ТРЕТЬЯ СТОЛИЦА

Author: Александр Дугин
ТРЕТЬЯ СТОЛИЦА
21(338)
Date: 24-05-2000
1. Динамика столиц
Столица — это качественный символ всего Государства. Отсюда "рука Москвы" вместо "руки России", "Вашингтон требует" вместо "Правительство США требует" и т.д.
От того, какой именно город является столичным, зависит в значительной мере геополитическая, культурная, цивилизационная ориентация страны. Вопрос о столице -— вопрос не технический, но принципиальный, метафизический.
Киев в русской истории был столицей национального Государства восточных славян. Киевская Русь в целом вписывалась в разряд обычных восточно-европейских Государств, находящихся на периферии Византийской Империи. Поэтому киевоцентризм в русской истории — вплоть до настоящего времени — играет символическую роль национально-славянского, восточно-европейского принципа. Это — столица Малороссии не только в этническом, но и в геополитическом значении. Киев символизирует русскую идею в ее малом, довольно скромном выражении.
Москва — столица радикально иного Государства. Это Государство уже не только восточно-европейское, но евразийское, не просто славянское, но тюркско-славянское, не просто лесное или речное, но лесо-степное. В Московской Руси центральным этносом становятся именно великороссы, особая уникальная общность, в которой славянский элемент перемешан с тюркским. Здесь национальная идея достигает своего подлинного величия и универсализма буквально планетарного масштаба. Москва — столица Великороссии, континентального геополитического образования, наделенного географической, стратегической, политической и религиозной миссией вселенского объема. Это уже зародыш мировой державы.
Санкт-Петербург — столица западноподобной светской России. Это дворянско-космополитический, поклоняющийся Западу, европеистский пласт ("романо-германское иго" — по определению евразийцев).
2. Столицы: первая… вторая… третья?
В наши дни все чаще ставится вопрос о т.н. "второй столице" — Санкт-Петербурге. Символизм этого города имеет сегодня несколько синхронных расшифровок. С одной стороны, идеологически это — антикоммунизм, указание на возврат к добольшевистской, несоветской России. С другой стороны, сказывается западная ориентация либеральных реформаторов. С третьей — это антитеза древней дораскольной евразийской фундаменталистской Московии.
Санкт-Петербург готовится усилить свою символическую столичную роль в нынешней России. Тот факт, что туда намереваются перенести российский парламент, показателен: Западу — западническое. Москва как бы остается полюсом унитарной федеральной власти. Либерал-демократические институты парламентаризма отсылаются во вторую столицу. Сложно сейчас предсказать, во что выльется реанимация столичного качества Санкт-Петербурга. Усилится ли ориентация на Запад нашего общества (его вестернизация), или, напротив, географическое разделение ветвей власти освободит руки авторитарному Кремлю.
Как бы то ни было, при появлении второй столицы возникает потребность в логическом и символическом уравновешивании внутригеополитической структуры России. Любое действие вызывает противодействие. Смещение внимания к Западу должно быть компенсировано определенной активностью, обращенной к Востоку.
Восточные пространства России давно привлекали внимание всех чутких к геополитике умов. Причем "Великая Сибирь" у некоторых геополитиков рассматривается отдельно от геополитического понятия "Россия". Показательно, что такое разделение свойственно не только пристрастному русофобу и атлантисту Збигневу Бжезинскому, но и русофилам-евразийцам О.Шпенглеру и Ж.Парвулеско. Хотя все согласны с тем, что цивилизационная миссия Великой Сибири — дело неопределенно далекого будущего. Чтобы говорить о реалистичном актуальном противовесе второй столице, мы должны отыскать нечто более близкое к традиционным столицам, и такой кандидат на статус "третьей столицы" имеется.
Это — Казань. Столица Великой Татарии.
