УГАДАТЬ БУДУЩЕЕ )

УГАДАТЬ БУДУЩЕЕ (Окончание. Начало в №4(321))
5(322)
Date: 1-02-2000
В разгар Чеченской войны Союз писателей России провел свой выездной пленум под лозунгом "Русская литература, русская армия, русская Победа!" прямо на фронте.
Знаменитые русские писатели, яркие представители национальной культуры побывали в Чечне на позициях русских войск под Шали, в гарнизонах Урус-Мартана и Гудермеса, среди раненых солдат в госпиталях Моздока, а также в штабе объединенной группировки российских войск. Свершилось! Русская творческая элита и сражающаяся русская армия наконец-то нашли друг друга. Суровые пути национального строительства наконец-то привели к спасительному союзу военных и художников.
Материалы об уникальном "военном" пленуме Союза писателей России читайте в следующем номере "Завтра".

БОНДАРЕНКО. Я бы здесь сказал о теме героизма русской литературы. Ведь, кстати, давно было замечено, что в русском фольклоре всегда во главе герой, а в русской классической литературе во главе часто маленький или лишний человек. В русской песне или в городском романсе герой опять же маленький, лишний человек. Да, собственно, два народа, увы, и было, об этом нельзя забывать, это стало причиной Октябрьской революции, и именно после 17-го года, со всеми последовавшими за ним жертвами, народ стал один. Тогда уже возникла не то чтобы ущербность, но в каком-то смысле заданность превалирования маленького, лишнего человека. Потом удивились: а где же те гиганты, которые создали такую империю? Если почитать классику, то там одни лишние и маленькие герои. Но зато если читать народный фольклор, то там одни герои — от Ильи Муромца до героев даже уже позднего народного фольклора. И поэтому после объединения в единый народ исчезла разница между теми, кто вышел из дворянства-боярства, кто вышел из поморов, кто из крестьян; и вот этот единый русский народ и сегодня, может быть, начинает свой новый эпос, свой новый миф. Я заметил бы еще, почему сегодня Запад, весь западный мир, отрицает, боится любой мифологии. Мифология для западной культуры является признаком предыдущей фашизации. Великие мифы должны кончиться, они страшны для нынешнего Запада.
Я считаю, Россия — это страна великих мифов, и наша литература в наше время будет строиться даже не из героем или антигероев, но будет строиться на великих мифах. И здесь произойдет, мне кажется, нормальное соединение, может быть, многих стилей и форм литературы.
Я вот прочитал роман Виктора Пелевина, и в отличие от многих, недаром его раскритиковала вся демпресса, порадовался. Писатель отторгает всю эту либеральную псевдомифологию, выстраивает виртуальную реальность вместо реальности. Вот эта вся литература, идущая от постмодернизма, концептуализма, от соц-арта, вместе сейчас будет работать на новую мифологию. Здесь, я думаю, произойдет смешение нашей армейской темы, о чем Юра Поляков говорил, и чисто литературной, потому что нам сегодня, самому народу, начиная от последней тети Моти в свинарнике и кончая каким-нибудь дипломатом из МИДа, нужна чеченская победа для победности русского духа, который пропал из литературы. И победный дух возродится. Чечня, на самом деле, не столь важна геополитически, как важна для создания великого нового мифа русской литературы. И темы литературы и войны, заметьте, всегда была связаны. Почти все великие русские писатели — это офицеры. Литература и война… Кто сегодня пишет о войне? Сегодня о войне писать как бы стыдно и зазорно.
