ЧЕТВЕРТЫЙ РЕЙХ

14(437)
Date: 2-04-2002
Author: Игорь Анатольев
ЧЕТВЕРТЫЙ РЕЙХ
После 11 сентября секретные планы и эскизы будущего мироустройства вытащены из сейфов, и то, о чем можно было судить лишь по косвенным, стилистическим признакам, уплотнилось и приняло конкретную форму. Сегодня европейские страны уже приняли или вот-вот примут законы, определяющие любой протест против существующей системы как терроризм. Драконовские законы против инакомыслящих уже начинают действовать, и скоро несогласным с системой не позволят укрыться ни в одной стране. Становится все яснее, что грядущий единый мировой режим не может не быть тоталитарным. Он уже распространятся по планете, как чернильное пятно. Новая власть берет под контроль самые отдаленные и дикие территории, такие, как Кандагар — и заполняет их своими фантазмами. Но способна ли она взять под контроль внутренний Кандагар?

МУСОРЩИКИ
Kleinstaatengerumpel, говаривал Гитлер. Мусор маленьких государств. Чем быстрее мы его ликвидируем, тем лучше. Европа должна принять новую форму. Конечно, это возможно лишь под германским руководством. Мы живем в мире, где, если ты не уничтожаешь, уничтожают тебя.
Фюрер не первый и не последний выразил эти идеи, хотя именно ему удалось — правда, на короткое время — воплотить их в жизнь. При нем мусор стали понемногу расчищать, и строить на его месте величественное здание Объединенной Европы: с единой валютой, прозрачными границами и наступательной внешней политикой. Историки, правда, говорят, что с административной точки зрения третий рейх представлял собой полный хаос. Фюрер решал все вопросы: от объявления войны Америке до закрытия беговой дорожки на ипподроме под Мюнхеном. Не существовало даже некоего подобия кабинета министров. Фюреру и не нужен был кабинет — он верил в свой дар предвидения и способность усилием воли менять положение вещей. Практически полная безответственность чиновников вела к невиданным ранее злоупотреблениям — коррупции, узурпации власти силовыми структурами, у которых была своя собственная повестка дня.
Сегодня европейский проект продолжается — только провидческий гений фюрера заменен на коллективный разум эдакого общеевропейского политбюро, Еврокомиссии. Просветители считали, что государство, как и планета, может появиться с кончика пера. Европейский проект развивался в ногу с техническим прогрессом. Так что теперь он представляет собой генерированную компьютером виртуальную реальность. Что, впрочем, позволяет примирить все противоречия и нелепости замысла в некоей идеальной многомерной конструкции.
Скажем, Германия видит единую Европу как некое расширение Германии — чем-то вроде федерации земель, где у Баварии или Шлезвиг-Гольштейна будут примерно такие же права, как и у Чехии или Португалии. Для Великобритании Европа — это, скорее, вариант Британского Содружества: с самостоятельными государствами, которых связывают единая культура и общий рынок. Франция представляет себе единую Европу как некую большую Францию — с решительной и самостоятельной внешней политикой, обширными социальными программами, культурной и политической экспансией. Мнением Португалии никто не интересуется. Италия быстро глотает свой кофе и спешит на очередную встречу, чтобы без нее о чем-нибудь не договорились.
Греция пьет кофе по-другому: неторопливо ждет, пока опустится вниз осадок. Греки наблюдают за тем, что происходит, со стороны — и так уже не первое тысячелетие. "Бриан — это голова". "Солана — не Солон".
В нынешней виртуальной игре "Построй Европу" участники становятся в матиссовский круг танцоров. У каждого танцора на голове шлем, который позволяет ему видеть свой собственный вариант реальности. Шлем — это выродившиеся "болтающие классы" с их газетными колонками, мелкими партийными разборками, душной сентиментальностью и искренним безразличием.
Долго ли продлится танец? До тех пор, пока кто-нибудь из участников не снимет шлем и не выйдет из круга. Конечно, это не предусмотрено проектом, и потому невозможно.
В сегодняшней Европе существующим признается лишь то, что наличествует в изумительном чертеже, и, наоборот — то, чему нет места в великом проекте, объявлено несуществующим.