3. Несбывшаяся мечта Ивана Грозного
Евразийские, восточнические тенденции в русской истории существовали и до возвышения Москвы. Владимирская Русь прокладывала в этом отношении путь будущей Москве как Третьему Риму. Владимирские князья, двигавшиеся к Волге, к Низовским землям, к великой святыне керженского Светлояра, к святому для русской сакральной географии Китежу руководствовались евразийской линией задолго до монгольских завоеваний. Но подлинным торжеством русского евразийства стала Москва, взявшая на себя ордынское сухопутно-имперское наследие Чингизхана (кн.Трубецкой) после раскола Орды и религиозную миссию византийского универсализма после падения Царьграда. Вершины своей это московское евразийство достигло в XVI веке при величайшем русском Царе Иване Васильевиче, "венчанной грозе", авторе уникального канона "Грозному Ангелу смерти".
Иван Грозный яснее других русских самодержцев осознавал евразийский фактор великоросской государственности. Символом евразийской линии для него служили татары. С одной стороны, штурмуя Казань, с другой — сажая на московский престол татарского хана Симеона Бекбулатовича, Иван Великий выступал как законный наследник Ордынской геополитической воли. Как истинно Великоросский царь, в котором славянские корни повенчаны с татарскойкровью под хоругвью византийского Православия.
Грозный двигался к Востоку не как "цивилизатор"(то есть, "атлантист"). Это было скорее геополитически выраженное "великое возвращение", поход к истокам, к "востоку вещей". Не случайно долгое время он был буквально одержим идеей переноса столицы из Москвы на Восток.
Целью его была Казань. Он стремился не покорить Казань, но включить этот древний полюс евразийского могущества в активное имперостроительство. Грозный намеревался сделать Казань столицей всей Московской Руси. Для этой цели даже стали строить подобный московскому казанский кремль.
Евразийская, русско-татарская, славяно-тюрская, православно-мусульманская, лесо-степная столица, преддверие Великой Сибири.
По случайному (но роковому) стечению обстоятельств этому плану не суждено было осуществиться.
Третья столица Руси осталась в сфере возможного, потенциального. Превратилась в подспудную, непроявленную тенденцию. Первенство сохранилось за Москвой.
И это — немало… Но сколь глубокой и чреватой невероятными историческими возможностями была инициатива Ивана Великого двигаться еще восточнее, устанавливать еще более радикально евразийские, азиатские, традиционные, незападные, самобытные вехи исторического и геополитического бытия Руси...
Казанская Русь... Несбывшаяся, нереализовавшаяся, такая клюевская и такая знакомая, широкоскулая, архаичная, по-славянски созерцательная и по-тюркски пассионарная, активистская и проникновенная Русь глубокого Востока...
Третья Столица.
4. Санкт-Петербург versus Москва
Каковы актуальные российские тенденции в вопросе столиц? С одной стороны, прослеживается тенденция к укреплению российского административного централизма (вес Кремля в решении региональных проблем растет). Но этот внутрироссийский централизм пока не определился с моделью. Важнейший вопрос, который остается открытым: будет ли централизация проходить по логике территориально-административного деления или при сохранении основ национально-культурного принципа для территорий с ярко выраженной этнической спецификой?
Московское царство исторически тяготело к модели традиционных священных Империй: в них стратегический централизм сочетался с широкой правовой, религиозной, хозяйственной и даже политической самостоятельностью составных частей. Имперское единство предполагало существование в своих рамках полноценных царств, которые входили в общий стратегический блок, во многом сохраняя самостоятельность. Такой подход основывался на принципе народов как субъектов правовых отношений между центром и провинциями. Нечто подобное, кстати, предложил Ленин. Не случайно большевики перенесли столицу в Москву…
Санкт-Петербургская Россия, напротив, основывалась на европейском принципе формального гражданства, и этно-национальный фактор здесь играл ограниченную (и в большинстве случаев запретительную) роль.
В дуализме Москва (Восток)—Санкт-Петербург (Запад) проявляется более широкий философский и мировоззренческий момент: различие восточной общинной логики и индивидуалистической логики европейского западного права. Территориально-административный ("западный") принцип предполагает полную юридическую равнозначность отдельных граждан (независимо от этнической, культурной, религиозной и иной принадлежности) перед универсальным законодательством. Все отношения строятся по модели человек-Государство, и территориальное деление такого однородного пространство, населенного абстрактными атомарными гражданами, происходит произвольно. Этнонациональный ("восточный") принцип в качестве основных субъектов права признает органические коллективы, этнорелигиозные общины, здесь отношения центра с регионами строятся по качественной, дифференцированной логике.