ЛИЧУТИН. Во-первых, есть два направления. Не надо писать никаких мифологий. Что там миф? Это было или нет? Миф — это сказки, а я реалист. И русский человек — это не миф. Есть два течения в литературе, они не смыкаются. Пошли в XVIII-XIX веке западники и славянофилвы. Сейчас западников заменили либералы. Словянофилы остались, они не сомкнутся, они никогда не будут в едином русле, потому что западник он только внешне будет произносить лозунги национальные, а внутри себя гнилой, как старое яблоко, и рваный, как старая гамаша, все в нем не собрано, все разодрано, духовно все разбережено. И потому разбереженный человек, сметенный, он никогда с устойчивым человеком не сойдется. Всегда будет вражда, всегда будут ссора, недомолвки, не будет никогда контакта. Не случайно же разбрелись на два потока эти два направления в литературе, они разбрелись ведь не случайно. Да, правда, хотели либералы разойтись, потому что они захотели от этого заиметь большие барыши, а получилось, что выгод они не заимели, осталась у них внутри одна тоска, и сейчас они ищут контактов с нами. Но уже, увы, они так глубоко разбередили в нас национальные чувства, что у нас нет никакого желания с ними сплачиваться, потому что мы всегда видим у них внутри язву, всегда видим у них внутри неискренность, всегда подоплеку, везде гнилая мышь кисло лежит в кармане, которую они хотят нам сунуть в нос. И вот факт показательный в "Московском литераторе", в Московском союзе, когда на время объединились Литфонд московский с черниченковским, и 12 премий дали двенадцати евреям, ни одному русскому. То есть у них внутри уже заложены эта гнильца, антагонизм к русскому, нас не объединить никогда. Я всегда говорил, что не может быть литературы вне политики, вне героя. Его просто незаметно, потому что настоящий герой он не героический, видимый герой — это не герой, это как раз есть миф, это ширма, ставят такую ширму цветную и там раздеваются. А вот который настоящий, жизненный герой он внешне неказистый, в плохих башмаках, непричесан, шишки на лбу, сапоги кирзовые, но важно, что он совершает поступки в нужный момент, когда государство гибнет, он идет и ложится под пули, и он стреляет во врага, и он спасает ребенка из реки. У настоящего героя нет личины героя. Личина героя, вот в Америке, у них нет настоящего героя, особенно в литературе. Это есть как раз мифы такие, плакаты, лозунги, с помощью которых они стараются объединить нацию, но с помощью которых они нацию разрушают. Именно эти вот герои американские нацию разрушают, и в ближайшем будущем, посмею вас даже заверить, в ближайшие 30 лет народ американский рухнет именно из-за этих героев, потому что они нежизненные и нацию воспитывают в антижизненном каком-то духе.
Идет странное мировое разделение на новые слои общества, на общества не только национальные, но и на биологические, потому что очень много смешанных браков, очень много смешения внутривидового, и эти смешанные браки рождают странных людей, с неуравновешенной психикой. Американцев ждут очень большие беды.
Но возвращаясь к литературе, я думаю, что ни одного произведения в литературе нет, где не было бы героя. И русская литература, которая будет, она будет с явно выраженным русским сознанием, с явно выраженным русским героем.
Сегодня создается новое общество. Геннадия Андреевича Зюганова я очень люблю, хотя я сам не коммунист, он мне импонирует как русский герой. В нем явственно заложено героическое начало. И между прочим, ни один человек сейчас в политике не соответствует именно образу героя, как Зюганов, он даже внешне несет в себе обаяние русского национального человека и героя. И, конечно, раз создается новое русское общество, оно создается на наших глазах, конечно, без русского героя не обойтись. И я думаю, что на первых порах, если мы хотим сохранить государство, он должен быть мифологизирован, то есть сознательно преувеличен какое-то время. Его нужно укрупнить, а потом уже он войдет в свои реальные воды, в реальное ложе.
БОНДАРЕНКО. Появись бы Сталин где-то в начале перестройки, как Анпилов, он бы так же ушел в небытие, ничего не сделав. Человек появляется в нужное время, и он играет мировую роль. Тот же человек появляется в чужое для него время, и как бы он ни хотел, каким бы он ни был изначально и героем, и крупной личностью, он не в состоянии ничего сделать.
ЛИЧУТИН. Зюганов как раз появился в очень нужное время. Именно он создал и очень многое сделал в создании оппозиции. Он, коммунист, поднял на пьедестал русскую нравственность и русскую честь. И русского человека. Общество вовремя предъявило Зюганова как противовес либеральной клике, его одного, между прочим. И он эти тяжелые претензии выдержал по поступкам, по поведению, по всему.
