Итогом этой беседы, которая состоялась еще в конце марта, до вторжения НАТО в Югославию, стала краткая экспертная справка по минерально-сырьевой базе "Большого проекта патриотов" ("Завтра", N№ 13 (278)). Но за рамками той публикации остались интереснейшие мысли и воспоминания "государственного человека", даже сегодня, в канун своего 70-летия, верно служащего Отечеству. Редакция "Завтра" сердечно поздравляет Евгения Александровича Козловского с юбилеем, желает ему долгих лет жизни, здоровья, творческих успехов и нашей общей победы.
Корреспондент. Евгений Александрович, вы с 1975 по 1989 год были министром геологии СССР, занимались вопросами комплексного минерально-сырьевого обеспечения экономики нашей страны. В мире очень мало специалистов такого уровня, считанные единицы. Как, с вашей точки зрения, выглядит ситуация в России и за рубежом?
Евгений КОЗЛОВСКИЙ. За последние 30 лет мировое потребление нефти превысило 90 миллиардов тонн, природного газа — 55 триллионов кубометров. Это примерно 80-85% от всего объема, использованного человечеством за его историю. И тенденции таковы, что проблема ресурсов будет только обостряться. Должного понимания этой проблемы у нас нет. Что происходит? Наши оцененные запасы составляют около 30 триллионов долларов США в текущих ценах. А прогнозные — около 140 триллионов долларов, то есть каждый житель России в потенциале — долларовый миллионер. Но это — в потенциале. Как мы свой потенциал используем? СССР в 1950-1990 годах производил 6-8% мирового валового продукта. То есть был экономическим тяжеловесом, который имел все возможности играть роль мировой сверхдержавы: в политическом, экономическом, военном плане и так далее. Более того, СССР являлся единственной страной мира, полностью обеспеченной всеми видами минерально-сырьевых ресурсов, а потому способной на любой стратегический маневр. И это вызывало к нам огромное уважение.
Часть сырья мы поставляли на экспорт, и это являлось важным фактором внешней политики. Но мы упустили момент, когда могли создать ряд очень влиятельных международных консорциумов по типу ОПЕК, которые были в состоянии контролировать важнейшие сырьевые потоки мира.
В экономической деятельности такого крупного образования, как СССР, ошибки, естественно, были. Но не те, о которых часто говорят сейчас. БАМ, например, ошибкой не был. Это стратегическое направление для освоения новых районов. И я уверен, что он послужит еще стране. На этой трассе открыты месторождения с огромными запасами полезных ископаемых. И если сегодня у государства нет сил и желания их разработать, то это не значит, что страна больше никогда не вернется сюда. Еще в конце прошлого века витала грандиозная идея строительства Сибирско-Аляскинской железной дороги от Иркутска до мыса Дежнева и далее в США. Синдикат, предложивший проект, оговаривал себе право разработки минерально-сырьевых ресурсов вдоль железной дороги. Нынешний БАМ заворачивает к Комсомольску- на-Амуре. Но основные месторождения идут севернее и доходят до Алдана. Надо было проводить дорогу, осваивать месторождения, и деньги бросать на следующий шаг. Освоили месторождение — продолжили строительство. Но главный вопрос заключался в проведении железной дороги до Якутска, хотя она сама по себе ничего не раскрывает, кроме транспортных возможностей на будущее. А главные запасы — в районе Магадана. Все перспективные месторождения там, но отсутствие транспортных путей перечеркивает все, связанное с освоением данных регионов. Я хочу сказать, что много интересного у нас есть. Но сегодня задача — взять хотя бы то, что лежит рядом. Потому что выбираться из нынешнего положения жизненно необходимо.
Сегодня Россия создает не более 1,6-1,7% мирового валового продукта, объем промышленного производства за 1991-98 гг. снизился на 53%, мы никоим образом не можем претендовать на глобальную роль. Когда-то Брежнев с его дикцией произносил полслова — и все слышали. А Ельцин кричит во все горло — никакой реакции. Не потому, что слух у западных политиков ухудшился, а потому, что Россия теперь — слабая страна. И то количество сырья, которое обеспечивало вдвое большую экономику, ей не нужно. На экспорт идет примерно 40% добываемой нефти, 32% природного газа. Цинка — 60% от объема производства, олова — 82% и больше, никеля — под 90%, алюминия — 90%. Причем продают сами производители по любым ценам — лишь бы продать. Государственной политика в экспорте сырья отсутствует, десятки миллиардов долларов теряются на этом впрямую, и сотни — из-за провала цен на мировом рынке. Не говорю уже о реакции конкурентов, в том числе о военно-политической реакции, наподобие поддержки Чечни, и так далее.