Запад признает в качестве субъекта государственного права индивидуума, Восток видит субъекта в общине.
Централистские тенденции могут развиваться как московским (восточным), так и санкт-петербургским (западническим) путем. Сегодня обсуждаются обе возможности.
Показательно, что чисто теоретически проект Третьей Столицы, "Казанской Руси" (в силу геополитических соответствий) — еще более дифференцированный в национальном смысле, еще более общинный и незападный принцип даже по сравнению с Москвой.
Недаром одним из видных теоретиков евразийства был наш современник татарин Султан Галеев.
5. Геополитические предпосылки сецессионизма
Что из себя представляет современная Татария? В каком контексте мы вынуждены сейчас обращаться к упущенному великому шансу, к евразийскому принципу Третьей Столицы?
Необходимо учесть, что нынешний порыв к централизму следует за крайне упаднической фазой геополитического самоликвидаторства России (когда опьяненные химерами "единого мира" младореформаторы были готовы пожертвовать всей страной ради иллюзорного и невнятного "вхождения в сообщество цивилизованных народов и стран") — безусловной капитуляцией перед Западом, его цивилизацией, его стратегическими, политическими, экономическими и культурными интересами.
Именно московское капитулянство эпохи перестройки и либеральных преобразований способствовало ослаблению централистских тенденций, разрушало все вертикальные связи (как евразийского характера, так и административно-территориального). Якутия, Татарстан, Башкирия, Чувашия, Коми, Калмыкия, Ингушетия и Чечня получили юридический статус, поощрявший существующие там сепаратисткие тенденции. Этому активно способствовали западнические силы в кремлевском руководстве, послушные приказам атлантистских геополитических центров США. В частности, в Чечне (где этот процесс принял самый серьезный, фатальный и катастрофический оборот) инициатива сепаратизма или, по меньшей мере, преступное попустительство, исходили из Москвы (проекты расчленения РФ Бурбулиса, Старовойтовой и др.).
Значительно опасней самого национал-сепаратизма его движущая сила, его мотор — деятельность геополитически подкованного Запада и "иконографических" фигур западного курса в российской политике: Андрея Козырева, Егора Гайдара и пр.
В современном Татарстане геополитический ланшафт складывается из умеренно-сепаратистских тенденций, развившихся на раннем этапе перестройки, из умеренно-централистских тенденций, свойственных прагматическому руководству Республики и радикал-сепаратистов (крайние националисты из ТОЦ, "Мелли меджлиса татарского народа" и т.д.). Залог хрупкого равновесия — особые условия договора между Казанью и Москвой (предоставляющего практически полную хозяйственную самостоятельность татарским ресурсодобывающим предприятиям и гарантирующего республике освобождение от уплаты федеральных налогов).
6. Евразийский федерализм как альтернатива территориально-административной модели централизма
Если при неизбежном сейчас усилении роли федерального центра за основу будет взят "либерально-патриотический" проект санкт-петербургского происхождения (центр Г.Грефа), то стабильность в Республике будет нарушена, позиции умеренного прагматика Ментимера Шаймиева ослабнут, национал-радикальные тенденции, напротив, вспыхнут с новой силой. При этом тяготение к сепаратизму радикалов будет поневоле поддерживаться и умеренными национально ориентированными слоями, которых в Татарии большинство и которые вполне готовы оставаться лояльными Центру, при том, что он гарантирует соблюдение этно-культурных, национально-религиозных и некоторых хозяйственно-политических и юридических идентификационных для татар основ.
К этому процессу не замедлят подключиться агентурные сети атлантистов, которые через разведсообщества Турции, Пакистана, Саудовской Аравии постараются создать инфраструктуру сепаратистских течений — для повторения чеченского сценария. Уповать на то, что этот процесс (в который будут неминуемо вовлечены и умеренные татары) можно будет укротить одной военной силой — по меньшей мере, безответственно.
