мифы "комиссарских детей", утративших на время райскую жизнь и потому жаждущих отмщения, — я надолго закаменел к Сталину, пока-то открылись сердечные и умственные очи, и я смог во всем объеме и во всей правде объять века русской жизни, с такой торопливостью нынче покатившейся под откос…И я подумал однажды, увидав кадры кинохроники и выслушав очевидцев: отчего же так рыдал народ, будто провожали самого родного на земле человека. Ведь с такой печалью и неизбывной тоскою не хоронили ни одного человека в мире, а значит, умер истинный Отец и заступленник. Можно заставить улыбаться нарочито, говорить праздные красивые речи и похвальбы, но нельзя принудить народ горевать и рыдать. Значит, в Сталине хранилась какая-то вселенская древняя правда, которая была известна и понятна простецу-народу, несмотря на всю тягость земного быванья, но упорно скрывалась от меня, потому что я сам не хотел её видеть и нарочито закрывал глаза...
Но было же мне вразумление, было, когда я поступил в Ленинградский университет. Пригласили на факультет политкаторжанина, бывшего секретаря горкома, отсидевшего в лагерях семнадцать лет. Издали посмотреть — сановный красивый мужчина с гривою седых волос, с румянцем во всё лицо и небесно-голубыми глазами. И даже не верилось в его рассказы, как строили Норильск, жили в заледенелых бараках, ходили в деревянных ступнях, прятались от немецких самолетов в снегу за сопками…И мало кто мог снести невыносимую жизнь и вернуться к родным. А заканчивая воспоминания, он вдруг вышел из-за стола, выпрямился грузным телом и воскликнул: "Сталин-гений!Сталин-великий человек! Знайте же, он ни в чем не виноват!".
Я протолкнулся к нему, желая поближе рассмотреть этого странного для меня человека, простившего все обиды и оскорбления, незлопамятного и, наверное, святого. И вдруг увидел, что вместо голубых глаз какие-то студенистые натеки в трахомных веках, волосы желтоватые и редкие, прилипшие на круглый череп, как плесень, а вместо багрового румянца на щеках, густая паутина склеротических набрякших сосудов. Я ушел тогда, по молодости списав неистовость политкаторжанина на старческий маразм, но что-то, знать, царапнуло душу, если столько лет помнилась та встреча…
Минули годы, и вот я из племени "мстителей" как-то само собою перекочевал в ряды поклонников Сталина, будто всегда был среди них.
Да, Сталин был гением великой России, он отразил нашествие новых гуннов и сплотил нас, пусть и на короткое историческое время, в национальном чувстве, которое лишь и может держать растекшийся народ в едином теле.
Либералы своей ненавистью воскресили Сталина. Слышите? Он приближается.
Владимир Личутин
1.0x