Мы же выбрасываем свое сырье не просто по дешевке, но и без всяких условий. Такого нигде нет. Например, нам даже не дают поставлять уголь в Западную Европу. Почему, имея разведанные запасы на 250 лет, мы не можем уголь им продавать? Я понимаю, там есть особые требования к продукту, но это второй вопрос, которым надо заниматься. А главное — надо разработать и четко проводить глубоко продуманную минерально-сырьевую политику: где отступить, отойти, а где наоборот. Других основ для возрождения России у нас просто не осталось.
Второй аспект — отношение к стратегическим запасам сырья. Сюда можно отнести различные виды ресурсов, в зависимости от целей: оборонительных, наступательных, увеличения валютных поступлений. Но цели должно определять государство. Оно от этой работы устранилось. И разбазаривает накопления СССР. У нас, например, зона по преимуществу рискованного земледелия. Значит, в число стратегических ресурсов попадают азотные, фосфатные и калийные соли. Это удобрения, позволяющие получать гарантированный урожай. Их запасы сократились в России на 30-60% от исходного, а редкоземельных металлов — почти на 100%.
Уран — особо болезненная позиция. Согласно прогнозам, потребность в уране, определенная с учетом намечаемого роста мощностей атомной энергетики, с 1991 по 2010 год возрастет в России с 4,5 до 10 тысяч тонн в год. А к 2030 году потребление достигнет 20 тысяч тонн в год. Это официальные цифры. Но пока потребность в уране снизилась, не считая поставок на экспорт, до 3,5-4 тысяч тонн в год. Дефицит потребления, а также значительное количество поставок на экспорт покрывается за счет расходования складских запасов. А США сейчас ведут интенсивную закупку урана, потому что вопросы влияния минерально-сырьевых ресурсов на независимость Америки детально разработаны. И еще с 30-х годов там существует принцип, что США должны быть обеспечены сырьем так, чтобы вести боевые действия в течение трех лет, не привлекая внешних минеральных ресурсов. Вот в чем смысл. И они эту планку держат, создав гигантские складские запасы необходимого сырья.
Наконец, есть проблема развития собственно геологической отрасли в России. А.Н.Косыгин десятки раз говорил мне: "Я знаю, что сегодня творится. Ты мне скажи, что будет завтра". Замечательные слова. А.И.Микоян как-то в беседе подчеркнул: "Геология — дело сложное, моя главная задача была — не мешать геологам. Это — впередсмотрящие государства". И я, как министр геологии, обязан был знать, какая обеспеченность сегодня и на перспективу по любому виду сырья. А сегодня все направлено на то, чтобы геологию в России уничтожить. Из-за сворачивания геолого-изыскательских работ стремительно сокращаются разведанные запасы сырья, а по ряду позиций ситуация складывается просто угрожающая. К 2005-2010 годам мы столкнемся с массовым выбытием из эксплуатации отработанных месторождений и, соответственно, горнопромышленных предприятий. В геологоразведке сегодня работает почти в десять раз меньше человек, чем в 1990 году. И самое печальное, что уходят геологи. А ведь подготовка геолога — это длительный, кропотливый и в значительной мере персональный, “штучный” процесс.
Корр. То есть кадры решают все?