Реализация "либерально-патриотического проекта" неизбежно приведет к результатам индентичным раннелиберальным провокациям, направленным на прямую поддержку сепаратизма. Об этом свидетельствует любой, даже самый приблизительный геополитический анализ.
Недаром нынешние "либерал-государственники" и вчерашние "либералы-антигосударственники" — одни и те же люди из команды Гайдара-Чубайса-Авена-Гусинского-Смоленского и пр.
Для того, чтобы добиться реального укрепления территориальной целостности РФ, нужно действовать иначе. Речь идет о проекте "евразийского федерализма". Он предполагает сочетание стратегического централизма и этно-культурного, национал-религиозного плюрализма. Единство Государства в таком случае рассматривается как продукт осознанного единства исторической судьбы различных народов. Эти народы, объединяясь, преодолевают, превосходят самих себя, делегируя высшей обобщающей их отдельное бытие инстанции свои высшие качества. Государство становится обобщенным синтезом народов, которые в корневом аспекте продолжают сохранять свои дифференцированные качества. Универсализм и унитарность стратегического (высшего) уровня здесь сочетаются с национализмом и этно-культурной обособленостью уровня локального. Субъектами федерирования в общее единое Государство являются в таком случае народы как органические и нерасчленимые единства. Такой проект сохраняет национально-территориальный принцип, законодательно усиливает этно-культурную, религиозную, экономическую и даже юридическую автономию, но вместе с тем предполагает категорическое лишение субъектов федерации (нации, республики и т.д.) даже теоретического права потребовать какого бы то ни было политического суверенитета и возможности выхода из состава Государства. Субъект федерации в таком случае волен делать все, кроме выхода из состава Государства и причинения ему политического или стратегического ущерба.
Такой "евразийский федерализм" логически приводит к укреплению центростремительных тенденций, но вместе с тем вполне удовлетворяет умеренно-националистическим устремлениям, которые становятся широкой социальной базой поддержки всего проекта. Более того, реализаторами его вполне могут выступать как раз пассионарные, контрэлитарные силы националистической ориентации.
Татарстан представляет собой образец субъекта евразийской федерации. Благодаря татарскому, тюркскому импульсу россы осознали себя в качестве великороссов, распрощавшись раз и навсегда с малоросской моделью государственности. Как булгары и московские славяне преодолели самих себя в Империи Чингисхана, так этот же импульс продолжился и тогда, когда миссию евразийской интеграции взяла на себя Москва. Татарский элемент является важнейшим фактором как этногенеза великороссов, так и государство-генеза самой России-Евразии.
Следовательно, модель "евразийского федерализма" должна быть оправдана именно с позиций внутрироссийской оси Москва-Казань. Концепция Третьей Столицы сегодня имеет именно такое геополитическое, государство-строительное и культурное содержание.
7. Евразийский ислам — органичный союзник евразийского христианства
Религиозный фактор имеет в концепции Третьей Столицы огромный символический оперативный смысл. Татарский ислам, принадлежащий к ханифитскому масхабу, является типичной разновидностью евразийского континентального ислама. Спецификой этого суннитского масхаба (школа толкования исламской традиции) является широкая адаптация к общеисламскому контексту локальных сакральных традиций, обычаев, ритуалов. Ханифизм учитывает локальные особенности этносов, не настаивает на жесткой унификации, предельно гибок к особенностям национальной психологии. По своей гибкости и открытости (а также по мистической ориентации) он близок масхабу шафия и к шиизму.
Этот евразийский, но в то же время глубо
ко ортодоксальный ислам, занимает в религиозном контексте положение, прямо противоположное исламскому пуританизму и "протестантизму", воплощенному в еретическом учении ваххабизма. Напрашивается параллель Православие-татарский ханифизм (евразийство), с одной стороны, и протестантизм-ваххабизм (атлантизм) — с другой.
Татарский (шире, тюркский) ислам не случайно стал одной из составляющих приоритетно православного Русского Царства. Это было органично и логично. Точно так же органично и логично то, что Саудовская Аравия — родина ваххабитской ереси — стала ближайшим стратегическим партнером протестантской атлантистской державы США.
