| | | | |
06(533)
Date: 04-02-2004
ОГНИ ОКРАИНЫ
Год рождения 1984-й. Пол — мужской. Но еще не бреется по-настоящему. Студент истфака в губернии. Нянчится с единоутробным братишкой. Прошлое лето подрабатывал сучкорубом. Вместо денег взял натурой — бензопилой. И нынче зимой по выходным уже валил лес в именной делянке. С виду — золотушный, вялый. А себя показал. Начальство целлюлозного комбината повысило его до бракера — экспедитора. Вручили молоток с клеймом и посадили на супер-Маз. Теперь он два раза в неделю ездит за балансами для комбината за триста, четыреста километров от города. И как-то умудряется учебу не запустить. Скорее всего, за счет своей всеобъемлющей трезвости — по отношению к миру, к себе, к людям. Нет в нем разбойного духа юности. Он жаждет выжить и потом безбедно существовать.
В нем столько тоски интернатской, генетической какой-то, собравшейся в нем от безотцовщины, беспутности матери, холода времени, что когда он заезжает ко мне в Москву, то я с ужасающей закономерностью обнаруживаю, что гитара опять расстроена. Хотя он к музыке даже враждебен, инструмент в руки не брал ни разу в жизни, и я в дни его приезда не брал. А строй нарушен.
И стихов и всяких других художеств он не признает, кроме декоративно-прикладных. Любит стихи на поздравительных открытках, вообще любит присылать дорогие поздравительные открытки по любому поводу. Но ум, хотя и узкий, тоже прикладной, но мощный. Мне кажется, достаточный не только для безбедной жизни, но и кое для чего еще.
Одевается из сэконд-хенда. Волосы — пепельные, стриженные старомодно, безвкусно, без желания кому-то понравиться.
Скверная дикция, бедные интонации. Северная скороговорка при этом.
Выросший без отца, в интернатах, он в последние школьные годы страстно собирал сведения о родственниках, объездил всех теток и бабок, раскиданных по стране. Вживлял себя в родню, прививался к дереву, к роду, цеплялся, заякоривался. На этой почве любвеобилен, как собака. Тяжел в этой навязчивой страсти. От всякого мужчины взыскует отцовского тепла и участия. Просто высасывает душу.
Что с ним делать? Отказать в доме нельзя, и терпеть больше одного дня трудно. Врывается в размеренную жизнь. Сразу начинает стирать с себя все, что можно. Потом сушит и гладит. Приезжает всегда со своими харчами, с пакетом каких-то пряников, печенья, каких-то заварных супов. На стуле возле дивана раскладывает лекарства, что-то с почками у него. Несмотря на деликатность, блеск любящих глаз, словно войну объявляет — сразу начинает отвоевывать пространство в квартире — не со зла, нет, а по интернатской опять же привычке к выживанию. Теснит. А сам в чужом доме чувствует себя абсолютно раскрепощенно. Ведет свое хозяйство. Утром — сам себе готовит завтрак. Овсянку варит. С хозяйкой деловито говорит о ценах. Рыщет по Москве в поисках самых дешевых продуктов. Автономный человек. Никаких вроде бы с ним хлопот. Только после его отъезда понимаешь, что обитал в квартире угловой беспокойный жилец.
И всегда с делами он в Москве, с замыслами, бизнес-планами. С предложениями по озеленению ( в вологодском лесхозе лиственницы дешевые). Или предлагает тонну оберточной бумаги. На худой конец — челночит с вьетнамской одеждой из Черкизова, везет в губернию баулы. Или к какому-то профессору на прием пробивается. И все по телефону — своим монотонным говорком, неприятным на московский слух, но он не комплексует. Лишен музыкального слуха и мелодика речи для него попросту не существует.
Ни коммунисты ему не нужны, ни фашисты, ни либералы, ни демократы. И не патриот он, и не мондиалист. Он везде и во всем сам, один.
Несимпатичен, но не уважать его нельзя. Особенно издалека, вспоминая о нем спустя месяц— два после нашествия.
Хотя и на расстоянии он достает. В письмах. Сначала пылкие и искренние уверения в любви, описание приятных чувств, которые он пережил при встрече. На страницу, не менее. Потом резко — дорогой дядя, съезди в Теплый стан, там возле метро есть фотография — забери мои фотки и перешли. Сходи в мэрию, узнай, не нужно ли им клееных деревянных конструкций. Позвони по следующим номерам — ведь из Москвы это проще...
Напор преодолевает расстояния. Гитара начинает резонировать ни с того ни с сего.
Потом в письме опять про жизнь. "Закончил курсовую по теме "Детство в исторических и этнографических аспектах исследования".
К моему удивлению, все чаще стали мелькать в письмах замечания о природе, частые поездки в лес, видимо, расшевелили в нем что-то из области эстетики. Но это вскользь. Главное в письмах о делах. "Мы приехали за хлыстами в одну деревню. Хлыстам по четырнадцать лет. Наполовину сгнили. Обросли грибами. Белорусы нас обошли на повороте. Мне рассказали местные, человек сто из Гомеля собирали эти грибы, называли их вешенками, мариновали, закатывали в банки с наклейкой "Made in Belarus" и отправляли на экспорт...На "суперах" ездить милое дело, не то что на КАМАЗах, где тебя качает, как неваляшку. Завтра снова в рейс. По приезду опять вам напишу"...
Александр Лысков
1.0x
