“РАДУЙСЯ, ПОКА ЖИВОЙ”

Author: Анатолий Афанасьев
“РАДУЙСЯ, ПОКА ЖИВОЙ” (Фрагмент романа)
41(306)
Date: 12-10-99
ГАТА АГАБЕКОВ, абрек, один из многочисленных воинов аллаха, расположившихся в Москве на кочевье, и его сородич из соседнего аула, юный Шахи, приехавший в гости, взяли богатую добычу — умыкнули красномордого, кудрявого, пьяненького фирмача. Получилось стихийно, случайно, потому особенно весело. Сперва хорошо погуляли в Лужниках, Гата познакомил юношу кое с кем из уважаемых людей, попили вина, покушали в шалмане у Зураба шашлык, а потом Гата усадил родственника в свой сиреневый "мерс" и повез показывать Москву. Побывали в центре, прошлись по кремлевской брусчатке, поколесили по Садовому, делая небольшие заезды в примечательные места: вокзалы, казино, фирменные магазины. Юный Шахи был в полном восторге. Впечатлительный, как девушка, хотя немного дикий (первый раз в Москве), он впитывал блеск и роскошь зачумленного города не только глазами, но всей кожей и напряженными нервами. Черные глаза пылали, как два антрацита. Попутно абрек делал юноше важные наставления. Объяснил, что все вокруг принадлежит им — и город, и окрестности — людей тут не осталось, в основном недорезаные русские собаки, смирившиеся со своей участью: все они трепещут при виде настоящих мужчин.
— Мы сломали их в Ичкерии, — учил Гата. — Теперь они уже не поднимутся.
Он видел, что восторженный юноша не вполне ему верит, потому и решил дать наглядный урок. Фирмача взяли возле ресторана "Балчуг", тот стоял посреди тротуара и балабонил по мобильному телефону. По виду обыкновенная коммерческая крыса, но это не имело значения. Гата хотел показать гостю из аула, как настоящий хозяин должен обращаться с двуногой скотиной. Подогнал машину впритирку к тротуару, открыл заднюю дверцу, подошел к фраеру с телефоном, взял за шкирку и слабо упирающегося запихнул в салон. Сказал зловеще:
— Пикнешь — зарежу!
Пленник и не думал сопротивляться, от ужаса вспотел и начал икать. Гата забрал из дрожащих рук телефон и для порядка стукнул им его по башке.
— Не дрожи, придурок. Убивать после будем.
Шахи пояснил:
— Видишь, все они такие. Не люди, бараны.
Привезли добычу в Бутово, где Гата снимал двухкомнатную квартиру на третьем этаже. Таких квартир у него было две, вторая в Люберцах. И еще — небольшая, уютная дачка на Рижском шоссе в поселке литераторов. Количество лежбищ соответствовало его положению в группировке Кривого Арсана. Он седьмой год обретался в Москве, делал бизнес и многого достиг. Кроме недвижимости и двух тачек, у него на даче ютились шесть-семь рабов, но это так, шушера, беженцы из Казахстана. За них выкуп не с кого взять. По правде эти рабы вообще не нужны были Гате, держал их опять же в соответствии со статусом одного из ближайших помощников Арсана.
Пленника открыто провели мимо старушек, сидящих возле подъезда, Гата обнял его за плечи, словно родного. На всякий случай еще раз предупредил:
— Заблажишь, б..., — нож в брюхе.
Со старушками раскланялся — те счастливо закудахтали: еще бы, добродушный Гата нередко подбрасывал им мелочишки на пропитание.
Фирмача посадили в комнате на стул. Выглядел он жалко: лоб разбит телефонной трубкой, из носа капает, икает, мычит, да еще пьян вдобавок. Гата снял предварительный допрос:
— Говори, кто ты? Имя, фамилия, чем занимаешься. Не ври, проверю. Соврешь — убью.
Кудрявый звучно икнул, но нашел в себе мужество возмутиться:
— Вы не имеете права! У меня есть крыша. Позвоните, вам подтвердят. У меня хорошая крыша, солнцевская.
— Ах, солнцевская, — Гата обернулся к Шахи. — Ну-ка, малыш, врежь ему по зубам, да покрепче.
— Но, досточтимый Гата...
— Ничего, ничего, привыкай... С ними иначе нельзя. Пока не врежешь, они наглеют. Это очень наглые люди, сынок. Как гадюки.