Евразийская модель основана не на поверхностном противопоставлении конфессиональных признаков, что привело бы к утверждению абсурдных с геополитической точки зрения тезисов о "политическом и цивилизационном единстве христианских держав" или о "едином исламе", но на убежденности в общих цивилизационных задачах разных конфессий, принадлежщих к одному геополитическому “семейству”. Первые евразийцы, двигаясь наощупь, не без остаточного православного высокомерия, говорили о том, что ислам традиционных мусульманских народов России — "не до конца осознанное Православие". Верная интуиция, выраженная неадекватно. Основываясь на трудах Рене Генона и традиционалистской школы, мы можем уточнить сегодня этот тезис и сказать, что Православная Церковь и традиционный (шиитский, ханифитский, суфийский, одним словом, евразийский) ислам представляют собой полноценные и подлинные восточные традиции, в то время как протестантизм и ваххабитская ересь суть пародии, подделки, результаты апокалиптического извращения чистой духовности.
С точки зрения геополитической, атлантистский характер современных ересей (и западных и восточных) очевиден: централом ересей однозначно являются США, и их планетарные сети выполняют двойную роль, являясь по совместительству централами для агентуры влияния и перевалочными базами для агентов ЦРУ.
Протестантские проповедники, подтачивающие основы Православия в России, выполняют ту же функцию, что и антитрадиционные фанатики проамериканского, атлантистского ваххабизма.
Евразийский проект Третьей Столицы призван стать фокусом нового витка осознания глубинного цивилизационного единства евразийских традиций — не догматического, но геополитического, стилистического, сакрального. Ханифитский татарский традиционный ислам ценен для Евразии не как "недоделанное Православие", но как "православная версия" ислама. И наоборот, для ортодоксального ислама нет ничего ближе Православия.
Эту позицию разделяют наиболее полноценные и авторитетные представители современного ислама (в частности, Верховный Муфтий ЦДУМ Шейх-уль-Ислам Талгат Таджуддин, его официальный представитель, главный муфтий Татарстана Фарид Салман-Хазрат), а также подавляющее большинство исламских традиционалистов и фундаменталистов Татарии, Башкирии, татарской диаспоры Поволжья. Сходная модель действенна и для Кавказского ислама, который, однако, имеет свою (впрочем, стопроцентно евразийскую) специфику.
Концепция Третьей Столицы цементирует логически и исторически этот важнейший, судьбоносный межконфессиональный союз.
8. Экономическая подоплека геополитической реструктурализации Российского пространства
Попробуем определить те силы в современном российском обществе, которые заинтересованы в конкретной реализации концепции Третьей Столицы (учитывая символическое значение этого проекта, можно спрогнозировать их интерес в более общем проекте евразийского федерализма).
Сегодня в российской региональной экономике ясно различаются следующие факторы, имеющие отчетливое геополитическое значение:
1) национальные (местнические) экономические блоки, группы и кланы, стремящиеся к максимально льготным условиям в вопросе распоряжения стратегическими территориальными ресурсами.
В далекой перспективе речь идет, в первую очередь, о ресурсо-добывающих, ресурсо-перерабатывающих областях, чья экономическая весомость (и привлекательность) в меньшей степени зависит от эффективного менеджмента, нежели собственно производство.
Контроль над этой областью сулит долгосрочную выгоду, сопоставимую с прибылью от ленных земель в традиционных формах хозяйства. Для закрепления за собой контроля над этой сферой региональными экономическими кланами сегодня идут в ход любые аргументы — национальные, конфессиональные, геополитические, идеологические и т.д. Кстати, наиболее весомым фактором сегодняшнего суверенитета Татарстана является именно консенсус национальных татарских олигархов, сплоченных вокруг политического руководства Республики. Для них отношения Казань-Москва имеют строго цифровое выражение, связанное с формулой налогов, квот, тарифов на нефть и иные стратегические ресурсы.
2) олигархические структуры центра.
