УРОКИ ЛЬВА ГУМИЛЕВА

Author: Сергей Лавров
УРОКИ ЛЬВА ГУМИЛЕВА
31(400)
Date: 31-07-2001
“Сейчас модно славословить новое мышление. Особенно усердствуют те, кто ни по-старому, ни по-каковски думать не умел.”
Л. Гумилев
Лев Николаевич Гумилев (далее Л. Н. — ред.) умирал вместе со страной. В 1990-м был инсульт, он сильно сдал, плохо работала рука, а надо было править гранки книг, шедших в печать. Ученики помогали, но надо было включаться и самому, он напрягался и работал.
Да, формально Л.Н. был вне политики и много раз объявлял об этом: "Я не политик"; "Не считаю возможным заниматься политикой"; "Не знаю, что тут делать" и т. д. и т. п. Зато он говорил (и неоднократно), что "знает, чего делать не надо". Не только знал, но и пытался объяснить, пока был здоров. Об этом свидетельствует настоящий "взрыв" его интервью и "самоинтервью", а также диалогов с вымышленными оппонентами в 1988-1991 гг. Такого обилия их не было за все предыдущие годы.
Об этом же говорит и его трагикомичный "выход" в МИД СССР. Сам он вспоминал с юмором: "Я как-то читал лекции в МИДе, но кончились они бедой. Я объяснял им, какие у нас могут быть отношения с Западной Европой и ее заокеанским продолжением — Америкой. То, что Америка — это продолжение Европы, они усвоить не могли и считали, что она кончается на берегу Атлантического океана. И еще я им говорил об отношениях с народами нашей страны. Поскольку я занимаюсь историей тюрков и монголов, я знаю этот предмет очень хорошо, и поэтому посоветовал быть с ними деликатными и любезными и ни в коем случае не вызывать у них озлобления. Они сказали: "Это нам не важно — куда они денутся!" "И вообще, — сказали они, — мы хотим, чтобы вы читали нам не так, как вы объясняли, а наоборот". Я ответил, что этот номер не пройдет. Они сказали: "Тогда расстанемся", подарили мне 73 рубля и пачку чая. Большую пачку".
Лукавил, конечно, Л.Н., говоря, что он "вне политики", пришлось ему на старости лет пересмотреть свою позицию: "ближе XVIII века не заходить".Это было в книгах, а в жизни приходилось приближаться к новейшему времени, отказываться от "железных принципов". Так, например, он высказывался о геополитической стратегии России конца XX века; правда, слова "геополитика" по-прежнему избегал, заменяя его "глобальной историей"". Говорил Л.Н. о необходимости сохранить все постсоветское пространство, ибо здесь "народы связаны друг с другом достаточным числом черт внутреннего духовного родства, существенным психологическим сходством и часто возникающей взаимной симпатией (комплиментарностью)".
Показательно, что в последних интервью четко звучал мотив евразийства, более того — спасительности евразийства для России, и новое противопоставление: уже не "Запад — Восток", а шире — "Запад — не — Запад". "История общения с западным этносом однобока, — резюмировал Л.Н., — мы Запад любим, а он нас не любит". И когда ему говорили что-то о разрядке, об угрозе войны, он отвечал: "Есть вещи пострашнее войны. Есть бесчестие рабства".
События в мире во многом подтверждали актуальность евразийства. Оно вряд ли вышло бы из анабиоза при всех усилиях Л.Н., если бы не было востребовано жизнью — вакуумом в идеологии "новой России".
Его возрождения панически боялся Запад. Отсюда и "пророк" А. Янов — одна из гнуснейших фигур импортно-российской публицистики, и бешеная злоба эмигрантской "Русской мысли" с ее "страшилкой" — русским фашизмом (Если в 1992 г. газета печатала трогательно-проникновенные некрологи Л. Гумилева и К. Иванова, то уже через пару лет именовала Ученого идеологом русского фашизма); отсюда — прямые угрозы именитых политологов Запада. Збигнев Бжезинский, говоря о необходимости изолировать имперские тенденции России, писал: "Мы не будем наблюдать эту ситуацию пассивным образом. Все европейские государства и Соединенные Штаты должны стать единым фронтом в их отношениях с Россией"!
Высказывались в таком же плане и официальные лица администрации США, в частности заместитель госсекретаря и "специалист по нам" Строуб Тэлботт. Он грозил русским: "Не вздумайте повторять путь Александра Невского". Как будто был уполномоченным псов-рыцарей с Чудского озера.