Шахи не посмел ослушаться старшего, подошел и небрежно вмазал кудрявого по харе, раскровянил губы. Пленник действительно взбодрился и охотно выложил всю свою подноготную. Зовут Клим Подгурский, директор фирмы "Папико", которая занимается дамским бельем. Магазины, два салона красоты. Никому зла он не делал, дань всегда платил исправно. Женат, двое детишек. Врагов нет. Но самое главное, ему приходится свояком известный во всем мире реформатор по кличке Чубчик.
— Не врешь? — насторожился Гата. — Соврал — резать будем. Кишки пускать.
— Зачем мне врать, — с неожиданным достоинством отозвался фирмач, почувствовав, видимо, какую-то надежду. — Позвоните, я дам телефон.
Гата обрадовался, кивнул родичу.
— Хорошо угадали, сынок. Кого надо взяли.
Спросил у Подгурского:
— Скоко за тебя дадут?
— В каком смысле?
— В смысле выкупа, придурок.
— Почему сразу выкуп? Разве нельзя договориться по-хорошему. Мы же цивилизованные люди. Я на войну сто тысяч пожертвовал. Сам отправлял оружие, репутацией рисковал.
Гата пнул фирмача ботинком в брюхо. Тот надолго затих.
— Видишь ли, сынок, — растолковал абрек Шахи. — Взять выкуп — очень тонкое дело. Мало запросишь — себе в убыток. Много — отпугнешь. Надо точную цифру говорить, в десятку пулять. За такую птицу миллион в самый раз будет.
— Миллион? — восхитился юноша. — Долларов?
— Не рублей же, — Гата улыбнулся провинциальной наивности родича. — Миллион отвалят не глядя. Упрутся, пришлю завтра же его сраные уши в пакете. На другой день — яйца. На третий — голову. Иногда приходится портить товар, чтобы в другой раз не сбивали цену.
Фирмач вяло задергался на стуле, Гата спросил:
— Бабу твою как зовут? Есть у тебя баба?
— Света... Пожалуйста, прошу вас...
— Врежь-ка еще разок, — распорядился Гата, и юный помощник уже с удовольствием выполнил указание. Затем Гата забрал у бестолкового фирмача документы, уточнил телефон, а самого отвел в подсобку, которая была оборудована именно для подобных оказий: в встроенном шкафу на цементный пол брошена плетеная циновка. Лежать не полежишь, а сидеть можно.
— Моли Бога, — сказал Гата, — чтобы баба тебя не продала.
Фирмач заухал филинов из тьмы, пытался что-то объяснить, но Гата захлопнул дверь и запер задвижку.
Помощнику, который смотрел на него восторженными, огненными глазами, счел нужным дать дополнительные наставления:
— Похищать людей — плохой бизнес, очень плохой. Шариат запрещает. Хуже наркоты. Конечно, это не люди, скоты, все равно не увлекайся, Шахи. Иногда, конечно, можно, для азарта, а так постоянно нельзя. Очень плохо.
— Миллион! — все еще не мог прийти в себя юноша. — За такую мразь — целый миллион. Не могу поверить.
Гата самодовольно ухмыльнулся:
— Сейчас поверишь... Их, конечно, стричь — полный кайф, — набрал номер, записанный фирмачом на бумажке, долго ждал ответа, потом сказал в трубку:
— Это ты, Света?
Услышал подтверждение, подмигнул Шахи: учись, дескать, сынок, как вести важные деловые переговоры.
— Света, у тебя муж в беду попал, в плохие руки... Хочешь живого увидеть?.. У тебя деньги есть? Много надо денег, миллион долларов...
Гата терпеливо выслушал, что там Света тарахтела в ответ, сделал знак Шахи, чтобы тот налил вина из графина. Юноша с поклоном подал стакан рубиновой жидкости — благословенная “Хванчкара”.
— Нет, — раздраженно бросил Гата в трубку. — Никого не касается, скоко у тебя денег, Света. Хоть один рубль. Надо достать миллион завтра к обеду. По-другому плохо будет. У тебя мужа убьют, детей не будет, дома не будет — и сама скоро умрешь.
Женщина на другом конце провода, похоже, завелась не на шутку: Гата осушил стакан до дна, прикурил сигарету, потом снова заговорил рассудительно и весомо:
— Уговор такой, Света. Крайний срок сутки. Могу сделать тебе облегчение. Отдашь деньги по частям. Сперва двести тысяч, еще двести тысяч — и так пять раз... Поговорить с Климушкой? Пожалуйста, сейчас поговоришь...