ЗУЛЬФИКАРОВ. Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий вот как я лечу душу. Ну, помимо чтения святых отцов, у меня есть два постоянных собеседника. Это Бунин и Набоков. Некоторые их вещи. Вот, в частности, "Весна в Фиесте". Я не люблю его больших вещей, он, конечно, писатель такого языческого свойства, в его сочинениях вообще как бы Бог отсутствует. Но есть дивное письмо. Вот я бы хотел сказать, что все-таки в беседах о героике, о таком тяжком положении нашем всеобщем, все-таки мы не должны забывать, что мы рождены для вдохновения, для звуков сладких и молитв. Вот все-таки политика очень деформировала нас всех. Я вас слушаю и вижу, как нам эта политическая дубина так по мозгам эти 15 лет долбает, особенно в виде телеэкрана. Мы тоже как-то во многом деформировались и загнулись, какую-то извилистость политическую приобрели. И забыли, что литература — это все-таки наслаждение. Это поездка куда-то на маленькой, из трех вагонов, электричке по заброшенной дорожке в какую-то забытую деревню, к озеру или в горы. Вот, кстати, я часто Юру Казакова читаю "Осень в дубовых лесах". Это тоже, как прохладный бинт на рану. Мы все-таки не должны целиком идти к ним в плен, к политикам, политологам, президентам, премьерам. От этих слов даже во рту, как после жуткого похмелья, горько. Все-таки в реке рыба водится до какого-то определенного периода, потом уже нефтяные, бензиновые струи, потоки убивают рыбу.
Я говорил Володе Личутину, что в последних произведениях наших мэтров, патриархов, в распутинской "Избе", например, события остановлены. И в произведениях Володи Личутина, в произведениях Белова я вижу вот такую статику любования словом, образом, метафорой, и как ни странно, как бы деревенская литература, такая глубинная, нутряная, подлинная, первозданная, первобытная, мифологическая, она каким-то странным образом стала перекликаться, скажем, с Марселем Прустом, с Джойсом, вот в этой статике, любовании предметом, героем. Вот Саша говорит о русском рае, но, мне кажется, что все-таки есть только один рай — это рай воспоминаний. И мне бы хотелось, чтобы мы не забывали еще о том, что Россия — это залив, залив чувств. Как говорил Гете, что "чувство — это все". И самое страшное, что в нас хотят уничтожить чувства, хотят заменить их деньгой, прагматизмом.
Почему красивые люди в русской империи? Потому что женились не по деньгам, не по сговору, а женились мы по чувствам, это великая сила.
Дело не только в нравственном, а дело просто в том, что ты или настоящий писатель, или ты графоман. Конечно, жалко, когда настоящий писатель становится чистым политиком. Все-таки, как сказал Айятола Хомейни, есть две партии: партия Бога и партия Сатаны. Никаких других партий нет. Ты с Богом, или ты с Сатаной.
ПРОХАНОВ. Всегда была и будет власть, и всегда была и будет культура. И в жизни общества очень важны фазы совпадения того и другого. Бывают краткие периоды жизни страны, когда власть, государство оказываются на высоте, когда они сливаются с высокой, мощной, развитой, живущей подле них культурой. Чаще всего власть и культура находятся в диссонансе, они разбалансированы. Нет ничего ужаснее дряблой, слабой культуры, бегущей за такой же дряблой, слабой, ничтожной властью. Для меня это метафора Никиты Михалкова, бегущего за Березовским в Карачаево-Черкесии. Или Зыкиной, которая мечется от Черномырдина к Путину, ищет своего пристанища, хочет свить еще раз очередное гнездышко в гнезде орла, а гнездо орла — оно тоже пустое, там давно уже живут мыши и черви. Это тяжелый вариант для России, когда дряблая, ничтожная, вялая культура пытается соединиться и догнать дряблую и ничтожную власть.
