ПСКОВСКИЙ ЛИДЕР

ПСКОВСКИЙ ЛИДЕР (Беседа Александра ПРОХАНОВА с губернатором Евгением МИХАЙЛОВЫМ)
31(400)
Date: 31-07-2001
Александр ПРОХАНОВ. Евгений Эдуардович, я достаточно хорошо знаю ваш путь, начиная с московского периода. И хочу понять, как вы, молодой интеллектуал, студент, историк, человек абсолютно гуманитарный, вдруг искусились на политику, а в итоге — на власть? Как пришла к вам вот эта властная судьба — случайно, или все-таки была какая-то предрасположенность в вашем характере, в ваших интересах?
Евгений МИХАЙЛОВ. Я думаю, что в судьбе человека случайности, конечно, играют большую роль, но за ними всегда стоят какие-то причины. В этом смысле моя судьба вовсе не случайна. В советское время я закончил строительный техникум, получил таким образом хозяйственную специальность, работал в комсомольских организациях на разных постах. То есть определенный опыт был политический, и начиная с 1984 года, когда я приехал учиться в Москву, то как раз оказался в центре всех тогдашних дискуссий. Там был и Архивный институт, и клуб "Перестройка", из которого очень многие вышли. История и политика — это же рядом. Хотя, конечно, все зависит от человека, поскольку занятия историей прививают схематизм, а в политике иногда нужно быть очень гибким. Вспомните хотя бы Милюкова, политическая карьера которого все же закончилась неудачей, хотя он был интеллектуалом высокого уровня, очень образованным человеком, очень многое понимал лучше своих современников, но...
А.П. Милюкова, скажем так, просто переехал красный бронепоезд. В другом случае мы, возможно, имели бы в его лице премьер-министра или даже диктатора.
Е.М. Не исключено, однако случилось то, что случилось. Если говорить штампами, политика — искусство возможного, а история не терпит сослагательного наклонения, поэтому даже выдающийся историк не всегда хорошо справляется с политическими функциями. Хотя Тьер, палач Парижской Коммуны, был профессиональным историком...
А.П. Наверное, произошедшие в годы "перестройки" смещение идеологических пластов, смена элит, возникновение некоего вакуума,— все это тоже как-то способствовало вашему движению. То есть, не только вы сами двигались в этом направлении, но вас, как многих молодых людей в то время, засосала эта воронка кризиса, воронка катастрофы.
Е.М. Я думаю, и в советское время, особенно при Сталине, были достаточно резкие перемещения, можно было двигаться по властной вертикали, будучи просто нормальным, деловым, ответственным человеком. И даже человек из рабочей семьи, как я, мог пробиться. Ничего сверхъестественного в этом не было, примеров достаточно. А в демократическое время все, напротив, стало гораздо сложнее. Я, например, был в оппозиции, причем в ЛДПР, а оттуда наверх пути практически не было. Это сейчас партия стала более респектабельной, а тогда ее держали под достаточно серьезной обструкцией. И это сказывалось на мне даже после избрания губернатором. Хотя ЛДПР многие считают пропрезидентской, даже проельцинской структурой, и она, действительно, во многом эти функции выполняла и выполняет, но вот сервильной она не была. Если брать идеологию, то тут уж оппозиция Кремлю была явной. Жириновский в принципе пытался самостоятельную политику вести.
А.П. Как известно, заниматься политикой и идти властным путем — не совсем одно и то же. Ведь многие люди, изощренные политики, изощренные политологи, довольствуются тем, что называется влиянием, предпочитая питаться не чисто властными энергиями, а энергиями влияния, энергиями сложной придворной игры, интриги, это ведь целая культура, которая может захватить и сформировать тип такого "серого кардинала", советника, игрока. И есть путь через власть, который, если говорить языком старомодным, предполагает, может быть, более плотное внутреннее ядро, духовный стержень, и его более упрощенное внешнее проявление, связанное с вот этим сложнейшим миром масок и интриг. У вас был момент выбора между чисто политико-аналитической сферой и вот этим рывком в региональные структуры управления?