ЕВРОПА ПОТРЕБИТЕЛЯ
С.Н.Булгаков в "Размышлениях о национальности" писал: "Государства создаются не договором космополитических общечеловеков и не классовыми или групповыми интересами, но самоутверждающимися национальностями, ищущими самостоятельного исторического бытия".
Государства прошлого создавались народом и верой. Сегодня и тому, и другому нет места в строящемся Городе Солнца.
Нет народа — есть потребитель. Нет веры — есть великий и ужасный пиар, перед которым все трепещут, как перед языческим истуканом.
Политический маркетинг и подчиненная ему статистика раздробили народ на меньшинства и группы по интересам. Есть одинокие матери, гомосексуалисты пакистанского происхождения, католики-пользователи ПК до 25 лет и так далее. Для каждой из этих групп политик разрабатывает свой торговый ход, свой набор слоганов.
Есть бесконечно дробящиеся меньшинства, но нет большинства — народа, единого в своей духовной истории и судьбе.
Чтобы вести народ, нужны воодушевление, одержимость, фанатизм, как — во всяком случае, на первых порах — у Кромвеля, Гарибальди, Гитлера. Это трудно подделать, хотя уже Гитлер хорошо умел продавать банкирам свои горячечные видения.
С потребителем все просто. Это та же собака Павлова: нужно лишь знать, где простимулировать, чтобы потекла слюна.
Когда власть в Сербии перешла от поколения отчаянных, но обреченных борцов, к поколению потребителей, последние, не задумываясь, продали "отца нации" ее заклятым врагам.
Премьер Сербии при этом заметил, что его соотечественников сейчас больше интересует итог последнего футбольного матча, чем судьба бывшего президента. Приветствуя этот поступок, западные лидеры дали понять, что уже при жизни этого поколения Сербия вполне может войти в Евросоюз.
Это совершенно естественно, потому что сербы прошли главный тест — показали, что стали нормальной нацией потребителей, управление которой не доставит хлопот.
Прошло время песен о Косовом поле, мечты о небесной Сербии, время народа-легенды, который стремился ни при каких обстоятельствах истории не терять своего Бога. Началась тренировка рефлексов слюновыделения.
Впрочем, у сербских дедов еще долго будут храниться пулеметные ленты, и поколение внуков, возможно, нанесет ответный удар.
Будучи насильно изгнанной из мира, вера уходит в неподвластные земным властям пространства; и способна, как это уже бывало в европейской истории, вернуться. Вера концентрируется в отдельных личностях, которые со стороны могут выглядеть одержимыми. Жанна д'Арк создала Францию усилием воли — но что случилось, если бы ее не было? Не было бы Франции? Таким образом, если Франция существует, есть и провидение. При помощи провидения воля творит историю, каким-то необъяснимым образом сочетаясь при этом с высшей ответственностью — ответственностью не перед вышестоящим бюрократом, а перед Богом и судьбой.
Чтобы осуществить общеевропейский проект в настоящей, а не виртуальной реальности, Европе нужен был бы именно такой лидер.
Гитлер и Наполеон были самыми яркими фанатиками, одержимыми европейской идеей. Но они отчитывались не перед Богом, а, скорей всего, перед противоположной инстанцией.
Не сообщает ли это чего-то существенного про происхождение всего проекта? Впрочем, сейчас, если и существуют одержимые Европой бесы, то это скорее существа типа Передонова.
Мелкий бес может править лишь в мареве иллюзий, которое создается пиаром. Его власть над совершенным потребителем безгранична, ибо тот не может выйти за пределы расчерченного перед ним поля и, следовательно, лишен воли.
Потребителю шепчут о безграничных возможностях выбора, но в действительности, это выбор между разными формами одной и той же субстанции, измеряемой в деньгах и, следовательно, равной самой себе. Выбор внутри этого поля — это всегда выбор между разными виртуальными играми, но в любой из этих игр играешь не ты, играют тобою.
ЛАРА ПЛЮРАЛИЗМА
В этом смысле каждый потребитель — это версия Лары "Играй Мною" Крофт.