Щелкнул пальцами Шахи, тот побежал, привел фирмача из подсобки. Клим Подгурский за короткое время заточения изменился неузнаваемо: постарел лет на десять: морда из красной стала сизой, во всем облике проступило уныние, будто уже лишился ушей. Услыша голос жены, самым позорным образом разрыдался.
Брезгливо морщась, Гата собственноручно отвесил фирмачу две быстрых пощечины.
— Дело говори, скулить после будешь.
С ЖЕНОЙ ПОДГУРСКИЙ объяснялся минут десять: умолял позвонить какому-то Иваньковичу, продать камни и какую-то "картинку", срочно оформить закладную в банке "Менатеп" — и все это сопровождалось обильным слезоточением, хотя Гата одергивал придурка, и расшалившийся Шахи облил вином из графина, к чему наставник отнесся неодобрительно.
— Вино хорошее, зачем портишь? Лучше кольни шилом в глаз.
Наконец Подгурский, горько рыдая, передал трубку Гате. Гата выслушал Свету, поцокал языком.
— Хорошо, хорошо, девушка, мы же не звери. Пусть двести тысяч вечером, остальные врастяжку. Пойдет уже процент... Только глупостей не наделай, Света, поняла, нет? Одно словечко лишнее — и головку — чик-чик! Тебе пришлем в корзинке, стыдно будет. Сама скоро умрешь. Жди, завтра позвоню... До встречи, дорогая!
Отключив аппарат, обратился к Подгурскому:
— Жена голос приятный. Красивая, да?
— Очень красивая.
— Чья, где брал?
Затравленный фирмач платком промокал с кудрей вино.
— Вы же не верите, господа. Говорю же, троюродная племянница "Чубчика". Из хорошей семьи... У нас нет таких денег. Даже если все продадим, миллион не наскребем. Давайте рассуждать реально, откуда у нас миллион?
— Реально рассуждать, — вернул его на землю Гата, — тебе сразу надо пузо резать. Хочешь так, да?
Шахи заливисто заржал, как молодой конек на лугу. Он знаменитого московского родича и раньше уважал, а теперь, видя, с какой легкостью тот кует казну, испытывал благоговение. Он был счастлив, что этот герой, непобедимый воин не гнушается учить его уму-разуму. Молодому человеку казалось, что он очутился в раю.
— За что убивать? — Подгурский никак не мог справиться с ручьями слез. — Подонки, дикари! Надо же так вляпаться. — Я всегда боролся за независимость Ичкерии. У меня есть доказательства. Квитанции.
— Говно ты жрал, а не боролся, — Гату перекосило от отвращения. — Уведи его, Шахи, от него воняет.
Молодой человек с хохотом, пинками погнал фирмача в подсобку.
На другой день утром, когда Гата позвонил на квартиру Подгурского, чтобы окончательно договориться о передаче первого взноса, женщина, узнав его, каким-то отрешенным голосом пропела:
— Минутку, сейчас с вами поговорят. — И тут же, не успел Гата психануть, в трубке возник солидный мужской баритон:
— Господин Агабеков, если не ошибаюсь?
Гата насторожился, почуяв опасность. Он нигде не наследил, откуда неизвестный узнал его фамилию. На такое способна только одна организация в вонючей Москве, и если сучка посмела обратиться туда за помощью, он сейчас собственноручно приколет ее борова. Гата не боялся этой организации, прошли те времена, когда ее боялись, там, как и везде, половина ссученных, но он не терпел, когда клиенты наглели. Все можно простить, но не наглость. Если простишь русской собаке наглость, она обязательно укусит. Ее надо сразу мочить, как только ощерит пасть.
Он ответил вопросом на вопрос:
— Агабеков или нет — ты сам кто такой?
— Господин Агабеков, — незнакомец говорил уважительно, но с легкой смешинкой, чего Гата тоже не терпел. Все можно простить, кроме смеха. Кто смеется, тот страх потерял. Гнев разбух в нем мгновенно и распирал ребра.
— Вам нечего опасаться, я друг, а не враг.
— Какой ты мне друг, откуда взялся, сволочь?
— Не нервничайте, я все объясню.
— Объясняй, — разрешил Гата. — Потом я объясню.
— Я хочу предложить вам выгодную сделку. Но это не телефонный разговор. Не беспокойтесь, многоуважаемый Арсан в курсе дела. Он дал добро. Можете ему позвонить.