Е.К. Да, конечно. Разве не в этом нас убеждает история? Вообще, лично я делю все, что у нас происходило, на очень четкие периоды, связанные с конкретными лицами. Когда-то, если я не ошибаюсь, Сталин заявил о миллиардном долге по ленд-лизу: "Мы за него заплатили жизнями наших людей". Уже А.Н.Косыгин, когда нужно было купить высокоэффективную по тем временам вычислительную технику, без которой не решались серьезные вопросы по поиску нефти и газа в Западной Сибири, мне сказал: "Мы имеем задолженность около 8 миллиардов долларов. Я не могу перешагнуть этот рубеж". Дальше пришел к власти, если пропустить некоторые моменты, Рыжков. При нем долг СССР достиг, по-моему, 50 миллиардов. И пошло-поехало... Вообще, с приходом Н.И.Рыжкова стиль и методы руководства правительством сильно изменились. А.Н.Косыгин, например, всегда был на связи и доступен. Стоило позвонить по правительственному телефону — он отвечал лично или перезванивал сразу же, как только появлялась возможность. Его отличало умение вести заседания Совмина так, что любой из министров знал: неточности в выступлениях просто недопустимы. Четкость, краткость и ясность выражения были стилем работы. К Рыжкову же не прорваться было. АТС-2 отключен, АТС-1, который вообще нельзя отключать, — тоже отключен. У него сразу появился свой личный аппарат, который не вписывался в работу Управления делами Совмина СССР. Появилось новое, телевизионное представление о работе правительства, получившее кулуарное определение — “Совминшоу”. В целом, с приходом М.С.Горбачева в работу высшего руководства страны вселился стиль размазанного разглагольствования, показухи и каких-то метаний. Помню — хоть смейся, хоть плачь — в 1986 году 12 союзных министров были вызваны к Горбачеву, чтобы обсудить проблемы перестройки. Как обсудить? Часа полтора он проговорил один, как умеет: вокруг темы ни о чем. А потом подвел итог: "Могу сказать, что беседа получилась. Хорошо, что мы встретились. У кого есть вопросы?" Я спросил о том, что было неясно тогда: о цели, структурах, системе управления перестройкой. Он в ответ: "Раз ты такой умный — вот тебе трибуна, расскажи нам, что надо делать". Вот и весь разговор.
Но даже Горбачев и горбачевцы на фоне нынешнего руководства выглядят вполне приличными людьми. Сегодня долг России достиг 150 миллиардов, если уже не 200. 32% бюджета уходит на обслуживание наших займов, а к 2005 году будет под 70%. Что это такое?
Это значит, что сместились все жизненные приоритеты. Мне один современный деятель недавно сказал: "Вот ты был 15 лет министром — и что имеешь? А я три года просидел в одном месте — у меня и внуки будут обеспечены". Он что, о внуках думает? Как он может знать, где и чем его внуки закончат? Но он действует в соответствии с программой, дикими методами удовлетворяет свои потребности, а когда ему говоришь, что так поступать нельзя — просто не понимает и смотрит на тебя, как на идиота. Когда я уходил на пенсию, мне одна крупная западная фирма предложила быть ее представителем в Москве. Офис, машины, секретарши, солидная зарплата — при одном условии: представлять ее и участвовать в переговорах. Я говорю: "Я все понял, кроме одного — вопроса этики. Значит я, всю жизнь создававший минерально-сырьевую базу страны, буду участвовать в переговорах и выбирать выгодные условия для вас?" Они не удивились: "Мы предусматривали и такой вариант ответа. Но должны сказать, что один человек (назвали фамилию) дал свое согласие за деньги, в десять раз меньшие". Я привел этот пример как иллюстрацию той ущербной логики, которая активно внедряется в наше общество и уничтожает его единство.
Корр. Из ваших, Евгений Александрович, слов видна какая-то глубинная деградация нашего общества: от руководства до обычных людей. С чем она связана, по-вашему?
Е.К. Здесь целый комплекс причин, которые трудно охватить в краткой беседе. Но деградация, по-моему, была закономерной. Ведь речь о перестройке зашла все-таки не случайно. Я и сейчас убежден в том, что мы допустили в 60-70-е годы ряд стратегических ошибок. Во-первых, пошли по легкому пути слияния партии и системы управления государством. И получалось так: некто сегодня закончил высшую партийную школу — значит, ухватил Бога за бороду. Посидит немного инструктором ЦК, а завтра может стать заместителем министра. То есть пытались совместить несовместимые вещи. Это — первая ошибка, которая была сделана.
И второе. После смерти Сталина была утеряна глубина теоретических проработок проблем общественного развития. Мы марксизм-ленинизм и проблемы общественного развития свели до выступлений генерального секретаря, написанных Бог весть кем да еще старались объяснить, что это новый вклад в теорию. Это казалось удобным для всех, но разве Сталин просто так все время начинал партийные дискуссии? Даже по языкознанию. Надо было, чтобы партия жила на дискуссиях, воспитывала мировоззрение людей. У нее совершенно другая цель, чем управление государством. Это мы упустили — вот и вылезли на поверхность Горбачев и горбачевцы.