Е.М.Конечно, такой момент был. Я семь лет работал депутатом на разных уровнях и достаточно многих аналитиков знаю лично. Скажем, Никонова Вячеслава помню еще секретарем нашего парткома, Сергея Кургиняна хорошо знаю и многих других. Наверное, и я мог бы пойти по этой стезе. Но случился 1996 год, прошли выборы президента, ЛДПР тогда была на спаде, все надо было менять, в том числе работу с регионами, и это был один из основных мотивов, по которым я пошел на псковские выборы. Но, помимо желания помочь своим товарищам, было гораздо большее желание — помочь своей родной области. Будучи три года депутатом Госдумы от области, я видел, что многие вещи были пущены на самотек. Например, экономикой, можно сказать, вообще не занимались, если понимать под экономикой нечто большее, чем личные интересы,— тут власть была откровенно слаба. И поэтому ее даже по чисто политологическим показателям можно было победить на выборах. Так оно и произошло, предвыборная кампания прошла как по маслу. Программу подготовили очень простую и краткую, чтобы она дошла до сознания моих земляков, в нее поверили и проголосовали за меня. И тогда была такая ситуация, что сложнее было выйти во второй тур, чем победить в нем, потому что действующая власть гарантированно проигрывала любому другому кандидату.
А.П. Понимаю, что объем власти псковского губернатора — далек от власти Пиночета или Мао Цзедуна, но все-таки это достаточно целостная ячейка власти. У вас есть своя территория, свои силовые структуры… И вы, наверное, знаете на собственном опыте, что такое феномен власти. Так что это, по-вашему: утоление властных человеческих инстинктов, или, может быть, власть — огромное бремя ответственности, или она — постоянная игровая комбинаторика, или же это — ваше творчество, когда видны результаты каждого действия?
Е.М. Уточню, что собственных силовых структур у нас нет, да и территория области — далеко не собственность региональной власти. А вот сущность ее, на мой взгляд, можно определить одним словом: "ответственность". Причем есть очень много причин, по которым такую ответственность на себя возлагать чрезвычайно тяжело. Я даже не про юридические аспекты говорю. Ведь человек должен сам себя уважать. А для этого его должны уважать другие. За десять лет демократии отличия новой власти от старой очень многие почувствовали. Прежде всего, конечно, постоянные выборы. Что бы там ты ни делал, избиратель должен придти в срок и проголосовать за тебя. То есть совсем другие механизмы включаются, чем раньше, когда тебя по анкете назначали или по дружбе-родству с каким-то большим руководителем, или просто по стечению обстоятельств. Выборы — совсем другая стихия, тут надо быть действительно сильной личностью, потому что выиграть выборы, будучи слабым человеком, за которого кто-то там что-то делает, нельзя. Никакие политтехнологии, никакие деньги, никакой административный ресурс слабому человеку не помогут.
А.П. Но ведь власть еще страшно дифференцирована, она, подобно атому, имеет свои электроны, свое сложнейшее ядро. И она, эта власть, постоянно таит опасность внутреннего распада, когда власть съедается властью. На что опирается ваша власть, власть псковского губернатора, и каковы опасности для нее? Где ваши базовые слои, кто ваш друг и кто ваш враг?
Е.М. Ну, если проанализировать систему власти с этой точки зрения, то, конечно, она опирается прежде всего на исторические традиции, на присущее людям внутреннее понимание порядка и готовность подчиняться властям. То есть власть опирается в первую очередь на людей, которые более-менее согласны с той политикой, которая проводится властью. Есть и правовой кнут: судебная система, разного рода административные меры, которые позволяют руководить процессом и людьми. Есть и финансовый пряник: какие-то финансовые потоки через область идут, частично мы ими управляем. Вот все это в комплексе, по сути, и делает власть властью.
Кстати, за последние год-полтора все чаще звучат призывы, что с губернаторами нужно бороться: они что-то там не так делают и от них много проблем. Но в нашей системе власти есть только три уровня, на котором люди несут полную ответственность за всю ситуацию. Это уровень президента и в какой-то степени председателя правительства, которые ответственны за всю Россию. Это уровень губернатора, который отвечает за все происходящее в субъекте Федерации. И это уровень главы района или мэра города, которые также отвечают за все. Остальные чиновники отвечают за свой конкретный участок работы, за соблюдение инструкций, чтобы проверяющие были довольны.