Самые простые, почти тривиальные мысли в условиях безумия, охватившего страну зоологического национализма, о котором говорил еще С. М. Широкогоров в 20-х гг., могут быть абсолютно гениальными. В беседе с А. Сабировым в 1990 году Л.Н. "выдает" такую формулу: "Знаете, внутри государства тоже необходима международная политика".
Страна-то у нас особая — суперэтнос, мозаичное единство. "Мозаичность", согласно Л.Н., "поддерживает этническое единство путем внутреннего неантагонистического соперничества". Он отвергал "политизированный этноцентризм", отвергал распад страны, и в ответ на провокационный вопрос: "Распад — благо?" — утверждал: отнюдь нет, жить "порознь — не касается государственного устройства". "Лично я, — писал Л.Н., — за проверенный веками вариант устройства страны: за единую Россию, в которой было бы одно правительство в одной столице — Москве. Местные бюрократии не нужны".
Как в воду глядел Л.Н., а ведь "самостийники" тогда еще не показали страшного своего лика. Трудно было в ту пору и предвидеть, что Москва уже не совсем столица, а вскоре совсем не столица, не Центр, а нечто другое. Как объяснить научную (и вполне серьезную) конференцию в Новосибирске (1995) под хлестким названием "Социально-экономические аспекты переноса столицы из Москвы?" А. Зиновьев писал, что уже сейчас Москва не является национально русским явлением. Хотя в основном тут живут русские, колоссальный "Гонконг" уже сложился в Москве, а "Гонконги" будут существовать и уже существуют за счет основной массы России. Не похожи ли эти "Гонконги" на гумилевские "химеры"? Авторы одного аналитического обзора характеризовали отношение регионов к Москве как зависть, перешедшую в ненависть.
Казалось бы, Л.Н. имел право осуждать ту прошлую, уходящую страну, географию которой он изучал по лагерям — от Беломорканала до Караганды-Норильска-Омска. Но, удивительное дело, у него хватило объективности подняться до других оценок; более того, опровергать новую официальную ложь. Не заразился он тем "обличительным синдромом" конца 80-х-начала 90-х, которым упивалась "творческая интеллигенция". Эта ложь мутным потоком выплескивалась с голубого экрана, заполняла газеты, лилась с трибун съездов и конференций. Вот ее основные направления.
Ложь № 1. Никакого добровольного объединения народов в советские годы не было, была сплошная "империя зла", "тюрьма народов", "большой ГУЛАГ". Неожиданным для многих (кто пожелал заметить) был ответ Л.Н.: "В пору моей молодости СССР как раз и был Россией. Сейчас он перестает быть Россией именно потому, что разваливается, а развал — отнюдь не самый удачный способ этнической политики". Это было сказано в интервью, озаглавленном жестко: "Объединиться, чтобы не исчезнуть". Начинался 1991 год; еще не было Беловежской пущи...
Ложь № 2 (как бы дополняющая и "уточняющая" первую). Россия всегда была империей, ее путь — это какой-то "антипуть". Многократно и задолго до эпохи развала Л.Н. гневно выступал против конвейера очернения истории русского и других народов. Отнюдь "не по плану" образовалось в Евразии государство, занявшее шестую часть земной суши, а русский народ вошел в контакт с более чем сотней этносов. Стремление к объединению, как утверждал Л.Н., было связано с пассионарным подъемом народов Евразии, а распад происходил по причине упадка пассионарности. Каждый распад "уносил множество жизней и причинял много горя".
Л.Н. многократно подчеркивал такую черту русских, как умение понимать и принимать другие народы. Это подтверждено историей: ведь опорный слой царской России во второй половине XIX в. лишь на 45% состоял из православных. Так называемые "инородцы" (и это не было уничижительным словом) поднимались на самые высоты иерархической лестницы России, начиная с татарина Симеона Бекбулатовича, которого Грозный, удаляясь в Александровскую слободу, оставил вместо себя на троне, и кончая армянином Лорис-Меликовым — по существу, правителем России на рубеже XIX-XX веков. "Что бы ни говорили, хоть Чаадаев, хоть Бердяев, — писал Л.Н., — наша история не более кровава, не более мрачная, не более катастрофичная, чем история той же Европы, Ближнего и Среднего Востока или Китая, где при этнических потрясениях уничтожалось две трети, три четверти и даже — эпизодически, девять десятых населения (Китай, VI в.)".