— Ты знаешь Арсана? — опешил Гата.
— Естественно, — в голосе незнакомца прозвучала снисходительная нотка, этого Гата тоже не выносил.
— Естественно, дорогой Гата. Иначе откуда бы я с узнал про ваши маленькие шалости.
— Какие шалости, говори да думай, — проворчал Гата, но гнев утих. Если мужик не врет, все оборачивалось по-другому. А он, скорее всего, не врет, как такое соврешь. Гата действительно похвалился накануне Арсану, что заловил мелкого беса из гнезда "Чубчика" и хочет спихнуть его за лимон. Арсану с этого лимона полагалась четверть, но он выразил сомнение в том ключе, что "Чубчик", как известно по газетам, очутился в немилости у Кремлевского пахана, и у него теперь каждая копейка на счету, лимонами швыряться не станет; но с другой стороны, бек высоко оценил моральный аспект похищения. Посоветовал Гате, если удастся получить выкуп, все равно прикончить гаденыша. Живой он никому не нужен, а дохлый послужит святому делу. Кривой Арсан умел заглядывать в будущее, чем выгодно отличался от большинства горцев, которые были наивны, как дети. Гата признавал его умственное превосходство.
— Деньги вы получите, не сомневайтесь, — благодушно гудел в трубку незнакомец. — Но мое предложение вас непременно заинтересует. Давайте условимся о встрече.
— Давай условимся, — ответил Гата, тщательно все взвесив. — Только один приходи, без ментов.
— Какие менты, милейшие, — засмеялся невидимый собеседник. — Нам менты ни к чему. Без них обойдемся. Устроит вас через два часа на Тверской. Бар "Саломея"?
— Пусть "Саломея". Деньги с собой возьми. Первый взнос. Двести тысяч.
— Обязательно, — чересчур быстро согласился абонент.
— Дай Свету, — попросил Гата, — Ей два слова скажу.
Женщине сделал строгое внушение:
— Предупреждал тебя, Света, помнишь, да? Не послушалась. Совсем мужа не жалеешь, да?
Она что-то залепетала в свое оправдание, Гата повесил трубку. Ему было о чем подумать, вдобавок его беспокоило поведение юного Шахи. Мальчишка не просыхал сутки и как будто немного спятил. В принципе Гата его понимал. Он сам, когда попал в Москву, первое время так куролесил, земли под ногами не чувствовал, но всему есть предел. Вчера послал Шахи за сигаретами и пивом, а тот вернулся через час с двумя белыми обкуренными шлюхами, по виду еще школьницами. Шлюхи были хорошие, Гата спустил их с лестницы, а мальчишку попытался по-доброму приструнить:
— Хоть немного соображаешь, Шахи-джан? У нас в подсобке миллион сидит, а ты тащить в дом кого попало. Так же нельзя, это очень плохо.
Мальчишка хохотал, сверкая белоснежными зубами, ничуть не смутился.
— Привязались, бек, как отвяжешься. Прилипли в магазине, я не звал.
— У тебя голова на плечах или бурдюк с вином?
Шахи сказал, что голова, но трудно было в это поверить. Он и сейчас с утра шатался по квартире, врубил музыку на полную мощность, пил водку и даже попытался дозвониться в родной аул, где телефона отродясь не было. Проходя мимо подсобки, где сидел пленник, обязательно стукал в дверь кулаком или ногой, в ответ доносился жалобный вой, озорник смеялся до слез. Такое легкомыслие было не по душе мудрому Гате, время для забав Шахи выбрал крайне неудачно.
— Пойми, сынок, — стыдил гостя, — серьезные дела не терпят лишнего шума. Надо делать тихо. И животное зря не дразни, зачем дразнить. Плохо это.
Шахи успокаивался, потом хлопал очередной стакан и все начинал с начала. Среди ночи, когда Гата уснул, выволок фирмача на кухню, угостил водкой, а после так отволтузил, что того прихватил небывалый понос, теперь в квартире воняло, как в общественном сортире. Гата наконец пригрозил шутнику:
— Не угомонишься, парень, отвезу на самолет и отправляю домой. Понял, да?
Мальчишка опомнился, принес почтительные извинения и вскоре сладко уснул в обнимку с пузырьком. Гата с грустью думал, как низко упали нравы на их благословенной родине, как глубоко проникла в чистую кровь горцев западная отрава. У молодого поколения не осталось почтения к старшим, они думают только о собственных удовольствиях. И самое ужасное, незаметно для себя молодежь начинает во многом подражать грязным русским собакам: курит, пьет вино, смеется над стариками, обижает женщин своего рода, будто это какие-нибудь белые подстилки, и все это, конечно, не приведет к добру.