Они ставят своей целью максимально консолидировать в своих руках сферу ресурсов на федеральном уровне, и эти интересы данные группы стремятся реализовать, прагматически подстраивая под них политические и административные инструменты федерального уровня — через коррупцию, лоббирование и т.д. Олигархическая экономика сегодня является важнейшим механизмом функционирования российского общества в целом. Интересы большинства олигархических групп имеют чисто прагматический характер, и олигархи (чаще всего) подстраивают геополитические (и политические) принципы под свои сиюминутные нужды, независимо от того, укрепляет ли это или ослабляет позиции Государственности.
3) иностранные ТНК, иные экономические структуры, подчиненные внероссийским геополитическим интересам.
Здесь существуют две неравноценные группы: 1) ТНК, холдинги, фирмы и компании, имеющие стратегическое значение в реализации проекта единого мирового рынка в интересах США и их союзников, и 2) иные крупные финансово-промышленные образования, имеющие своим центром национальные хозяйственные организмы, относительно свободные от геополитического контроля атлантизма.
К первому случаю относятся англосаксонские (американские, английские, голландские и т.д.) ТНК — “Шел”, “Кока-Кола”, “Де Бирс”, структуры Сороса и т.д. Ко второму случаю — германские и японские компании, крупные фирмы и холдинги Третьего Мира, Азии, арабских стран.
Атлантистские (или мондиалистские) ТНК чисто экономический интерес к российским регионам совмещают со стратегическим и геополитическим, а в далекой перспективе и с идеологическим моментами. И в этом случае последним модулем объяснения служат не прагматико-экономические интересы, но геополитическая сверхзадача.
Остальные экономические образования, имеющиеся в российской региональной экономике, озабочены лишь извлечением выгоды.
Данное различие имеет чрезвычайно важный практический характер.
4) централистские бюрократические структуры федерального уровня.
Они стремятся замкнуть экономическую деятельность на федеральные центры (министерства, ведомства, иные инстанции, ведающие квотированием, законодательным обеспечением хозяйственной деятельности регионов). Этот фактор может иметь как государственнический (централистский), так и грубо коррупционный характер.
Можно сгруппировать эти четыре типа по геополитической ориентации:
— абсолютно центробежным (т.е. антироссийским, сепаратистским) характером обладают только атлантистские и мондиалистские ТНК, а также некоторые олигархические внутрироссийские кланы (типа группы "Мост", "Альфа" и т.д.), которые по сути являются филиалами атлантистских геополитических и геоэкономических институтов.
— относительно центробежными могут быть национал-региональные группы и некоторые прагматические олигархические кланы, заинтересованные в перераспределении квот от федеральных бюрократических структур к крупным компаниям, подконтрольным олигархам.
— относительно ценстростремительными выступают те же (неатлантистские) олигархи, перетягивающие влияние от регионалов к самим себе (как к якобы представителям Центра).
— абсолютно центростремительнымиоказываются федеральные бюрократические структуры.
В современном Татарстане мы имеем все эти экономические факторы: региональные экономические группы, получившие наиболее ощутимый экономический результат от "особого статуса" национальной Республики; внешние нероссийские ТНК, стремящиеся канализировать в свою пользу экономические контакты; федеральные структуры, ищущие любой возможности замкнуть на себе хозяйственные системы Татарстана; наконец, московские олигархи, готовые на любые (в том числе политические) авантюры, чтобы присовокупить к своим наделам огромный ресурсный потенциал этой области.
Теперь легко понять, какие экономические рычаги могут быть включены в реализацию различных геополитических сценариев в судьбе Татарстана.
Внешний атлантистский фактор (действующий как прямо, так и через стратегических сателлитов США в исламском мире — Турцию, Саудовскую Аравию и т.д.), национал-региональные финансово-промышленные группы, а также некоторые проамериканские московские олигархи будут подготавливать чеченский сценарий и ориентироваться на выход Татарии из состава России. От них пойдет материальная и иная помощь радикально-сепаратистским тенденциям, вплоть до ваххабистского ислама и радикальной экстремистской русофобии.
