Авторский блог Редакция Завтра 03:00 19 октября 1998

“ОБОРОНКА” НА РЫНКЕ

Author: Александр Королев
“ОБОРОНКА” НА РЫНКЕ
42(255)
Date: 20-10-98
С Александром Николаевичем КОРОЛЕВЫМ, бессменным директором НПО “Исток” за последние 10 лет, наш корреспондент встретился на акции протеста 7 октября в г.Фрязино Московской области. Запись его выступления на митинге и беседы с ним легла в основу этой публикации.
ПОЧЕМУ МЫ ПОДДЕРЖАЛИ требование об отставке президента Ельцина? Потому что "курс реформ", которым от его имени ведут страну, полностью исчерпал себя и уже ничем не оправдан. Нынешний приход Примакова — тоже признание необходимости сменить курс. Сделать это очень сложно, и не только потому, что будут мешать многие силы и структуры. Я думаю, что Евгений Максимович, как многоопытный политик, сможет постепенно все подводные камни обойти. Но ситуация сегодня значительно хуже, чем в 1991 или 1993 году.
Тогда был провал из-за резкого обесценивания оборотных средств, но каждое предприятие имело, грубо говоря, загашник: по сырью, по запчастям, да и вся производственная инфраструктура еще не была разрушена. А сейчас, например, хорошего металла в стране днем с огнем не найти: ни вольфрама, ни молибденового порошка, ни бескислородной меди. Все запасы подмели, а предприятия, выпускавшие эту продукцию, рухнули или ушли за пределы России. Мы вынуждены искать необходимое сырье на мировом рынке, даже специальную службу для этого создали. Недавно удалось договориться о поставках чилийской бескилородной меди. Своей уже нет. Или, скажем, мы всегда закупали в Казахстане бериллиевую керамику. Это уникальная вещь, только для СВЧ-приборов она и нужна. Сейчас там производство поставлено так: полгода принимают заказы до нужного им пакета, потом собирают местных жителей из окрестных поселков и аулов, которые делают все за месяц и снова расходятся по домам до гудка. Из-за такой допотопной организации производства цены у них сейчас превышают мировые в пять раз.
Я знаю, что хуже не будет, потому что хуже некуда. У нас было 12000 работающих человек, сейчас осталось 5500. Налоги — я не знаю, какое предприятие может их платить. В прошлом году, например, на рубль товарной продукции мы должны отчислить 62 копейки. А за остальные 38 нужно было закупить сырье, рассчитаться с энергетиками, обеспечить зарплату, да еще и какую-то прибыль получить. Это невозможно
И обвал рубля, наконец, показал, если не всем, то подавляющему большинству, что хватит гоняться за долларом, а нужно развивать собственное производство. Нельзя сидеть только на трубе. Даже для трубы нужны насосы, другое оборудование, то есть машиностроение. Импортом здесь не обойтись: их продукция не всегда приспособлена к нашим стандартам, к нашим условиям работы, прежде всего климатическим. Она часто отказывает на холоде, при резких перепадах температуры, и это ни для кого не секрет.
Очень большая надежда на Маслюкова. Маслюков профессионально знает оборонку, знает систему планирования и может профессионально оценить ситуацию. А это сейчас самое важное. Потому что все вокруг кричат: "Дай денег!" — но деньги появятся только тогда, когда маховик внутреннего производства закрутится, люди станут что-то зарабатывать, смогут покупать необходимые им товары у другого производителя. Только увеличивая массу реализованной продукции, поднимая тем самым реальную производительность труда, мы можем выйти из болота, в котором увязли за последние годы. Неясно только, хватит ли сил это все толкнуть вперед, а желания у нас хватит. Сейчас остались только те, кто хочет и может работать на рынке.
Потенциал у нас еще есть: и кадровый, и технологический. Остались все научные работники: доктора наук, кандидаты, — для них немыслимо бросить любимое дело, куда-то уйти. Очень много потеряно высококвалифицированных инженеров, технологов, рабочих в возрасте от 30 до 40 лет. Но и они потеряны не безвозвратно. Например, сварщик, который варил специальные титановые сплавы,— он без работы не остался, пошел варить газопроводные трубы или сейфовые двери. Зарабатывает он больше, но считает, что деградирует как специалист, начинает терять уважение к себе. И, конечно, даже на меньшую зарплату, но хотя бы сравнимую, он вернется на работу в "Исток".