Бывают трагические периоды в жизни русского общества, когда великая культура находится в состоянии конфронтации с властью. Толстой сделал во многом русскую государственность и русскую империю, не буквально Толстой, а все, что связано с этим могучим взлетом русского протестантизма. И власть не смогла опереться на эту глыбу, поднимающуюся из недр русского духовного сектантства и протестантизма. “Могучая кучка” делала великие русские оперы. Они с восторгом воспринимались царями, князьями, простолюдинами. Это был действительно взлет, русский ренессанс. Мне жизнь подарила возможность наблюдать, как дряблая, слабеющая власть тянулась к великой культуре. Меня пригласил Шолохов на одно из своих торжеств, последнее или предпоследнее. И я видел, как умирающий, слабый, доживающий свой век Шолохов был окружен советской знатью, окружен министрами, директорами атомных заводов, командующими военных округов, секретарями крайкомов. Там были председатели Союза писателей, могучие властелины, все они искали случая заглянуть в глаза Шолохову, чокнуться своими огромными, налитыми коньяком стаканами, с его крохотной рюмочкой, там какая-то золотая капелька сверкала, то ли это был коньяк, то ли валерьянка. И вот эти все огромные бизоны, зубры, налитые гемоглобином и властью, силой, они хотели хоть на секунду коснуться великой культуры. Я думаю, что ХХI век — русский век, он подарит нам момент соединения великой русской власти и великой русской культуры.
БОНДАРЕНКО. В последние годы этого столетия, когда к нам приезжали французские президенты, американские, увы, мы уже не могли гордиться своим космосом, который скоро вот-вот упадет в океан, мы не могли гордиться экономикой, но мы гордились и даже без нас гордились нашей культурой, и американские президенты только и делали, что цитировали Толстого и Достоевского или русские народные поговорки. Россия по-прежнему велика для всего мира великой культурой. Можете достаточно коротко сформулировать место русской культуры в ХХ веке?
ПОЛЯКОВ. Я бы так сказал, что русская культура никогда не утрачивала своих позиций, и особенно в ХХ веке. Потому что фактически ни одно крупное историческое событие ХХ века без России не обошлось, не случайно сейчас большие силы брошены на переписывание истории. Все эти фильмы — "Рядовой Райн" и т.д. — совершенно не случайные. Их авторы отлично понимают значение влияния России на историю ХХ века и стараются в виртуальном, по крайней мере, варианте эту историю срочно переписать.
Точно так же очень велико влияние не только русской классической, но и советской литературы. Дело в том, что мы совершенно не учитываем то реальное влияние русских идей на мировое сознание, на историю многих стран, народов и т.п. Мне кажется, что будет взлет интереса и к русскому языку, который в связи с известными событиями, в связи с предательством политической элиты пошел на убыль, но он вернется, потому что русский язык — это один из самых богатейших языков по словарному запасу, и уникален еще и тем, что он на протяжении одного столетия вобрал в себя опыт всего нарождающегося российского капитализма начала века, потом уникальнейшего социально-нравственного политического эксперимента под названием "советская цивилизация", опыт распада этой цивилизации, попытки воздвигнуть на его основе строящееся капиталистическое общество. Уже мы наблюдаем крах и этой модели и возвращение социалистического мышления, и все это отразилось в языке. Ни один язык, европейский, по крайней мере, такого богатства в себе не сохранил.
БОНДАРЕНКО. Я считаю, что русская литература ХХ века — это такой же золотой век, как и ХIХ век. Если взять с начала ХХ века и до конца, от Антона Чехова и до Александра Вампилова, от Максима Горького до Михаила Шолохова, от Александра Блока до Юрия Кузнецова, такое количество гигантов в русской культуре, в русской музыке, в русской живописи, в русской поэзии, в русской прозе, какого, я думаю, не было ни в какой другой стране... И это наш фундамент прежде всего, который, наверное, минуя все эти наши крахи и подъемы в экономике, даст возможность русским писателям пережить любую разруху и спустя какое-то десятилетие, пятнадцатилетие на базе нового золотого века создавать, продолжать традиции великой русской культуры.