Кто такая Лара Крофт? Гуттаперчевая героиня компьютерных стрелялок, Лара долго обреталась в киберпространстве, питаясь мозгами подростков и программистов. Ей удалось стать бисексуальным идолом постсексуального общества, в котором виртуальная коммуникация заменила все нормальные человеческие связи. Под поверхностью общества, организованного согласно компьютерной модели, бродят страшные силы хаоса и разрушения. Система, по определению лишенная морали, предусматривает, конечно, ограничители в виде установленных повсюду телекамер CCTV и других форм доносительства и слежки. Но этого недостаточно, и Лара Крофт обеспечивает виртуальную разрядку. Лучше перевоплощаться в полногубую бестию, разрушающую виртуальные империи, чем стрелять в живых одноклассников на школьном дворе. Фирменный стиль Лары Крофт — найти врага и низвергнуть на него силы хаоса и разрушения — временно замещает реальную войну всех против всех.
Голливуд всегда умел выражать Zeitgeist, находить "героев нашего времени" и делать на этом миллионы. Лару Крофт взяли из компьютера, и посредством суррогатного тела актрисы Анджелины Джоли сделали "больше, чем жизнь".
Появление Лары Крофт на целлулоиде сопровождалось беспрецедентной рекламной кампанией, особенно в Европе.
Европа когда-то подарила Америке Статую Свободы. В ответ старый мир получил от прекрасного нового Лару Крофт, с черной косой, бластером и черепом на пряжке ремня впридачу. "Вооруженная и опасная" Крофт-Джоли появилась одновременно везде: от популярных программ цифрового телевидения до культурного приложения газеты The Sunday Times. На экране и в газетах мы видели, что Лара Крофт — это не только бестия разрушения в высоких ботинках. Это и британская аристократка, дочь лорда и выпускница средней школы в Уимблдоне. Перед съемками рожденной в Голливуде Джоли пришлось освоить произношение английских высших классов. В перерыве между съемками, проходившими, кстати, в Англии, Джоли провела много времени в лондонских музеях.
Маркетологи из Голливуда не могли сделать более удачного выбора: ведь трудно сказать, где кончается Лара и начинается Джоли. Пишут, что первый муж Джоли бросил ее потому, что купил Sony PlayStation и чересчур пристрастился к Ларе.
В интервью Джоли говорила, что не прочь бы заняться с Ларой Крофт любовью — ведь "никто ничего не знает о ее сексуальности".
Лару позиционировали на рынке как персону с неопределенной сексуальностью и национальностью — иными словами, идеал общеевропейца. В Европу, где идея единства никак не может перерасти рамки экономической необходимости, Лара пришла как долгожданное выражение общеевропейской идентичности. Лара — это и народ единой Европы, и ее судьба. Она является и идеалом, и зеркальным отражением общеевропейца-потребителя.
Сегодня потребитель перестал быть объектом маркетинга, он становится — помимо своей воли, конечно, потому что таковая у него по определению отсутствует — еще и субъектом маркетинга, то есть агрессивной маркетинговой силой. Сейчас потребитель — это сам себе брэнд, которому предлагается сделать свое имя собственным логотипом. Политика в эпоху пиара свелась к маркетингу политиками самих себя как брэндов при помощи политических партий, которые выступают как супербрэнды. Политический маркетинг по необходимости плюралистичен, ибо супербрэнды поддерживают друг друга, даже сражаясь между собой. То, что на поверхности кажется борьбой, на самом деле является синергией.
Англия, Франция, Италия, Испания могут превратить вечную борьбу в синергию одним-единственным способом: превратившись в супербрэнды и играя по правилам маркетинга. Отбросив за ненадобностью культурную глубину и превратившись в гроздь рекламирующих друг друга брэндов, каждая из стран-супербрэндов может синергично с другими строить свою маркетинговую политику.
Абсолютный, ничем не мотивированный, но в то же время отчаянный динамизм Лары Крофт — это маркетинг, доведенный до совершенства. Она не существует без движения, невозможно представить себе Лару Крофт созерцающую. Лара Супербрэнд — это и есть идеал современной европейской политики, в которой абстрактная идея не нуждается в оправдании жизнью, в постоянном возвращении к истокам, в размышлении, во взвешивании. Проект победил жизнь абсолютно и окончательно. Жизнь уволена, проект занял ее место. Виртуальный фетиш Лары Крофт живее всех живых.
