АДРЕС:

АДРЕС:
40(305)
Date: 5-10-99
ВТОРЖЕНИЕ "современной цивилизации", особенно за последние десятилетия, стало трагедией для жизни малых народностей Крайнего Севера и востока России. Древнейшее сообщество народов, нашедших свою экологическую нишу в экстремальных природных условиях, не могло противостоять этому вторжению и буквально на наших глазах заканчивает свое существование.
Подолгу работая в местах, где основными видами деятельности до сих пор являются традиционные охота и рыболовство, я всегда удивлялся "неумению" коренных народностей добывать рыбу, пушнину, мясо наравне с русскими охотниками и рыбаками. Вроде бы все должно быть наоборот: тысячелетние промысловые традиции должны были бы поставить их вне конкуренции по количеству и качеству добываемых природных ресурсов. Ан нет. В подавляющем большинстве случаев русские промысловики всегда оказываются гораздо продуктивнее. Например, на Таймыре один русский охотник добывал песцов больше, чем несколько десятков "национальных" охотников, вместе взятых. И так везде, по всем показателям.
Похоже, в экстремальных природных условиях могло выжить лишь сообщество людей, которые не противопоставляют себя природе, а сливаются с ней, становясь частью ее биосферы — впрочем, необязательной. Природа, ее растительный и животный мир,— как везде, самодостаточна и вполне может обойтись без человека.
Любой живой организм должен, чтобы существовать, обеспечивать три основные функции: питание, воспроизводство, безопасность (самосохранение). И в естественной экосистеме эти функции выполняются лишь на грани необходимого, без большого "запаса прочности", поскольку создание такого запаса может быть сделано только за счет выживания других видов и, в конечном счете, сократит жизненные ресурсы самого "скопидома".
Никакое животное не делает запаса кормов больше, чем необходимо ему для выживания. Никакое животное не прилагает для устройства своего жилища (убежища) больше сил, чем это необходимо для самосохранения.
Вписавшись в природу Севера, человек научился обходиться таким же минимумом потребностей, как и окружающий его животный мир. Он просто генетически не способен брать у природы больше, чем необходимо для выживания. Поэтому понятно, что охотники из местного населения не блещут производительностью в заготовках пушнины — о товарном производстве в условиях традиционного уклада речь вообще не может идти. Да им никогда и не надо было столько "мехов"! Одежду они делали из шкур медведей и северных оленей (пушнина недолговечна в эксплуатации, особенно при повседневной носке на открытом воздухе). А насчет умения охотиться — попробуйте с копьем пойти на белого медведя, или выйти в море на утлой байдарке с легким гарпуном на кита. Подумать страшно, не то, что сделать!
Но мы принадлежим к иного типа сообществу — технократическому, которое в более благоприятных климатических условиях развивалось совсем по другому пути, по пути накопления и расширенного воспроизводства. Это сообщество постепенно набирало силу и, будучи облаченным в скафандр технических знаний и умений, вторгалось во все уголки земного шара.
Но раньше эта сила была еще не столь слепа, как сегодня. Так, русские старожилы, начиная с XVIII века, привнесли в быт коренного населения Камчатки огородничество и разведение крупного рогатого скота, которые из-за климатических условий не получили большого развития и не могли стать основой жизнеобеспечения. Поэтому и русские старожилы, в конце концов, восприняли систему жизнеобеспечения оседлых ительменов как готовую модель для адаптации. Уже С.П.Крашенинников в 1739 году писал: "Казачье житье на Камчатке не разнствует почти от камчадальского, ибо как те, так и другие питаются корением и рыбою, и в тех же трудах упражняются”.
Но постепенно технократическая цивилизация наполнила собой земные окраины, "человек в скафандре" принес туда свой образ жизни и насильно "одарил" им бесхитростных детей природы.
Пытаясь перенять этот образ жизни, коренные народы русского Севера разрушили связь со своими традициями и в прямом смысле этого слова гибнут. А мы, желая помочь им, лишь усугубляем их страдания. Попытки встроить "местных жителей в процесс расширенного воспроизводства, заставить их принять участие в добыче природных ресурсов для наших нужд выродились в прямой обмен на водку.
"Реформы" больнее всего ударили по самым слабым — по малым народностям Севера. Основа их жизни, традиционные виды природопользования, — подорвана. Так, в оленеводческих колхозах Карагинского района (Камчатка), которые распались на частные хозяйства, поголовье оленей уменьшиломь в 5 раз. Пастухи спиваются, а заменить их некем. Национальная молодежь попросту боится тундры — в интернатах ее учили чему угодно, но не оленеводству. Раньше эти люди могли устроиться дизелистами, киномеханиками и т.д. Сейчас работы для них нет совсем. Огромный урон оленьим стадам наносят волки, но авиацию на борьбу с хищниками уже не поднимают — нет средств. Продукция оленеводства не имеет сбыта на местах, и пастухи вынуждены питаться только олениной и рыбой. Свою лепту в уничтожение поголовья вносят и браконьеры, либо сами убивая животных, либо выменивая их на водку. Охота на морского зверя в национальных поселках почти не практикуется. По-старому добывать разучились, а для современной добычи нет ни нарезного оружия, ни плавсредств. Да и литр бензина стоит на Камчатке сегодня 15 рублей.
Рыбзаводы, которых только в Карагинском районе было более 20, прекратили свое существование, лишив тем самым местное население рабочих мест. Единственная возможность заработать — надрать в сезон икры и продать ее за бесценок или за водку многочисленным перекупщикам. При этом рыба бросается тут же на берегу или в реку. Солить ее тоже "невыгодно" — соль слишком дорога. Поэтому реки в окрестностях национальных поселков представляют собой ужасное зрелище — горы вспоротой, протухшей рыбы с тучами мух над ними. От окисленных жиров по берегам гибнет растительность, отравляется вода.
Страшное зрелище представляют собой сегодня сами поселки — на них печать вырождения и безысходности. Продукты питания, уголь, ГСМ сюда завозятся крайне редко и нерегулярно. Коммунальные службы чаще всего не функционируют. Для их ремонта и эксплуатации, опять же, нужны деньги. Да и кто пойдет ремонтировать ту же теплотрассу за мизерный оклад, если можно пока прожить за счет икры? Заработки на разграблении природы развращают местных жителей, отучают их работать вообще. И это — не их вина, а наша общая беда. Пока политика властей направлена на разрушение государства, все мы поставлены на грань выживания. А народы Севера за нее уже шагнули.
Понятно, что в этих условиях программы международных организаций, скажем, Всемирного фонда дикой природы (WWF), направленные на восстановление систем традиционного природопользования, являются не столько выводом ряда территорий РФ из-под действия внутреннего российского законодательства, сколько единственной на сегодня реальной возможностью сохранить бытие малых народов Севера на планете Земля. И если их адрес будет начинаться, по большому счету, с аббревиатуры WWF, а вовсе не РФ — винить в этом придется не "мировой заговор", а собственное равнодушие и черствость к ближним народам своим, за которых мы, русские, отвечаем перед собственной историей, природой и Богом.
Владимир КИПРИЯНОВ