Люди здесь работают прекрасные. У американцев есть профессионализм в очень узкой области. Шаг вправо, шаг влево — они уже плывут. А у нас люди очень широко образованны. Может быть, они в меньшей степени знают какую-то узкую проблему, но когда нужно найти новое решение, да еще на стыке разных отраслей или направлений — здесь равных нет. В этом отношении потенциал России не то, что высок — только отсюда могут идти новые идеи, новые технологии, новые решения и новые вопросы.
Нашим людям были предложения оставаться в Америке, работа по контрактам 60-100 тысяч долларов в год, а здесь они получают в год 5-10 тысяч рублей, в сто раз меньше. Причем я им не запрещал там оставаться, но они на это не пошли, потому что понимали: за год американцы из них всю информацию высосут — и ничего больше. Некоторые в Южной Корее работали, в фирме "Самсунг", тоже получали хорошие, по нашим меркам, деньги: 2 тысячи в месяц, но вернулись, мотивируя тем, что у корейцев не та творческая атмосфера, и работа, которой приходилось заниматься, никакого профессионального удовлетворения им не приносило.
Другое дело, что патриотизм не должен переходить в снобизм, что у нас, дескать, все равно лучше. На Западе есть чему поучиться, есть области, где мы серьезно отстали. И когда наши ведущие специалисты поездили по миру, этот квасной снобизм у них сошел на нет. Везде есть свои школы, со своими плюсами и минусами. У нас, например, занимались многолучевыми кластронами, теперь на базе этих наработок мы делаем для космоса источники питания, которые дают мощность на единицу массы в три раза больше, чем могут американцы сделать. Где-то мы выигрываем, где-то проигрываем. Но СВЧ-приборы в принципе невозможно делать по "желтым технологиям", как в Тайване или Сингапуре, когда девочки с улицы за гроши бытовую технику паяют.
Мы уже не рассчитываем ни на серьезные бюджетные поступления, ни на госзаказ от военных и т.п., потому что выполненную работу они все равно не оплачивают. Минобороны имеет перед нами долг 25 миллионов новых рублей еще с 1994 года, причем никто же его не процентировал, не индексировал, никто пеней и штрафов не начислял, как нам государство начисляет. Такая петля этих долгов и штрафов накопилась, что новое правительство должно, конечно, каким-то образом ее разрешить всем промышленным предприятиям, но я, повторяю, на это не рассчитываю. И даже налоги — не самое страшное, самое страшное — рост цен на энергию, потому что мы адекватно не можем поднять отпускные цены, иначе у нас никто ничего не купит.
Мы до августа платили 500 рублей, то есть 8-9 центов за киловатт, сейчас в два раза меньше из-за падения курса доллара, но в себестоимости продукции доля энергетических затрат все равно составляет около половины, а до реформ было 5-6%. У нас ведь сложнейшие технологии, для них необходим кислород, водород, азот, сжатый воздух, целое химическое производство свое. В некоторых приборах до 80 разных паек проходит, каждая — в своей атмосфере, в своем тепловом режиме, лазерная и т.д.
Я один раз с Гайдаром на эту тему говорил, но сущности моих проблем он понимать не хотел. Ведь у нас на предприятии ситуация какая? Госзаказ у меня, даже если бы он проплачивался, составляет меньше 10% объема. Но я отказаться от него не могу. Ведь мы делаем такие приборы и устройства, которые используются во всех системах вооружений, это их глаза и уши. Особенно сейчас, когда нужно делать сверхточное оружие, наша продукция приобретает особенное значение. Наши изделия стоят на всех локаторах, на всех специальных системах связи, а сейчас все эти вещи выходят в новые сферы, например, миллиметровые волны, и пока что все технологии мы сохранили. Но в производственном цикле, предположим, выход — 100 приборов, а государство заказало всего один, но мы его должны сделать. То есть пройти по всей технологической цепочке. А хоть ты в печку загрузил 100 приборов, хоть один — энергозатраты те же, и вся их стоимость ложится на вот этот единственный экземпляр. То есть нельзя уменьшить себестоимость за счет объема, разнести стоимость на него. Зарплату мы сами себе зарабатываем, мы государственное предприятие, вроде бы, но из бюджета ни копейки денег не получаем. Мне нужно самому объемы искать, а для этого нужны нормальные условия работы. И я должен держать это производство, сохранять мощности, сохранять технологическую цепочку: хоть четыре прибора делать в год, хоть один. Если я этого не сделаю, меня просто посадят, и в каком-то смысле будут правы. Но раз так, то компенсацию затрат я должен получать в чем-то другом. Но этого нет. Нет государственной политики в нашей отрасли. Конверсия, о которой много говорят,— не политика. Для конверсии должен быть открыт внутренний рынок. Мало того, что ты должен сделать реальную продукцию,— люди должны иметь возможность твою продукцию купить. А у нас все наоборот.