А.П. Вы определили уровни власти, на которых лежит реальная ответственность за все: президент, губернатор и руководитель района — вот эта триада и есть сегодня реальная вертикаль власти. Нужны ли здесь, по-вашему, какие-то промежуточные звенья, наподобие семи федеральных округов, или же гораздо функциональнее вертикальное прямое подчинение, как во времена Российской империи и Советского Союза, исключающее этот региональный хаос и бардак?
Е.М.Все не так просто. Что такое прямое подчинение? Это значит, что президенту придется постоянно ставить задачи каждому губернатору, определять их очередность и так далее. Можно все это в современных условиях из Москвы определить? Очень сложно. Для этого правительство и президент должны обладать очень сильной, своевременной и точной, информацией с мест. Причем мелочей здесь быть не должно, из них все и складывается. Вспомните вымерзающее Приморье. Там до сих пор не разобрались, кто виноват был. А избиратели — это люди, которые на своей шкуре, как говорится, все чувствуют. Они могут и неправильно оценить ситуацию, это тоже бывает, но кто и как будет учитывать их интересы? Ясно, что не представители федеральной бюрократии. У них психология другая, они сориентированы на точное исполнение указаний, и тем более — желаний своего начальства. Но даже если тебя сняли с поста, то в этом случае можно долго доказывать, что с тобой поступили неправильно, ссылаться на законы и инструкции. А вот если тебя не избрали, то сколько ни доказывай подлоги с фальсификациями, для действующего политика — это серьезный удар в личном плане. Здесь разница велика. Во многом все административные реформы последнего времени делались и делаются не в интересах людей, а в интересах федеральной бюрократии, у которой нет никакого желания делиться властью ни с политическими партиями, ни с Думой, ни с судами, ни с регионами. Так что лекарство реформ может оказаться хуже болезни.
А.П. Да, именно так — лекарство хуже болезни — на наших глазах было разрушено и сегодня, мне кажется, окончательно исчезло советское общество. И даже в сознании определенной части нашего общества, где его ценности еще сохранились, они превращаются в нечто совершенно иное, в какую-то религию советизма. То есть те люди, которые жили в советском контексте, они все воспринимали и переживали иначе. Сегодня от советского времени остался, по сути, только гимн Александрова, и то, что в России появилось новое общество,— уже бесспорный факт. Как это новое общество проявляется здесь, в Пскове? Как живут крестьяне, как живет мелкотоварное хозяйство, как живет средний бизнес, как живут госпредприятия и бюджетники, как вообще уживаются здесь все эти уклады?
Е.М. Обобщать здесь, говорить о каких-то тенденциях еще очень сложно. Скажем, на многих заводах и поныне командуют старые, советских времен, директора. Но появилась и другая категория руководителей — не те бывшие комсомольские работники, которые в бизнес пошли, хотя и эти люди работают сегодня. Нет, пришла совершенно новая генерация, которая не просто приняла правила рынка и старается играть по этим правилам,— она уже выросла внутри рыночной экономики.
А.П. Можно ли говорить о псковской экономике и о псковском банковском капитале?
Е.М. О банковском капитале говорить, конечно, не стоит. У Псковской области гораздо меньше денег, чем у соседей. Капиталы работают в основном из Москвы, из Питера, из-за рубежа. А вот прослойка экономически активных людей, о которых можно сказать "псковский бизнес", несомненно, существует. То есть люди, которые командуют определенными секторами псковской экономики, или коренные псковичи, или давно живут здесь, или отсюда родом.
А.П. Для вас этот бизнес союзник, или здесь тоже существует дифференциация, одна часть с вами работает, другая — против?
Е.М. Для нас все способные предприниматели — потенциальные союзники. Хотя на выборах, естественно, каждый из них делал свой выбор, и существовал очень серьезный разброс. Но каких-то конфликтных ситуаций из-за этого не было, да и не должно, по-моему, быть. В целом с бизнесом в Пскове и области у нас неплохие контакты.
А.П. А что в политической сфере происходит, как идет партийное строительство, куда смещаются идеологические потенциалы?
