Авторский блог Редакция Завтра 03:00 27 июля 1998

КАЛИНОВ МОСТ

Author: Владимир Судаков
КАЛИНОВ МОСТ
30(243)
Date: 28-07-98
КАЛИНОВ МОСТ
Тайнописна ты, река Сморода,
русский в изголовии погост...
В тыщелетнем русле нет и брода,
только этот порубежный мост,
только та, последняя, избушка
из былого круга деревень.
Вод не возмутя, ворон обрушив,
нынче Змей крадется, словно тень:
затвердил преданий наших резы,
дюжиноголов и пятипал.
...Пометал Илья и шлем железный,
пояс, рукавицы пометал.
Раскатились бревна, даже сгнили,
но под сводом медленных небес
други обо всем уже забыли —
спят, опившись зелья из древес.
Третья ночь срывается отвесно.
Вбит по выю. Вышел сказке срок.
И тогда Илья лесам окрестным
корни становые поиссек.
Но отраву — из-за моря возят!
И Сморода, до конца веков
иссыхая, трижды бившись оземь,
немо пала в ноги городов:
“Неужель не сыщется четвертый,
неучтенный отрок, наша стать?”
...Сказка вот, да ей не верим что-то.
Правду будет некому читать.

ИЛЬЯ И ЕГОРИЙ
Сюжет последней былины
Павлу ШУВАЛОВУ

Камень ростанной русской судьбы
обиходили псы и вороны,
закоптило из чадной трубы,
злая влага изржавила склоны.
Письмена истончились до тьмы, —
не прочесть, сколько ни наклоняться.
И зачем? — далеко уже мы,
а обратно не след ворочаться.
След простыл: затянуло песком
из-под жирной ночи чернозема.
Что вдогон укорять: где твой дом?
Ничего не расскажем о доме.
Нам отсюдова некуда бечь,
хоть задымленный воздух и тесен,
за душой — оскуделая речь,
с половины забытые песни.
Но не стронута тяга любить,
нам единая ныне порука.
О пустыня! По ней и кружить,
по своей, ведь вчужах — не наука.
...Растянулись на век, как на миг,
об отставших — горюя, без гнева,
сдуру кто проскочил напрямик
иль казной соблазнился налево.
Впереди многоратный Илья,
этот путь ему издавна ведом.
Глубока после нас колея,
но сосняк подымается следом.
Вот пройдем — сквозь закат, до конца
и отстроим хоромы-чертоги.
Жаль, не будет подсказа отца,
молчалив мамин холм у дороги.
Ждет в истоках — все круче — тропы
(нам привычно ломиться противу)
сошка вострая, звездная пыль:
различим потаенную иву.
Ох, Илья, не устань от седин!..
Только с кем это первый наш воин?
Уходил от развилки — один,
а слыхать — их теперь уже двое.
То за зыбкой недальней верстой,
не плутая, сошлись неотвратно
(есть, чего обсудить им) земной
и небесный — два сводные брата.
Этот — злато на храмы пустил
и заморских князей разневолил,
тот — германскую сталь затупил,
лжу латынян лишил ее доли.
А сей день...
...Встречу — лунная рябь!
— Это кто же, прозрачно-невидим?
Ну, Егорий, копье не ослабь.
— Что, Илья, тяжкий меч не обидим?
* * *
Моя зеленая родина —
вереск в тени сосняка
между темными ельниками;
льдистые крылья стрекоз
сквозь синий звон перелески;
желудевая кольчуга дуба,
морошковая осыпь болот,
скользкие следы волнушек;
золотая плесень лишайников
на серых оскалах скал;
синичьи гроздья рябин
над белым льном озерка
в черноспинных крапинках щук.
...И поверх всего —
тесовая крыша Николы.

* * *

Потемнели отцовы обои,
вечерами — под цвет темноты.
Через окна ли, стены — листвою
блещут тощей смороды кусты.
Больно давит лодыжки забором,
на лицо каплют звезды насквозь.
Отвернуться куда?
И не скоро
для рубашки отыщется гвоздь...
Свет не включит.
Ссутулившись сильно,
посреди мирозданья сидит
и глядит во все стороны сына.
А обои — такой дефицит.

ДЕНЬ ВЛАДИМИРА. 28 ИЮЛЯ
Друзьям на Родине

На то и воля нам дана
что выше нас другая Воля,
на треть судьбы земное поле,
а дале — океан без дна.
Мы все двунадесят язык
семижды выучили честно,
но грянул час России шестый,
и мрак по рубежам возник.
Морозов огонь и хлад огня
теснят нас в глубь родной равнины.
Стоим, прикрыв друг друга спины,
и русский крестик — вся броня.
Владимир, Александр князь
и я оплечь, вдаль окликая —
Илью, Алешу, Николая,
а Глеб, Борис — незримо здесь.
Двух отчин нет у нас — одна,
и что за Воля — здесь узнаем,
но не сойдем!
И тьму смывая,
открылась бездна, звезд полна.