Мы, например, создали с американцами совместное предприятие по производству слуховых аппаратов, очень маленьких, внутриушных, на уровне мировых стандартов. Казалось бы, хорошее дело. Но этот аппарат стоит 50 долларов, на Западе — 120. А он по цене должен укладываться в месячную пенсию, не больше, потому что это изделие прежде всего для пенсионеров. На Западе они вообще выдаются через соцзащиту, бесплатно. Там нельзя получить позолоченный или усиленный аппарат — за это надо платить серьезные деньги, но стандартный аппарат, если имеешь в нем необходимость, получишь за счет страховых взносов обязательно. У нас тоже такая система существует, но средств в ней нет. И министерство соцзащиты, несмотря на все наши старания, заказа не дает. Ищем другие варианты, договариваемся с западными фирмами, австрийским "Венеатоном", например, для которого мы собираем аппараты, а они их у себя продают. Только на сборке они экономят 7-8 долларов, а мы получаем 2-3. Но если заказ составляет 50000 штук, то есть смысл этим заниматься. А чтобы самим выйти на западный рынок, нужен собственный аудиоцентр, реклама по медицинским учреждениям.
То есть налицо лоббирование и, честно говоря, финансовый подкуп. Фирма "Сименс" может платить определенной группе врачей, а мы — нет. Вдобавок, сейчас на комплектующие детали таможенная пошлина — 5%, и на слуховые аппараты — 5%. Почему не 25%? Почему нельзя поддержать своего товаропроизводителя, если качество у нас не хуже импортного? Так ведь во всех развитых странах делают. Когда я в Америку отгружал СВЧ-приборы, там установили ввозную пошлину в 35%, потому что я конкурировал с их фирмами на их же внутреннем рынке. Значит, у меня отпускная цена должна быть сразу более чем вполовину дешевле, чтобы только войти на американский рынок. Это очень сложный процесс, для него нужна и сервисная служба, и торговая марка, и наработанные контакты.
Вот мы сейчас выходим к американцам с магнетронами, которые в гражданской сфере имеют массу специализированных применений — например, для быстрого размораживания мяса в СВЧ-поле. У них подобные приборы тоже есть, но наши лучше. И потенциальные покупатели в США нам сразу говорят: мы сделаем конкурс между поставщиками, чтобы посмотреть и выбрать себе партнера. А если такой партнер уже есть, то и разговора с нами не ведут. Сегодня мы для них есть, а завтра — нет, зачем же из-за русского, из-за чужака разрывать наработанные контакты со своими? Ведь еще непонятно, как мы будем работать, насколько надежны, своевременны будут поставки, и т.д. Это противоречит принятой там деловой этике, и никакое снижение цен здесь не поможет. То есть для американцев "рынок" — совсем другое понятие, чем для нас.
И так — по любым видам продукции. Внутренний рынок сжат до предела, а для развития экспорта, как и для повышения производительности труда, нужны капиталовложения. Мы увеличили за последние восемь лет экспорт, наверное, раз в 50 по стоимости. А внутри страны объем продаж сократился в 100 раз. Если бы в стране был платежеспособный рынок, я бы запустил 5-6 новых медицинских приборов, например, которые у меня и Запад хочет покупать. Но я туда не могу их продать, потому что нужна сертификация, испытания в местных клиниках, реклама, пресса — это 2-3 миллиона долларов. У меня таких денег нет. И ни у кого их нет.