Лара Крофт является и необходимостью единой Европы. Ее реальное единство существует лишь в виртуальной реальности, куда каждый проецирует что-то свое, а все вместе находят притягательный образ Лары Крофт как выражение общееевропейской идеи.
В эпоху маркетинга любой брэнд должен выглядеть эротично. Это понимал еще предтеча современного политического маркетинга Адольф Гитлер. Стиль третьего рейха — всегда живое свидетельство того, что между политикой и эротикой нет границы, что это единое политико-эротическое пространство. Современность придала такому пространству новое измерение — коммерческое. Эпохальное изменение совершил тот, кто продал первую футболку с портретом Че Гевары. Эта футболка лежит в основании системы координат нового пространства, в котором к политической оси X и эротической Y добавилась коммерческая Z. Лара Крофт позволила ввести в это пространство самого потребителя. Ранее че-геваровская футболка делала его причастным такому пространству, которое становилось его кожей, его оболочкой.
Теперь же потребитель исчезает, растворяется в своей собственной проекции, становится равен самому себе, становится виртуальной Ларой Крофт. Ее/его эротизм мультимедиен, ее/его политика автоэротична, ее/его маркетинг политичен.
КАТОЛИЦИЗМ МАРКЕТИНГА
Английский премьер Тони Блэр в Варшаве поделился своей мечтой о создании единой Европы в "пятисот миллионов потребителей".
Расширение Европы на Восток означает расширение именно этого пространства — XYZ Лары Крофт. Маркетинг раздробил немцев, британцев, французов, испанцев в калейдоскоп не связанных друг с другом групп, но вместе с тем, в своей основе они как потребители — едины. Поэтому и возможен выработанный компьютером образ идеального немца, британца или испанца.
Компьютерное моделирование — это археология настоящего, верный признак того, что сам человек из плоти и крови становится ненужным и вскоре должен отмереть или быть заменен более совершенным потребителем (прежде всего из-за антикапиталистической скудости своих реальных потребностей). Компьютер, как когда-то академик Герасимов, в состоянии выдать нам образ не только объединенного немца, но даже и объединенного европейца (это, конечно же, Лара Крофт). В Ларе Крофт сливаются Блэр и Азнар, Шредер и Жоспен, Вим Дуйзенбург и даже Карла дель Понте.
Кстати, символично, что земной носитель идеального образа чернокосой бестии родом из Голливуда. Голливуд, как всеобщий наинизший знаменатель, тождествен маркетингу и выполняет в объединении Европы ту же роль, что когда-то играла католическая церковь. Возможно, поэтому культ Голливуда в Европе имеет все признаки религии.
ЕВРОПА КАК ЧИСТЫЙ ЛИСТ БУМАГИ
Все разумное действительно, и если это не так, то тем хуже для разума и для действительности. Любой проект, за который двести лет назад автора упрятывали в желтый дом, сегодня признается разумным, если он вписывается в общеевропейский большой чертеж.
Комиссар из Брюсселя, например, может приказать крестьянам, что жиров в масле должно быть ни больше ни меньше чем 82%. Можно не сомневаться, что любого из тех португальских или греческих крестьян, которые посмеют отклониться от ниспосланной свыше пропорции, ждет сума или тюрьма.
Еврокомиссия может объявить территорию Европы свободной от ящура. Если ящур-таки вопреки высокому указанию прокрался на континент (или никогда с него не уходил), то тем хуже для региона, где зафиксирован подобный непорядок. Здесь весь скот уничтожается как класс, а фермеры рады и тому, что в жертвенный костер богу Евросоюза не подкладывают их собственные кости.
Таким образом, если общеевропейский проект признается разумным, силы железного детерминизма обеспечивают его действительность. Силы детерминизма созданы разумом просветителей и подвластны ему в рамках проекта — от столичных газет до стратегических бомбардировщиков. Если реальность не сдается, ее уничтожают. Сначала реальность уничтожают в снопространстве масс-медиа. Если сопротивление продолжается, начинается бомбардировка реальности, которая продолжается до тех пор, пока та не сдается. В любом случае реальность имеет право на существование, лишь если признается разумной в рамках проекта.
Сила, стоящая за разумом и его большим проектом, обеспечивает его действительность. Она же гарантирует, что те, кто будет оспаривать разумность созданной таким образом действительности, получат свое. Гиммлер, большой специалист по превращению неразумного в недействительное, использовал для обозначения процесса термин "эвакуация". За отчетный период с территории Вартгау "эвакуировано столько-то тысяч евреев"...
