ОГНИ ОКРАИНЫ

05(532)
Date: 27-01-2004
ОГНИ ОКРАИНЫ
ДЛЯ НЕПОСВЯЩЕННЫХ — ЗАГАДКА. Для местных литературных талантов — храм. Для счастливчиков на должностях — кормушка. Такова редакция районки. Деревянный купеческий особняк. Внизу стучит еще плоскопечатная машина. Скрипучая лестница наверх. Изразцовая печь в кабинете литсотрудника. Вид из окна во двор. Мой старинный приятель поэт Клочев курит в форточку. Глядит, как роется в мусорном баке какой-то потрепанный мужик. А из подъезда дома напротив в "Форд" средней руки садится местная элита — красивая молодая женщина и хорошо одетый мужчина, нажившийся на торговле лесом.
Мой друг с досадой швыряет окурок в форточку и тяжело вздыхает: " Эх, Россия! Какая ты доверчивая! Сколько можно обманываться!". И далее за чаем разговор он, естественно, поворачивает исключительно на судьбу Отечества.
В конце концов выведал у взволнованного поэта несколько адресов выдающихся обывателей, заручился его устной рекомендацией. Пошел.
Улица частных домов с палисадом, с заиндевелыми черемухами и рябинами. Трубы дымят. Собаки лают. Снег под ногами хрустит. Отворяю калитку дома Кокнаева. Вдалеке, за картофельным участком — кузница. Обычный сарай. Внутри — закопченный железный колпак горна. Меха, сшитые проволокой из брезента с доской— педалью. Две наковальни. Куча металла в углу. И сам мастер в прожженной фуфайке и с топором в руке — колол березу "на пережог".
Ему за сорок. Высок, силен. В лице главное — тяжелая, широкая челюсть, чисто выбритое яблоко подбородка. Усы скобкой, или, применительно к его занятию — полуподковой.
Некоторое время, сидя на наковальне, он рассказывает мне, как начинал. Дед был кузнецом. Все наковальни, бойки, обжимы пылились в сарае. Тогда Кокнаев мастером пэтэу работал. И вот уже четыре года — он свободный кузнец своего счастья. Дело доходное. Затрат никаких. Березу на угли, металл — все "достает" за копейки. А продукция — узорчатые кронштейны , подсвечники, оградки и целые букеты стальных роз, особенно в туристический сезон идут нарасхват. Подковы, те, наоборот, лучше всего зимой. Много лошадей развелось в округе. А кузнецов — один на весь городок.
По тропе между сугробов добрался до соседней улицы. И здесь, в домике с резными наличниками — огненное производство. Наталья Лукинична Матвеева, улыбчивая, кокетливая дамочка, в уютной кухоньке, в русской печи обжигает каргопольские игрушки. Сейчас в печи — суп да каша, пища наша. А игрушки кирпичного цвета — грудой на столе под белой тряпочкой, словно пирожки. Раскрашенные же, готовые к сбыту— на подоконниках, полочках, на всяком уступе. Весной с первым теплоходом вспорхнут птички, ускачут лошадки на пристань, и деньги ваши будут наши, как говорит мастерица.
Тут недалеко, через дорогу — ее подружка, швея. Идем вместе.
В горнице на обширном столе — оверлок и обычная электрическая "Зингер". На диване, по стульям — груды материи: гипюры, ситцы, шевиоты. И посреди всей этой галантереи — маленькая сухощавая Галина Павловна с необыкновенно густыми, буйными волосами пепельного цвета— в них весь ее характер. Десять заколок, а волосы все пружинят, высвобождаются. Прямо стихийное бедствие какое-то на голове.
Шитья у Галины Павловны невпроворот. И из старых советских запасов. И из новых — на свадьбу, выпускной, к дню рождения, юбилею.
Знает она в городке еще четырех таких надомных швей. Все в делах, в почете и достатке.
Вообще все деловые люди Приозерска знают друг дружку. У кого-то трактор и бензопила. Значит если дрова нужны — к нему. Кто-то в электронике разбирается. Телевизор на починку — адрес известен. Ботинки проносились — к Сергею Петровичу, у него аппарат для вулканизации имеется. Адрес ветеринара тоже всем известен. Ребенка музыке поучить — к Ксении Владимировне. Есть мастер и по швейным машинкам, на соседней улице живет. И так по цепочке. И составляют эти люди некий средний слой, не скажешь — класс. Верхний слой, как и везде, торговцы и приближенные к власти, сидельцы контор и офисов. Нижний — наемные работники, хозяева подворий. Остальные — присосавшиеся к первым, вторым и третьим, прекраснодушные, беззаботные созерцатели этого великолепного мира, засыпанного до поры до времени голубыми снегами.
Если игрушечница направила меня к швее, то швея — к массажистке Елене Владимировне. Бывшая медсестра. Попросила мужа сколотить топчан в теплой боковушке. Застлала матрацем, простыней. Рукописные объявления расклеила в местах скопления — у магазинов, на автобусной остановке, у бани. Просто на столбах у перекрестков. И через полгода от клиентов отбою не стало.
Еще видел я в Приозерске "Ваньку" — извозчика на расписных санях — автобусные экскурсии зимой обслуживает на розвальнях, а летом — на двуколке.
Сидел в "элитном" кафе, где "вживую" пела Катя Попова, местная поп-звезда.
И на обратном пути в поезде, пролистывая книжку стихов поэта этих мест Клочева, в которых он плакал по России, я вспоминал сценку у окна редакции районной газеты. Вот, думал, поэт видит денежного человека и рядом с ним — нищего, голодного. И уносится мыслью в трагические высоты духа. Так ведь на то он и поэт. Видать, кто— то другой "возьмет" у лесопромышленника на первое время тысяч десять и откроет "точку питания" для созерцателей всех видов. Это будет, конечно, человек сугубо прозаический, может быть, даже пошловатый, но оттого не менее интересный.
Александр Лысков