СЕРДОБОЛЬСК
Из хроники о поездке летом 1993 года

— Дик! Цепь порвешь!..
Ну, дети, разгружать.
И не на двор, несите вслед за Галей...
Дом к Ладоге хотел с горы сбежать,
да огороды с садом удержали,
шоссейкой в дедов край —
он мог и так, —
но там мертва зыбь Рыбинского моря,
к тому ж, хозяин — здесь рожден.
Итак —
Суббота...
— Юля-а!..
Недосуг до спора:
проверить сетку, принести воды,
калится банька...
— Грядки поливали?..
Селенье обратилось в дачи. Дым
свивал прогресса ровные спирали.
Сегодня пир. По-дружески сойдясь
и гость-миллионер с гостинцем кряду.
В сарае овен был разделан враз,
он на плите и вот уж с хлебом рядом.
За стенкой дети, разметавшись, спят,
жена мудра и весела хозяйка.
О, друже, ведом с помыслов до пят, —
за вас, за дом по первой наливай-ка.
За встречу прежде? Кто же поперек?..
Огурчики-и!..
За дом!..
За юных дочек!..
За Сердоболь! — его черед и срок
(“За Родину!” —
переведу для прочих)!..
Как чья земля?..
Пронзя границы стран,
ты знаешь:
меч берет, святят же предки.
Здесь лег мой род. А твой отец Иван?
И потому — за Сердоболь навеки!
За отчичей, единый корень наш,
а мы окрай могил не раз стояли.
Их холмики взбугрили весь пейзаж,
с их выси, не со скал — России дали.
Но как-то...
Покурить? Сейчас пойдем...
в конце гостебы содрогнулся даже:
как поле братской сечи, а не дом.
Никто чужой: побили мы — себя же!
И так везде, в окно любое глянь.
Да что ж мы? —
думал, не скрывая плача,
и понял: так мы выжигаем дрянь.
Забыв Завет, не знаем, как иначе.
Весь замер мир — вне Господа и даты
в крови и скуке. А Россия пьет:
мастеровые, школьницы, солдаты,
вожди и слуги — разом.
Смертный пот
солит глаза, подчас дырявя души
до тех, зверьем клубящихся, глубин.
И ты над этой бездною —
один!..
Налей и заведем-ка песню лучше,
ту, что отцы успели нам напеть —
о тайне русской смерти:
“Степь да степь...”
Простор закрыв, как обложили нас:
мы только отходили по газеты,
накланялись
срамным ларькам при этом,
откроешь дверь —
в упор премутный глаз.
И радужная мамина дорожка —
к подножию рогатого ведет!
Циклоп чуть не с роддома души пьет,
взамен вливая яда понемножку, —
младенец Гамлет! — в уши и глаза.
Неуж цистерны крови, бочки спермы
и буйство харь клыкастых —
только первый
к ногам цивилизации ясак?
Уныньем, злобой, русским мятежом
отягощен великий пост без веры.
Не знали мы, что белостенный дом
в ничьепрестольной
скоро выжгут серой.
...И все же —
пей, трезвей, гляди и слушай,
и мучайся: доколе и когда
конец державе? И очнись, вставая:
ведь если водка — мертвая вода,
то вера, Русский Бог —
вода живая.

ПОСЛЕДНЯЯ БАНЯ
В. К. и С. Н.

Ах, как дует с Онежского понта,
редкий лес пробивая насквозь,
что скрипит от железного пота
всяк — о, дачи дощатые — гвоздь.
Остудило весь мир предосенне.
оттесняя опять в города,
но просторны у баенки сени,
в бочке густо желтеет вода.
Напоследок тепла набирая,
ахнут, телом запретно светясь,
темь беспечных дверей отворяя
в гулкий вой,
во вселенскую связь.
Хоть не веришь, что сеяна смело
злая озимь по отчей земле,
ибо так по-домашнему зрелы
невысокие окна во мгле.
В мутной глуби запутало сети,
изострился вниманием лик.
...Да пребудут извечные эти —
долгий берег, родной сиверик.

НЕУГАСИМАЯ ЛАМПАДА
Из московской хроники,
май 1992 года
1

В Москву!..
Москва, как много в этому звуке...
Мелькнули Подпорожье,
Тверь и Клин.
На родине остался снег излуки,
здесь —
кипень цвета, глаз немая мука...
Какой там,
к черту, закордонный сплин!
Черемуха, каштаны, вишни — срочно
весны задержку наверстать спеша,
все разом заневестились: ну, точно
народы засбирались в путь урочный,
и лишь рябинки русская душа
все медлила.
Тревожное стоянье
России — мати всех материков.
...Вокзал. Люд переезжий и случайный.
Еще звучней в насупленном молчанье
смак не таимых боле матерков.

2

Витье старинных улочек по склонам
жилые башни отразили ниц...
Отвергнув веру в меру и каноны,
о, коли мы — народ, то увлеченно
зачем дома воздвигли — выше птиц,
выше перста Ивана? Не пристало
от мира застить красоту и звон!
Железная империя устала
без них.
И нет бы, “novemor” сворчали —
“Курри!” —
рекли вороны с трех сторон.
И, глянь, товары на любые вкусы:
медалей горсть, цветы в сыром ведре.
Бутылки, крестик...
— Что ты, не тушуйся, —
круг южных лиц. И не едина руса.
Да как живут тут —
в проходном дворе?
— Земляк, погодь.
Скажи-ка, ведь недаром?..
— Да брось ты! Если оптом —
в полцены.
Небось,
и сам желал порвать со старым?
Бери. Свобода... Эту даму даром.
Куда-а?..
Ты из какой, браток, страны?
...Москва, да ты ли это, золотая?
Не сплю ли? Стен зубчаткой уколи.
В метро!..
Старуха, девочка? — не знаю,
крестилась мелко в уголке, родная,
все кланяясь до каменной земли.

1.0x