Проханов. В России всегда схлестывались огромные атмосферные фронты, в результате которых возникали бури. Это было в ХVIII, это было в ХIХ, это было в ХХ, это будет и в ХХI веке. Поэтому огромная, гигантская буря нам обеспечена. Художник должен благодарить небо за то, что он поставлен в центре бури. Русская литература в ХХ веке стояла в самом эпицентре этой мировой восхитительной, страшной, грозной катастрофы, живописала ее всеми средствами. В ХХI веке эта буря неизбежна, и поэтому она очень часто давит, уничтожает художника, целое поколение художников вырубает, но они, умирая, восславят эту грозу, эту величайшую мировую космическую катастрофу. Поэтому русская культура и русский художник как в ХХ, так и в ХХI веке блаженны. Художник поставлен перед огромным мировым вселенским ландшафтом. И он еще реалист.
ЗУЛЬФИКАРОВ. Я с этим совершенно не соглашусь. Вспомню Гоголя, когда Чичиков говорил, что обедали, и сокрушительный какой-то был задуман обед. Мне кажется, что как раз мы демонстрируем вот это сокрушение, кризис бездонного, бессмысленного гостеприимства. Мне кажется, что в России, как нигде, совершилась эта жертва общечеловеческим ценностям. Я, например, вспоминаю эти бесконечные французский, немецкий языки в произведениях наших великих классиков, и у Пушкина, и у Толстого, и вот кто-то сказал, что в "Белом доме" было расстреляно западничество.
Идея западничества, о чем мы говорили, мне кажется, это бесконечно открытые окна, двери, печные трубы, это бесконечное "приходите в гости", как человек, который бесконечно обряд гостеприимства совершает. Сейчас другое время. Мы же видим, к чему китайцы пришли. Теперь они в области общечеловеческих ценностей, я думаю, в ближайшие 10-15 лет превзойдут Америку по всем показателям, несмотря на то, что они исповедуют Стену. Всемирность нашего русского опыта сейчас не злободневна. Гораздо более злободневна идея закрытия многих дверей, окон и форточек даже, и чтобы мы занялись собой. Мне кажется, что Господь и дал нам такие великие пространства, зачем нам еще кто-то? Моя последняя такая идея, что я лучше буду со своими близкими людьми, со своими писателями разбираться в своих вопросах. А уж всемирный промысел — это банальная вещь, когда человек достигает в своем языке, в своей литературе, в своей живописи вершины национальной, тогда мы автоматически видим его и там. Мне кажется, что как раз сейчас неплохо было бы сократить поток гостеприимства, сосредоточиться. Когда я читаю Серафима Саровского, Игнатия Бренчанинова, я думаю, что любой восточный мудрец потеснится. Или, скажем, если Пришвина почитать. Или присутствующего здесь русского мудреца Личутина. Вот мы, кстати, сидим, говорим, его книга "Душа неизъяснимая" — это одно из выдающихся сочинений.
ЛИЧУТИН. Тимур, насчет того, что мы должны закрыть ворота. Я эту идею проповедую уже 14 лет. И хороший хозяин всегда закрывает ворота своей усадьбы, чтобы мыши, крысы, всякие лазутчики, воры не лезли в усадьбу, не воровали. Но у него есть окошечко. Второе — у него открыты двери в дом, в престольные праздники он полнится гостями. Философское значение этого очень богатое, оно должно быть разработано философами русскими, но тоже не разрабатывалось. Совершенно не разрабатывается идея закрытия своего пространства живородящего.
Она многозначна и многообразна, эта идея. Это очень сложное явление философское. Будущее России — это русский социализм. Опять же нужно эту форму жития исследовать. То есть ошибка оппозиции, Зюганова в том, что они все в экономику упирались, а надо было чисто философские, идеологические мотивации продумывать. Русский социализм — это, я считаю, самая совершенная форма жизнеобеспечения и существования государства.