Вообще, экспортный выход можно получить лишь на базе тех научно-технологических заделов, которые были созданы еще в советское время. И правильно поступают те, кто часть своих нынешних доходов пускают в задельные разработки. У нас еще делают такие приборы, которые на Западе в принципе не смогут делать ближайшие десять лет. Например, анализаторы спектра космических лучей до 1500 гигагерц. Для сравнения: лучшие сименсовские приборы "берут" до 450 гигагерц, и как раз наша технология водородной пайки обеспечивает такой разрыв.
Так, мы выпускаем прекрасные электроискровые станки, мы изобретатели способа обработки металла искровым разрядом. И если стандартная толщина рабочей проволоки 300 микрон, то мы делаем толщину на порядок меньше: 30, 25 микрон. Сами понимаете, какая точность обработки при этом может быть достигнута. И эта точность — не прихоть, она нужна при создании наших СВЧ-приборов, вообще в точном машиностроении. Раньше, в Советском Союзе, мы делали 150 станков за год. И они расходились так, что министерство даже не давало самому их продавать. Они шли как разменная монета, как подарок кому-то. Теперь в России я продаю 1-2 таких станка, и то по бартеру. Не потому, что качество стало хуже, просто нет денег, нет работы у машиностроителей. Я поэтому продаю их в КНР. Но станки — это не нефть, не газ. Чтобы их продать, нужна инфраструктура сервиса, ремонта, восстановления. И это сложные, специализированные изделия, не ширпотреб. Значит, я должен туда своих специалистов послать. Пока я время от времени направляю такую бригаду по тем китайским заводам, где стоят мои станки. Но такой вахтовый метод хорош, когда в стране 20-30 станков стоит. А когда их 200-300? Тогда надо открывать свою контору, как любая уважающая себя фирма.
Есть еще такая возможность, как то, что я называю "косвенным экспортом". Но ситуация с ним еще более сложная. Потому что есть предприятия, которые выпускают конечную военную продукцию, а мы у них — субподрядчики. Они еще что-то могут получить, хотя бы на зарплату, а до "Истока" уже ничего не доходит. Хотя все признают, что наши технологии — базовые для оборонной промышленности в целом. И там, где предприятия "зацепились" за внешний рынок, нашли экспортный выход, например, при производстве локаторов — там и мне достаются деньги, потому что у них производство без меня остановится. А где оно и так стоит или работает от случая к случаю, надежд что-то получить нет. Но пока через весь этот круг деньги из Индии или Египта до меня дойдут — возникает масса проблем: и с планированием, и с зарплатой, и так далее.
Доходит до смешного. Вот покупает государство западные системы связи: "Моторола" или "Самсунг", находит для этого деньги. А в этих системах связи использованы наши СВЧ-приборы, которые мы за копейки вынуждены продавать на внешнем рынке, чтобы поддерживать производство. В этом плане тоже нужна элементарная государственная политика, но ее нет.
Следующее, что у нас есть — новые технологии, которые я не запускаю в производство, но которые могут быть востребованы народным хозяйством. Но на доводку и внедрение этих разработок из-за проблем финансирования может уйти два-три года, если не больше, а на выходе их подхватят западные фирмы и начнут у себя быстро делать. Потому что у них нет проблем взять инвестиционный кредит. Если бы у нас банки повернулись на долговременные кредиты, можно было бы запустить очень интересные проекты. Например, СВЧ-технологии по разделу жидкостей, например, нефте-водных эмульсий, особенно на последних этапах, когда связи между молекулами очень сильны, а небольшое СВЧ-воздействие их резко ослабляет. Происходит каплевидный резонанс, теория которого у нас хорошо разработана. Казалось бы, вот технология, за которую нефтяники должны ухватиться обеими руками, но договориться с ними сейчас нельзя. Мне говорят: хорошо, давай установку, мы заплатим. А как ее сделать? У на есть лабораторные исследования, есть рабочий макет, но нет специалистов-нефтяников, которые встроили бы такую установку в технологическую цепочку нефтедобычи. На все это отдельные деньги нужны, а их ни у нас, ни у них нет. И взять неоткуда. То есть потенциально серьезные позиции для технологического взлета у нас есть, они могут обеспечить скачок производительности, но нужны инвестиции. А в условиях, когда можно, не напрягаясь, зарабатывать 90-100% годовых, кто и какие деньги начнет в производство вкладывать?
Не станет такой возможности, начнут банки работать нормально — все еще можно исправить. А это — дело нового правительства.
Записал Владимир ВИННИКОВ
1.0x