Е.М. Должен сказать, что идеологический подтекст сегодня гораздо более размыт, чем даже 2-3 года назад. Сейчас новый президент, нет такого ожесточенного противостояния, как при Ельцине. Я к президенту лоялен и считаю, что для страны лучше поддержать действующую власть со всеми ее ошибками, чем начинать с этими ошибками бороться. Издержек будет меньше. Что касается партийных структур, то накануне очередных выборов они ожили, особенно коммунисты. Они мобилизовали свою пропаганду, и Нижний Новгород это показал достаточно четко. У "Единства" был взлет во время выборов президента, много разных надежд на это движение возлагалось, и не все из них оправдались. Сейчас там идет очень сложный процесс формирования партийной структуры, переговоры с "Отечеством", все это очень необходимо и очень важно. Для партии власти нужна общественная поддержка, и не только в столице, но и на местах. Но этот процесс больше зависит от федерального Центра.
А.П. При упоминании федерального Центра у вас проскользнули какие-то скептические ноты. Как вообще видится вам Центр в целом: как плюс, который решает ваши проблемы, или как минус, от которого вы зависите?
Е.М. Во-первых, Центр должен быть Центром. То есть он должен определять общероссийскую политику и контролировать ее выполнение. Мы в регионах ждем этого, мы не можем самостоятельно решать общероссийские проблемы, которых, что называется, выше крыши. Если даже с водкой, простейшим вопросом, не могут разобраться столько лет, то что говорить про экономическую, финансовую, банковскую, таможенную политику и прочее? Похоже, того Центра, который нужен России, пока нет, а есть куча разнонаправленных воль. Это, конечно, следствие нашего переходного периода, структурные моменты. При нынешней системе власти оно так и будет. Но если Центр не решит своих проблем, то он точно не решит и проблем региональных.
А.П. Еще один характерный момент новой реальности состоит в том, что Псковская область из глубинки превратилась в пограничную, рубежную область. Вы, по существу, стали тем, грубо говоря, укрепрайоном: и военным, и экономическим, и интеллектуальным,— который должен противостоять экспансии из-за рубежа. Как проявляется здесь активность иностранцев?
Е.М. Знаете, нам все еще сложно расматривать жителей Эстонии, Латвии, Белоруссии как иностранцев. И не только потому, что привыкли жить с ними в одной стране, не только потому, что за границами России после распада СССР оказалось много русских людей, даже родственников наших сограждан,— нет. Люди там все время соотносят себя с нами, с Россией. Вот, казалось бы, зачем эстонцам придумывать для русского языка какие-то новые правила написания своих городов? Да затем, что они, эстонцы, по-прежнему не могут отделить себя от нас. Но поменялось, конечно, многое. Через межгосударственные границы перемещение людей и груза идет по-другому. Мы чувствуем, конечно, и присутствие НАТО. Натовцы регулярно проводят учения, постоянно ведут разведку с территории балтийских государств, и момент такого военного напряжения, несомненно, присутствует. Хотя все это пока не носит характер открытого противостояния. Нас, скорее, приучают к военному присутствию НАТО на западных границах Российской Федерации. Почему? Потому что большой войны сейчас не может быть, и маленькой тоже не может быть по известным причинам. Большая война — это глобальное столкновение НАТО и России, которое на сегодняшний день невозможно. Маленького столкновения в нашем регионе тоже не будет, потому что здесь Европа напрямую соприкасается с Россией, и ни Германии, ни Швеции, ни Норвегии, ни Финляндии, ни Дании, даже Польше — никому совершенно не нужна маленькая война вблизи своих границ. Да, они хотят занять области, которые считают своими, да, они хотят знать, что здесь происходит, но точно не хотят здесь конфликта — на сегодняшний день, по крайней мере. Потому что для них это большие экономические потери, для них это изменение всего устоявшегося за полвека уклада жизни. Это же не Балканы, это северная Европа. Есть еще ряд процессов, связанных с пограничными делами. Скажем, миграция. У нас люди очень недовольны тем, как относятся к русским в Эстонии, в Латвии. Отношения у нас с этими странами в целом неплохие, добрососедские, но мы всегда высказываем свою точку зрения, что дискриминация по национальному признаку недопустима, что в ХХI веке люди не могут жить в ситуации неравноправия. Я не хочу повторять слова о "балтийском апартеиде", но как можно лишать людей гражданства только потому, что они — русские?! Это вызывает негативное отношение к Латвии и Эстонии, конечно. Но в то же время мы считаем незазорным и поучиться у них кое-чему. Да, в экономике они очень неплохо себя чувствуют. Сюда их капитал идет, но в основном на уровне мелкого предпринимательства, где создано очень много совместных предприятий: торговля, лес и так далее…
А.П. Так вышло, что сейчас Псков не воюет на границе с Эстонией, но зато он воюет на Кавказе и довольно интенсивно, моя газета много писала и будет писать о Шестой роте и о том военно-психологическом напряжении, которое Псков несет. Как вы ощущаете эту кавказскую войну?