Гата докурил сигарету и, все еще укоризненно качая головой, связался по мобильному телефону с Кривым Арсеном. Он предпочел бы разговаривать по обычному аппарату, слышимость лучше, но это значило проявить маленькое неуважение к Арсену, который признавал только вот эти новомодные штуки с откидывающимися крышками. Простительная слабость большого человека. Кривой Арсен старался во всех мелочах соответствовать техническому прогрессу, готовясь к неизбежному броску на Запад.
Гата доложил о странном телефонном звонке, и Арсен подтвердил, что он в курсе событий.
— Люди "Косаря" на тебя вышли... Знаешь, фирма "Аэлита"? Глеб Егоров.
— Не знаю... Зачем они нам, брат? Может быть, они лезут не в свое дело?
— Может, и так, — раздумчиво ответил главарь. — У "Косаря" телевидение, газеты. Он поставил двух губернаторов. Он просит услугу, помоги ему, Гата. Он нам потом пригодится, когда будет на крючке.
ГАТЕ НЕ ТРЕБОВАЛОСЬ много слов, чтобы ухватить суть проблемы, но он почувствовал, что Кривой чего-то не договаривает, мягко спросил:
— Тебя что-то беспокоит, брат?
Арсен нехотя поделился опасениями насчет никому неизвестной группировки, которая появилась в Москве недавно, но пакостила изрядно: лезла на чужие территории, устраивала бессмысленные налеты, но главное — не удавалось отловить чужаков, чтобы узнать поточнее, кто такие. Банды в Москве, как сообщающиеся сосуды, все находятся между собой в относительном равновесии вражды-сотрудничества, внезапное появление дерзкого новяка всех одинаково насторожило.
— Что-нибудь случилось еще плохое?
— Потери, — меланхолично отозвался Арсен. — Ненужные потери. Ночью кокнули Гмырю и Рику Газиева. Ты же их знаешь, боевые парни, сами половину Москвы перекокали. А тут не убереглись. Сели в тачку, а она взорвалась. Гмыря и Рика теперь не небесах.
— Кому это надо? — удивился Гата. — Они кому мешали?
— Значит, кому-то мешали. Скоро разберемся. Есть догадки.
— Может быть, цэрэушники? — предположил Гата. — Или "Бейтар" расшалился?
— Может, и так. Приезжай после встречи, брат. Обсудим кое-что.
— Обязательно приеду, брат, — с нежностью пообещал Гата.
Он разбудил спящего на диване Шахи, и тот не сразу сообразил, где находится, бессмысленно улыбался. Черные усики блестят от похмельной испарины. Совсем еще ребенок. Ну как на такого злиться.
— Я ухожу, — сказал Гата. — Ты останешься. Никакого баловства, прошу тебя, сынок. Фраер нужен пока живой. Потом, если захочешь, отдам тебе. Обещаю.
Юноша заморгал.
— Уходишь? Меня не берешь? Почему?
— Надо кому-то посторожить. Покорми его, ладно, малыш. Пусть говно с себя смоет... Но не бей. Не надо бить просто так, если руки чешутся. Это плохо. Это позор для воина.
— Понимаю, Гата.
Заглянул в кладовку. Фирмач сидел на полу, обняв колени, скрючившись в дугу. Увидя Гату, жалобно заныл:
— Как же можно, мы же цивилизованные люди. Я не отказываюсь платить. Но зачем мучения, пытки?
— Пыток еще не было. Пытки будут, когда денег не дашь. Говоришь, красивая твоя баба?
— При чем тут она?
— Плохо воспитывал. Мало бил. Ты тут сидишь, она кобелей водит.
Фирмач попытался вывалиться из подсобки, Гата впихнул его ногой обратно.
— Выпустите, пожалуйста, — заблеял Подгурский. — Я же не убегу. Ну посижу на кухне. Я боюсь темноты.
— Дурачок, ты дурачок, — пожалел пленника Гата. — Играешь во взрослые игры, а ничего не понял про жизнь.
Через десять минут он собрался ехать в бар "Саломея". Отправился налегке, даже пушку с собой не взял. Кого бояться? В горах на человека иногда нападают волки, а в Москве на него некому напасть.