Вариант административно-территориальной губернизации — т.е. радикальный централизм — будет поддержан федеральными структурами и теми из олигархов, которые более всего взаимодействуют (к своей выгоде) с правительственными кругами. (В первую очередь это касается круга Березовский-Абрамович-Мамут, хотя к сходному сценарию в последнее время тяготеет и группа Чубайса-Грефа.)
Какую же материальную подоплеку может получить вариант "евразийского федерализма", проект "Третья Столица"?
Очевидно, что наиболее неприемлем для этой стратегической концепции атлантистский и мондиалистский экономический полюс, выражающий обратные Евразии геополитические интересы.
Строго федералистский, бюрократически-централистский блок также неприемлем, поскольку такая логика противоречит дифференциальному подходу, заложенному в самой основе евразийского федерализма.
Следовательно, поиск кандидатов положительного партнерства надо вести среди тех национально-региональных экономических структур, которые сознают степень интегрированности хозяйства Татарстана в российскую экономику и понимают в должной мере абсолютную катастрофичность сепаратизма. Этот фактор может быть подкреплен прагматичными московскими олигархическими группировками, сознающими, что взаимовыгодное партнерство с Татарстаном предпочтительней "еще одной Чечни”.
К этой схеме могут быть подключены и те иностранные партнеры, не связанные с атлантистскими и мондиалистскими геополитическими центрами. В первую очередь следует искать их среди европейских, азиатских и арабских (за исключением Саудовской Аравии) стран.
9. Казань как интеграционный полюс СНГ
Казань как Третья Столица имеет колоссальный стратегический и геополитический потенциал не только для Российской Федерации, но и для всего СНГ. В свое время президент Казахстана Нурсултан Назарбаев предложил идею Евразийского Союза как новую платформу для консолидации и интеграции стран СНГ. Эта замечательная и похвальная во всех отношениях инициатива была проигнорирована реформаторскими властями России, ориентированными лишь на Запад.
Если сегодня Казань поднимет знамя евразийства и новой модели интеграции, Москва снова проигнорировать такое начинание просто не сможет. Интеграционный евразийский федерализм может выступать не только как внутрироссийская конструкция, но и как общий знаменатель более широкого процесса, включающего большинство стран СНГ.
Именно такая международная, надроссийская (в некотором смысле) роль Казани была бы особенно ценной и важной для государственнических сил в России. Для Кремля невозможно придумать более убедительного аргумента для нового витка интеграции с азиатскими (преимущественно, тюркскими и исламскими) странами СНГ, нежели евразийская инициатива Третьей Столицы — интеграционистская (в ордынском смысле), тюркская, исламская и традиционалистская (антиатлантистская) одновременно.
Для интеграции (оси “Казань-Астана”, “Казань-Минск”, “Казань-Ташкент”, “Казань-Бишкек”, “Казань-Киев”, “Казань-Улан-Батор”, “Казань-Токио”, “Казань-Берлин”) Казань предпочтительней Москвы географически (срединное положение в Евразии) и идеологически (Казань свободна от неприятных советских "империалистических" ассоциаций, мешающих Москве) С фундаментально-геополитической точки зрения это было бы еще более "по-московски", а внешне выглядело ярко, неожиданно и даже… "политкорректно".
Можно себе представить, на какие привилегии — и в политическом, и в конфессиональном, и в экономическом, и в культурном планах — могла бы рассчитывать Казань-Третья Столица! У Третьей Столицы, центра евразийской интеграции надгосударственного значения, никакой федеральный центр ни при каких условиях не осмелился бы отнять даже самых незначительных полномочий.
И самое важное: это было бы совершенно естественным, совершенно органичным геополитическим жестом татар, их коренной этнической, духовной и геополитической миссии.
10. Шаймиев?
Теперь самый практический вопрос: может ли справиться с такой задачей нынешний президент Татарстана Ментимер Шарипович Шаймиев? Или данный проект требует иной политической фигуры?
Мнения наиболее авторитетных интеллектуальных, политических, финансовых и силовых фигур современного Татарстана в этом вопросе расходятся.