Как доказывает пример Америки, идеальное государство можно построить в том случае, если весь проект чертится на чистом листе бумаги. В случае Европы поверхность покрыта несколькими, и довольно густыми, слоями изображений. Конечно, можно не обращать на это внимания. Президент Литвы недавно с гордостью сказал, что литовская молодежь совершенно забыла "тоталитарное" прошлое и представляет собой чистый лист бумаги.
Путь от густого холста до чистого листа нельзя представить без применения сильнодействующих химических препаратов. Но есть одно обстоятельство, которое сильно упрощает задачу. Это коллективное самоубийство хранителя красочного слоя — интеллигенции. В Восточной Европе этот процесс происходит на наших глазах, и в некоторых странах, действительно, близок к завершению. В Западной Европе холст уже практически чист.
ПЕРМАНЕНТНЫЙ АНШЛЮС
Создание действительно идеального "чистого листа" невозможно без очистки континента от "мусора мелких государств". Разрешение на такую очистку архитекторы общеевропейского дома выдают охотно. В этом отношении идеальным архетипом служит общеевропеец Лара Крофт с ее бесконечными возможностями разрушения.
Чтобы легче было разрушить настоящее, нужно, чтобы оно приобрело черты нереального, вымышленного. Реальность легче разрушить сначала виртуально, а потом реально.
Пионером подхода в современной Европе был Гитлер, который показал свое умение вначале на Австрии, которую он мечтал уничтожить как государство и присоединить к рейху. Его политика состояла в том, чтобы всеми силами способствовать эрозии австрийского государства изнутри, и когда оно окажется неспособным защищать себя, нанести решительный удар. На последовавшем вскоре плебисците 99,75% австрийцев проголосовали за аншлюс и "список фюрера".
Так Гитлер первый провел тестовое уничтожение государства в рамках своего проекта построения ведомой Германией единой Европы. России, разумеется, с самого начала отводилась роль сырьевого придатка рейха, "германской Индии". Впрочем, уничтожение государств никогда не было для Гитлера искусством ради искусства. Гитлер уничтожал суть государства, его независимость, но не оболочку. В этом смысле Австрия была скорее эмоциональным исключением — нельзя забывать, что фюрер сам был австрийцем.
Во всех других обстоятельствах Гитлер предпочитал сохранить государственную оболочку нужной ему территории, внешние обряды и церемонии ее властных институтов. Пока у власти находился марионеточный режим, который, если пользоваться излюбленным выражением нацистов, "работал по направлению к фюреру", не было нужды в ликвидации такого государственного образования. Формальную независимость в нацистской единой Европе сохраняли почти все существовавшие тогда государства. Исключение составляли, пожалуй, Югославия и Польша, но для особого обращения с этими странами были свои причины как рациональные, так и эмоциональные.
Итак, за немногими исключениями, гитлеровский "новый порядок" был вполне совместим с формально независимыми государствами, лидеры которых умели "работать по направлению к фюреру".
Опыт Гитлера по разгребанию "мусора мелких государств" пригодился в эпоху глобализации. Теперь государства создаются, поддерживаются и (в самом крайнем случае) уничтожаются международными структурами, цель которых — создание "нового мирового порядка" — о, конечно же, исключительно для блага пасомых народов.
Обозреватель "Нью-Йорк таймс" Томас Фридман окрестил новый подход к государственному строительству "глоболюцией".
Если государство не в состоянии начать необходимые "экономические реформы" сверху или снизу, их нужно вызывать "со стороны", пишет Фридман. Внешнее вмешательство должно установить в стране режим, который готов сделать ее "членом международного сообщества", что предусматривает открытие экономики для международных игроков, проведение широкой приватизации, резкое сокращение социальных программ и так далее.
Ирония истории состоит в том, что Югославия снова оказалась единственной страной в Европе, не готовой "вписаться" в предлагаемый "новый порядок". Гипотеза, согласно которой нравы европейской политики с течением времени смягчаются, прошла проверку весной 1999 года. Белграду и другим сербским городам тогда, пожалуй, повезло еще меньше, чем в 1941-м.