Е.М. Ощущаем достаточно сильно. Во-первых, это потери — они существенные. Есть инвалиды, есть люди, которые прошли через эту мясорубку. Только на одном аспекте остановлюсь. Мы стараемся все делать для этих людей и их семей. Президент эти вопросы контролирует лично. И солдат, который едет туда воевать, знает, что если с ним что-то случится, то его семью не оставят на произвол судьбы, будет оказана помощь. Вот другой момент, тоже очень интересный. Кого мы посылаем туда? С одной стороны, мы посылаем офицеров, с другой стороны, контрактников и призывников. Офицеры еще подготовлены, а контрактники и призывники, может, и умеют стрелять, но это еще не значит, что они умеют воевать. Хорошо стрелять и бегать — на войне это не все. Еще 3 года назад было создано специальное учреждение для дополнительного военного образования. Оно называется "Защита". Для чего? В чем смысл? Чтобы человека подготовить к действиям в экстремальной ситуации. В кабинете ведь не объяснишь, что делать на поле боя, это невозможно. Нужно использовать специальные методики погружения, сборы. Человек при этом как бы ставит себя на место в настоящем бою. Но знает, что его не убьют. И он приучает себя сохранять самообладание в любой экстремальной ситуации — не только на войне, но и при землетрясениях, наводнениях, любых катастрофах. Если человек теряет голову, то теряет ее сразу в двух смыслах. Мы понимаем, что теряем людей не только на войне. Надо научиться не попадать в экстремальную ситуацию, надо научиться ее избегать.
А.П. У власти, наряду с ответственностью, имеется и целый шлейф дополнительных прав и привилегий, который делает ее привлекательной. Кроме того, власть публична, власть театральна, и если человек хоть немного актер, эта сторона власти его страшно увлекает — как Жириновского, например. Но власть хороша еще и тем, что дает возможность творить, реализовать свои замыслы, строить храмы, заводы, полигоны, создавать институты, школы... То есть человек, обладающий властью, способен творить — почти как Господь Бог.
Е.М. Естественно, все это есть, но каждый видит то, что ему ближе. С точки зрения реальности, власть сегодня — это юридический механизм, который для того, чтобы руководить областью, реальных юридических прав дает очень мало. И каждый губернатор действует в достаточно жестких рамках объективных обстоятельств. Более того, с развитием демократии эти рамки будут только ужесточаться. Что я имею в виду? Захотели мы, скажем, что-то построить. Ледовый дворец, например. А на следующих выборах тебя уже спросят: зачем ты его построил, а не театр, к примеру. И так далее. То есть вот эта возможность властного творчества на самом деле очень ограничена. Хотя губернатор, как правило, лучше других видит ситуацию в своей области. Видит, что можно сделать, что сделано,— и видит, что не сделано, где он ошибся. Так что сейчас в лице губернаторов мы имеем достаточно серьезный корпус управленцев, которые прошли через многое. И те, кто остались, и те, которые выбыли из этой работы.
А.П. Я достаточно близко общался с Евгением Наздратенко, когда он был губернатором Приморья, и видел те потрясения, которые он перенес. В конце концов он был востребован в Центре, и здесь, в Москве, в комитете по рыболовству, работает достаточно успешно. Мне кажется, что это для него — не ссылка. Скорее, дополнительная стартовая ступень. Он попытался нащупать океаническое развитие России, это сибирское начало, распахнутое мироздание, приморская мечта. А существует ли псковская мечта? Псковское начало? Псковская уникальность? Псковское самосознание? Или это сложно определить?