Шаймиев сумел безошибочно найти баланс интересов с Москвой, смог "обезвредить" или, по меньшей мере, утихомирить откровенно сепаратистские, националистические и ваххабитские тенденции. Стабильность, отличающую сегодняшний Татарстан, едва ли мог обеспечить кто-то другой. Шаймиев — реалист, способный балансировать на довольно узком промежутке между двух одинаково разрушительных альтернатив.
Ближайшее окружение нынешнего президента Татарстана в той или иной степени разделяют евразийские тезисы, многие являются приверженцами учения последнего из старых евразийцев — Льва Николаевича Гумилева. Сам Ментимер Шарипович неоднократно признавался в симпатиях к этому великому историку. Это уже само по себе — немало.
Кроме того, нельзя не отметить тот факт, что Шаймиев испытывает искренний интерес к гениальному художнику Константину Васильеву, творцу нового пластического русского национального, евразийско-нордического мифа. Прекрасный музей Васильева в Казани опекается лично президентом.
Идеологи Шаймиева — и в первую очередь, его первый советник Рафаэль Хакимов — убежденные государственники, для них (в специфической татарской оптике) Российская Федерация воспринимается не как зловещая "колониальная империя", но как "большая Родина", как новое издание "золотой орды".
Россия=Орда. Изумительная формула, способная мобилизовать в государственно-патриотическом ключе не только славянский, великоросский этнический остов России, но и гигантский татарский, шире, тюркский, российский и внероссийский контингент.
Но есть и минусы. В религиозной сфере Шаймиев, увы, не смог найти почву для активного сотрудничества с евразийским Великим Муфтием Талгатом Таджуддином, который — в области конфессиональной — является идеальной фигурой для реализации евразийского проекта (более органичного, авторитетного и одаренного персонажа среди российских мусульман вообще трудно найти). Вместо всероссийской структуры Таджуддина и его татарского представителя, последовательного евразийца и интеллектуала Фарида Салмана-Хазрата, президент Татарстана поддержал подконтрольную ему, но мало авторитетную и активно заигрывающую с ваххабизмом фигуру.
В политике, и особенно в отношениях с центром, Шаймиев — признанный мастер компромиссов. Это предопределило и его кадровую политику. Его окружают (за некоторым исключением) лояльные, послушные, но не яркие, не глубокие и не страстные натуры. Большинство пассионариев — и евразийских, и узконационалистических, и откровенно пророссийских — смещено сегодня на периферию. Прекрасно, что Шаймиеву удалось маргинализировать экстремистов. Но как бы при этом правящей элите не потерять жизнеспособность, свежесть ума и благородство души…
Было бы идеально, если бы проект Третьей Столицы мог бы реализоваться Ментимером Шаймиевым. Тем более, что мелкополитические "выборные" инициативы со "Всей Россией", "Отечеством" и т.д. сегодня полностью исчерпаны, и реальность государствостроительства предлагает новые горизонты, новые вызовы, на которые необходимо отвечать. Такой вариант был бы самым естественным и органичным. Но дело здесь не только в воле самого Шаймиева. Центр сам, со своей стороны, должен показать готовность, зрелость для реализации проекта евразийского федерализма. Тезис "Третья Столица" должен вызреть не только в Казани, но в Москве.
С другой стороны, при радикализации ситуации нельзя исключать, что Татарстан ожидают значительные потрясения. В том числе и политического характера. И нельзя заранее исключить, что мы увидим во главе движения за "Третью Столицу" других людей.
Всякий раз следует помнить, что масштабы геополитики намного превышают масштабы человеческой личности.
Сегодня мы имеем шанс реализовать великое прозрение, которое носил в себе наш Царь. Будет преступлением не использовать эту возможность — она выпадает не часто. Но в то же время Евразийское Провидение парадоксально и пути его неисповедимы: все осуществится тогда, когда придет время, и теми путями, о которых мы можем лишь смутно догадываться.
Третьей Столице, великой евразийской Казани — быть! В этом нет сомнения. Мы сделаем все, чтобы это произошло,— все, что от нас зависит. Но кто именно станет носителем судьбоносного геополитического деяния, предсказать невозможно…
То, что должно случиться, обязательно, непременно, неизбежно случится.
Казань, май 2000 года