СОН О «КРАСНЫХ МОЩАХ»

СОН О «КРАСНЫХ МОЩАХ»
48(417)
Date: 27-11-2001
"Чтобы Змею вокруг Кремля сомкнуться, сто шагов не хватает. Пойди, сам промерь. Мавзолей от угла к углу аккурат сто шагов. Я мерил. Раньше караул стоял, штыками отпугивал. Теперь пусто. Я сторожу. Раньше России солдат был нужен, генерал, космонавт. Инженеров и писателей требовалось. А теперь сторож нужен". Предсмертная чернота ноябрьской земли. В фанерной сторожке холодно. Сторож спит, и сон его беспокоен. Весь вечер он просидел у телевизора, щелкая тумблером, — с новостей на новости. Стыд, позор и боль превратились в наркотик, нельзя прожить день, не вогнав в себя очередную порцию. Сторож мечется по койке. Бредит.
Сорок восемь полос "Господина “Гексогена" — непрерывное путешествие сквозь коллективный бред больного государства. С краткими просветлениями и чудовищными безднами. С общим порывом — ухватиться за какой-нибудь из "устоев", задержать падение. Выкарабкаться из небытия. Встать и стать.
Но самостоятельны, сами стоят, разве заключившие договор с дьяволом. Остальным не обойтись без опоры. Белосельцев, герой прохановского романа, человек-Россия — странник в поисках устоя.
Самый экстремальный, критический момент этих поисков — "паломничество к "красным мощам"". Белосельцев и после не остановится, но разлом внутри станет необратимым. Ведь ищущий обратился не просто к прошлому народа — к своему личному прошлому. Пришел в лабораторию Доктора Мертвых припасть к великой воле, "исполниться силы и света".
И увидел лишь уродливую, отвратительную форму прекрасного минувшего. "Зрелище было ошеломляющим, невыносимым, неправдоподобным. Ногти на руках были горчичного цвета, съежились, в трещинах и морщинах. Большие пальцы ног искривились, накрыли другие пальцы, и ногти на них загибались, словно еще продолжали расти. Пятки были острые, костяные, обтянутые коричневой кожей, как если бы скелет натянул на себя носки. Рассеченная полость груди казалась гулкой, и если в нее крикнуть, она породит многократное эхо. Кромки полости были запекшиеся, с окаменелой сукровицей, напоминавшей капли затверделой смолы".
Жизнь вычищена — мозг, сердце, глаза, семенники. Осталось "распоротое тело, бессильно повисшее на скрученных полотенцах", разодранный кожаный кокон. Остались очертания состоявшегося подвига, в которые никак не загонишь реальность, новое действие, мысль и практику. А если загонишь — выйдет только очередной омерзительный персонаж русского хэллоуина.
"Бабочка улетела из кокона, истерла, избила крылья, сносила разноцветную пыльцу и бесследно исчезла. Некого было возвращать в опустевший кокон. Некого было вселять в омертвелый дом... Лежащее над зеленой жидкостью тело было мертвым коричневым корнем от огромного, отзеленевшего и отцветшего дерева, спиленного и сожженного".
Заспанный сторож глядит в треснувшее окно. За стеклом снежное поле с торчащими отовсюду непонятными, изъеденными ржой конструкциями. За стеклом черный колосс из состыкованных стеклопакетов, в которых отражаются фонари. Дунь, кажется, и посыпется — но нет, он крепок, он достоит до конца времен. За стеклом мельтешащие россияне. Надрываются, выживают. За стеклом смысл захватившего всех натужного строительства, мучающий давно и жестоко. "В небесах зреет меч легче пуха, / Мягче воска, нежнее лица. / Но всемирная эта разруха / Будет выстроена до конца" (Роман Багдасаров).
Одному — всегда есть, чем спастись. Искорежив дух обо все зыбкие опоры истории, сторож сидит на берегу, держит руку невесты, целует ее в губы. И грязь растворяется, и вокруг наступает правда.
Но тот, пустой пленник Мавзолея, не поднимется, чтобы поцеловать Россию. И никто не поднимется.
Арсений БЕССМЕРТНЫХ