Есть две культуры. Есть культура элитарная и есть культура народная. Элитарная культура — она не то, чтобы исчерпала себя. Но время показало, несмотря на то, что мы вышли из народа, мы настолько далеко отодвинулись от народа, что уже почти не знаем его. То есть элитарная культура себя исчерпала. И мое пожелание, чтобы в ХХI веке началось возрождение истинно народной культуры. Народная культура — она сочиняется и начинает развиваться только тогда, когда есть все возможности, все блага и все сопутствующее, когда государство благоволит к народной культуре. Это значит, должно быть много форм владения землею, но не те, о которых говорят демократы. Дальше, крестьянин должен иметь возможность построить свой дом и начинать возрождать род свой, то есть должны быть земельные банки. Новая форма взаимоотношений государства и крестьянства. То есть пока мы не возбудим крестьянство, пока мы не возбудим жизнь на земле, как должна она торжествовать, до той поры народной культуры не будет. А пока не будет народной культуры, до той поры и будет бесконечный нравственный бунт и нравственное непонимание. Слишком долго народ жил вне своей культуры. А между прочим, и это не благое пожелание, мы не можем возродить Советский Союз, это невозможно, мы не можем возродить прежнее устройство. Но самое интересное, что именно народную культуру возродить можно, она возрождается при условии просто благоприятного отношения к русской жизни. В этике и эстетике, дорогах, быту, обрядах, питье, строительстве дома. Вот я сейчас заметил, я это писал 10 лет назад, как надо строить дома. Лужков как бы меня услышал. Я описал эстетику жизни — каждый человек должен строить дом так, как велит его душа, его чувства. И тогда все города и все деревни возрадуются и сразу изменят свой вид. Надо строить так, как это надо строить человеку, по своему душевному строению. Другое дело, что они забыли бедных, которые сейчас ютятся в берлогах, и забыли тех о миллионах людей, миллионах семей, которые будут вынуждены в самом скором времени взять вилы и лопаты и идти на тех, кто построил эти дома по своему душевному строению. То есть возникает в природе новый конфликт. Проблемы, которые у нас на "круглом столе" были подняты — самые существенные. Я желаю, чтобы в будущем веке они нашли отзвук в сердцах тех людей, которых Господь посылает к власти. Потому что хоть и есть формула — всякая власть от Бога, но есть и второе — которая власть не от Бога, та не власть. Но это второе выражение не приводят. Я хочу, чтобы не случилось так, как при Ельцине — которая власть не от Бога, та не власть. Нет черных провалов в русской культуре, тогда надо считать, что русский народ спал. На самом деле, движение культуры продолжалось бесконечно. Идет бесконечная череда талантов. Мне желательно, чтобы и в ХХI веке не пресеклась бы эта гужевая ветвь. Но сколько в народе желания творчества! Миллионы людей в свободное время ткут, вяжут, вырезают, вышивают, танцуют, пляшут, стихи сочиняют, частушки. То есть дух народа живет там, где хочет. Он живет в русском народе бесконечно.
Дух народа не угаснет, несмотря на зло, которое на нас давит.
БОНДАРЕНКО. Пришла пора нового народного подъема. Вся иррациональность России не в хитрых играх кургинянов, мигранянов, березовских и прочих, а в самой иррациональной жизни русского народа. Опять же вспомним смуту, Романовы-то пришли, вспомните, из польского лагеря, и казаки работали на поляков. То есть не то, что оппозиция разбила поляков и т.д., а прямо из недр польского окружения Лжедмитрия вышли лидеры, и во главе России стал не Пожарский все-таки, а Романовы, которые верно служили Лжедмитрию. И чтобы вначале Путин ни хотел, как бы он вначале сейчас ни давал гарантий Березовскому и Ельцину, дальше или он будет просто уничтожен волной блестящих военных генералов, или волной обездоленных. А нам сейчас, на самом деле, как ни парадоксально, стало гораздо труднее, потому что сейчас вся наша идеология, по крайней мере семантика ее, взята Путиным, Шойгу и даже Чубайсом на вооружение. И получается, что мы уже как бы повторяем их слова.