Корр. Евгений Александрович, ваша жизнь делится на два неравных периода. Первый — это почти 50 лет с начала войны, когда вы вместе со всем нашим народом воевали, победили, строили гигантскую державу, реализовали себя, и, наверное, были счастливы, по большому счету. А второй — последнее позорное десятилетие, когда плоды вашей Победы, вашего труда отброшены как ненужные, когда страна катится в пропасть. Что перевешивает на весах вашего сердца, какой из этих двух периодов?
Е.К. Да, с нынешнего перевала все выглядит иначе. Знаете, в 1941 году мне было 12 лет. Я протопал пару лет в партизанских лесах Белоруссии. Война прокатилась через меня сначала в одну сторону, потом в другую. Я высоко ценю белорусский народ. Это — великий народ! Да, откровенно говоря, им и с руководителями везло — это были личности: Машеров, Мазуров, глубоко чувствовашие связь с народом. Там сохранился еще какой-то огромнейший энтузиазм, потрясающая общность людей. Годы войны их особенно сплотили. Я помню, как в те годы передавали из рук в руки листовки, я помню речь Сталина в 43-м году. В отряде наладили детекторный приемник. И вот была огромная лесная поляна, в центре которой хрипела, шипела эта машинка... Было уже темно, но шелохнуться никто не мог, навытяжку все стояли. Я перенес свое горе вместе с этим народом. В 1941 году расстреляли моих дедушку, бабушку, тетю, брата, сестру, повесили дядю, отец погиб. Потом мы нашли все-таки полицая, который участвовал в расстреле моих родных. Меня заставили его расстрелять. Мне он снился года три, наверное. Я в него выпустил из ТТ всю обойму, а он полз, ревел, весь в крови. Старший мой товарищ, Леонид, сидя на лошади, сказал: "Ты, говнюк, даже застрелить врага не можешь". Хлоп — череп ему расколол. Это война... Мы, мальчишки военных лет, все видели. Я вспоминаю, организовал человек шесть, и мы нападали в лесах на белорусских куркулей. Голодают люди, а эти бурт картошки сложат и с оружием сторожат, никого не подпускают. Мы на них нападали, под пистолетом держали. Один пистолет держит, чтоб не дурил, а остальные рубахи, штаны поснимают, завяжут узлами, насыплют туда картошки — и на стан, к своим.
Еще не закончилась война, а нас, мальчишек обстрелянных, начал выискивать комсомол и распределять по училищам. Я, например, попал с друзьями в Бакинское военно-морское училище, оттуда мы бежали, через Ростов-на-Дону, через Тулу в Москву, а оттуда — в Белоруссию, на фронт, пока еще не кончилась война. Добрались до Белоруссии, явились в комитет комсомола, зарегистрировались, как положено, и я сразу пошел в 7 класс. Опять же через комсомол попал в 4-ю Московскую артспецшколу в Сокольниках, а оттуда — в Минское подготовительное артиллерийское училище. Там я закончил курс средней школы, получил серебряную медаль и возможность поступать в высшее учебное заведение. Я благодарен армии. Это было величайшее решение: собрать мальчишек, дать им образование, поставить на ноги тех, кто знал только войну. И когда я слышу, что сейчас в одной Москве 40 тысяч бездомных детей, то думаю прежде всего о том, кем они станут завтра. 40 тысяч — что это такое? Беспризорников после гражданской войны, при Дзержинском, было 20 тысяч, а сейчас вдвое больше. Они озлоблены на всех и вся. Я вспоминаю свое бродяжничество времен войны — но это была совсем другая сфера жизни, было хотя бы сочувственное отношение к нам, когда я с пятилетней сестрой побирался по селам — все понимали, что идет война, что любой может оказаться на нашем месте. Тогда все силы уходили только на то, чтобы выжить. И мы — выжили. Мы восстановили все, что было разрушено войной. Чего же не хватает нам для выхода из пропасти сегодня? Правильно — головы! И, что самое главное, ответственности каждого за свои слова и дела — сверху донизу.
Записал Владимир ВИННИКОВ
18(283)
Date: 4-05-99