Е.М. Сейчас Псковская область — не самая богатая в России, не самая населенная, и она даже обделена в чем-то вниманием государства и средств массовой информации. А потому как-то ушло из общественного сознания понимание роли Пскова. А ведь это самая длительная демократическая традиция в России — сначала в составе Новгородской республики, а потом отдельно, как ганзейский город, то есть Псков был ассоциирован с Гамбургом и Данцигом, имел прямой торговый выход на Запад. Это древнерусский центр, который, наряду с Новгородом, не был под монголами, то есть здесь нащупывалась какая-то альтернативная история, альтернативный путь для России. Возможно, в XIX веке это лучше понимали, чем сейчас. Здесь все по-другому, здесь даже язычество, в отличие от очень многих русских земель, окончательно не забыто. Но когда появился Питер, внимание, разумеется, переключилось туда. Но до этого момента Псков представлял определенную альтернативу московскому пути развития России. Здесь был совершенно другой уклад жизни, который можно проследить вплоть до нынешних времен. То есть Псков свое слово в отечественной истории сказал, но сейчас это подзабыли.
А.П. Когда мне было 20 лет, я впервые приехал в Псков. Познакомился, потом подружился со многими людьми, которые создали здесь атмосферу уникального послевоенного русского ренессанса — Скобельцин, Смирнов, Гейченко, Творогов. Подобного в Москве и Ленинграде тогда просто не могли допустить. Когда они, фронтовики, получив уже после войны образование, приехали восстанавливать древние псковские храмы, то в этом была такая жажда жизни, такой выплеск счастья молодых крепких мужиков, которые выжили, победили врага, и которым Родина поручила воссоздание духовных святынь! Это породило особую уникальную псковскую культуру, которая окормляла и Москву, и Ленинград, и всю Россию. Сюда приезжали и приезжают паломники со всей страны. Но понял я это лишь теперь, когда их давно не стало. Многие люди, в том числе ваш покорный слуга, здесь получили такое ощущение света, которое дало нам возможность впоследствии вынести и победить даже то, что казалось невыносимым и непобедимым. Да, когда умерли эти люди, когда еще при их жизни началось такое затмение, сумеречность, этот момент духовного окормления исчез. В этот приезд я снова навестил их могилы и подумал о той самой духовной альтернативе, про которую вы говорили. И у меня сейчас есть такое ощущение, что Псков стоит накануне нового духовного взлета. Который, возможно, уже начался, даже состоялся уже, просто пока это скрыто от нашего зрения. Здесь пребывают два старца, Залесский и Крестьянкин. Это уникальные личности. Здесь трудится и молится Зинон с его внутренним протестантизмом, но это абсолютно общероссийская и европейская знаменитость. В Михайловском был Гейченко, теперь появился новый пассионарий, который дает опять новое измерение. И создается такое ощущение, что эти начала, эти центры, эти люди должны в дальнейшем получить свою форму культурную, историческую, быть зафиксированными, породить какое-то новое духовное движение. Вот этот новый грядущий псковский ренессанс, который, на мой взгляд, связан с глубинной, живой, олицетворенной старцами православной традицией, с присутствием здесь величайшей православной святыни Псковско-Печерского монастыря, с присутствием здесь воздушно-десантной дивизии, которая воюет в Чечне и понесла там огромные потери, включая гибель героической Шестой роты. В идеологию нового псковского ренессанса мог бы войти акт канонизации всей Шестой десантной роты, превращение ее в святую роту, в роту русских подвижников и мучеников. Это будет продвижение по гармоническим слияниям идеи Родины, идеи церкви, идеи русской истории и русской армии.
Е.М. Конечно, хотелось бы в это верить. Но будущее пока еще не ясно. То, о чем вы говорите, сегодня — больше возможность, чем реальность. Но это и реальность тоже.
А.П. И последний вопрос для краткого ответа: среди всей каши, в которой вы находитесь, среди всех забот, проблем, поездок,— что на сегодняшний момент является главной головной болью губернатора Евгения Михайлова? На что нацелена ваша энергия и воля?
Е.М. Сейчас основная проблема области, помимо демографии, которая в глубочайшем кризисе,— это все-таки проблемы экономики. Та хозяйственная структура, которая сложилась в советское время, сейчас не востребована. У нас нет экспортного производства, нет переработки минеральных ресурсов, а значит — мы должны, учитывая все наши слабости, учитывая отсутствие ресурсов,— найти такие пути, чтобы псковская экономика могла развиваться на уровне хотя бы наших соседей, потому что сейчас наш уровень значительно ниже. Не потому, что у нас плохо работают, потому что просто нет тех объемов денег.
А.П. Спасибо. И в своей работе исходите из того, что газета государства Российского, газета "Завтра" — это и псковская газета тоже.