Если сравнить цифры потерь и масштабы материальных, моральных и психологических разрушений, напрашивается вывод, что предложенное в свое время Геббельсом понятие "тотальной войны" никуда из общеевропейской политики не ушло, а, скорее, приобрело новые измерения.
Арсенал разгребателей "мусора мелких государств" в последние годы обогатился: если Югославию по старинке разрушали бомбардировками, угрозами и пропагандой, то Македонии предложили написанную французским экспертом конституцию.
Теперь гадкого, похожего на обезьянку Геббельса сменила привлекательная Лара Крофт — но бестия внутри осталась. Разница состоит лишь в том, что Геббельс был смертен.
КРЕПОСТЬ ЕВРОПА
В 1941-м полное торжество европейской идеи на Балканах предваряло ее мощный бросок на Восток. Не предстоит ли нам вскоре увидеть повторение (на новом уровне, разумеется) старого сценария?
Впрочем, любая идея в процессе расширения постепенно обращается в свою противоположность.
При всем объединительном пафосе идея Европы подразумевает возведение охранительной Великой Стены на ее границах. "Крепость Европу", надежно защищенную от чуждых "нецивилизованных" рас, хотел создать еще Гитлер. Сегодня вопрос состоит не в том, будет ли возведена новая "Восточная стена", а в том, на каком рубеже она будет построена.
Восточноевропейцы, которые всегда входили в сферу влияния тех или иных империй, инстинктивно стремятся оказаться в блоке победителя, по правильную сторону стены. Эта стена должна быть чудом технологии. Она должна быть проницаема с европейской стороны и непроницаема с азиатской. Впрочем, не совсем непроницаема — скорее, с управляемой проницаемостью. Она должна позволять европейцам экспортировать на Восток политическую нестабильность, инфляцию, страх и ненависть, разрушительные комплексы — иными словами, свои проблемы.
При этом Европа должна обеспечивать с Востока все возрастающий поток энергии — не только топлива, но и человеческих ресурсов, людей. По мере освоения "цивилизацией" новых территорий, превращенных, естественно, перед этим в чистый лист бумаги, граница должна передвигаться дальше на Восток. С этой точки зрения государства и народы Востока должны представлять собой хаотичный бульон, который бы и сам жаждал организации со стороны.
Старомодные конституции Дании и Ирландии вынудили правительства в этих странах вынести вопросы дальнейшей европейской интеграции на референдум. Датчане и ирландцы, в сущности, проголосовали против единой Европы — так же, как сделали бы немцы и прочие народы, если бы их спросили. Непокорных или заставят переголосовать, или придумают другой способ, как обойти демократические церемонии в столь существенных вопросах.
Власть олигархии в четвертом рейхе вполне сочетается с поисками социального общего знаменателя, стремлением элиты сделать общество если не бесклассовым, то более однородным.
Во время празднования Дня свободного труда 1 мая 1937 года Гитлер заявил, что Германия — это бесклассовое общество, где у человека любого происхождения есть шанс подняться на самый верх исключительно при помощи своих личных заслуг — конечно, если этот человек, как фюрер в свою бытность солдатом, самоотверженно, полностью подчиняется коллективным интересам нации.
О своей приверженности принципу меритократии не раз говорил и теперешний британский премьер Тони Блэр.
К равенству возможностей призывают в своих документах все партии власти в нынешней Европе: от постсоциалистических "новых лейбористов" в Британии до неофашистского "национального альянса" в Италии. Разумеется, это равенство возможностей не распространяется на миллионы "рабов XXI века" — тех, кто бежит в Европу от конфликтов и нищеты, созданных триумфальным шествием глобализации по планете.
Точно так же гитлеровское "бесклассовое общество" мало относилось к миллионам рабов третьего рейха и к десяткам миллионов тех, кто стоял у него на пути.
Цель новой общеевропейской меритократии — дискредитация реального пространства и замена его виртуальным XYZ Лары Крофт.
Это гигантское деловое предприятие, которое сулит неслыханные прибыли. В сущности, смысл этого процесса в том, чтобы сделать самого человека необязательным и на этом хорошо заработать.
"Государство есть в нас", — писал С.Н.Булгаков.
Если из европейцев извлекут Лару Крофт, мало не покажется.