Все это как-то ужасно быстро забылось, когда в эпоху "перестройки" начали лихо отрицать дружбу народов. Как будто все, что делалось на этот счет, и не существовало: “Дней культуры” народов СССР в Москве и столицах республик, огромных тиражей классиков национальных культур, да и лучших современных писателей и поэтов. Между тем, одним из самых ностальгических мотивов по Союзу остается у людей возможность сесть в поезд (да и самолет был доступен практически всем) и выйти "на дальней станции" любой из республик, выйти и встретить если не родных, то друзей или коллег, увидеть открытые лица, и уж точно — не вражду. Недаром именно в эти годы Л. Н. писал: "Вообще дружба народов — лучшее, что придумано в этом вопросе за тысячелетие". За тысячелетие!
Ложь № 3. "Вас здесь не стояло", как шутливо говорила когда-то А. Ахматова. В серьезном варианте ложь такого рода состояла в исконности тех или иных земель для "исконного же" народа. Мы единственные и коренные, все остальные — мигранты, "покупанты", оккупанты и вообще "неграждане" (в балтийском варианте геноцида). Ложь эта дошла до того, что чтимая интеллигентами газета всерьез писала, что "доля исконно русской земли составляет (в РФ) всего несколько процентов!".
Л.Н. утверждал, что исконных земель не бывает. Каждый народ-этнос возникает в историческом времени, завоевывает или занимает территорию, меняет на новую, а ему кажется, что он всегда там жил. Л.Н. опровергает это заблуждение: всегда никто не жил. В другом интервью Л.Н. уточнял: "Навечно закрепленных за каким-то народом земель и территорий не существует".
Ложь № 4. Распад СССР был неизбежен, а произошел вследствие экономического краха социализма в "холодной войне" с США. "Колбасное объяснение" (сколько сортов "у них", а сколько у нас) не удовлетворяло Ученого, и он отмечал, что "те, кто ненавидели друг друга, ненавидели и раньше, когда в магазинах всего было достаточно"
Ложь № 5. "Империя зла" не имела идей, кроме как ложных (строительство коммунизма, интернационализм). "Нет, имела!", — возражал Л.Н. Однажды, в пору всеобщего охаивания марксизма, он даже спросил воображаемого оппонента: "Не понимаю, зачем вам оспаривать теорию исторического материализма?". Необходимо заметить, что сказано это было в период охаивания марксизма. Но вместе с тем Л.Н. жестко критиковал то в советской политике, что понимал куда лучше власть предержащих, — этническую политику, говоря его словами. "Все, что делал Сталин, было упрощением этнической системы. А мы сейчас расхлебываем". Истинные корни межнациональных конфликтов заключались в шаблонизации решений: совершенно бессмысленно переносить прибалитийские особенности на Чукотку или Памир. "Право выбора пути, — многократно повторял Л.Н., — всегда принадлежит этносу".
…Больше шести лет его нет на Земле, а формулы и слова его работают" книги живут и даже размножаются. Поразительно: в 1998 г. в списке "интеллектуальных бестселлеров" стоит "История народа хунну" в двух томах. Поразительно потому, что это первая гумилевская книга, а значит — очень сложная, совсем "непопулярная".
Ежегодно проходят "Гумилевские чтения" в Санкт-Петербурге. Открываются они в день рождения Л.Н. — 1 октября, в Петровском зале Университета, там, где Л.Н. проработал тридцать лет своей жизни. В 1998 г. москвичи провели "Вторые Гумилевские чтения", собравшие небывало представительный состав. Три дня до вечера слушались доклады, наряду с заслуженными "львоведами", выступило и много новых "гумилевцев", особенно естественников. То, что раньше многократно подвергалось легковесной критике непрофессионалов, сегодня зачастую воспринималось как само собой разумеющееся. Увы, там же было констатировано, что в сегодняшней России "все формальные гумилевские признаки антисистемы налицо".
Значит, при всех наших бедах, при всей мнимой недейственности "уроков Гумилева" можно вспомнить слова его знаменитой матушки, сказанные, правда, совсем по другому поводу: "Лева живет теперь на необъятных просторах нашей Родины". Ныне эта случайно брошенная фраза обрела другой, куда более значительный смысл.