ПО ВЕЛЕНИЮ ЧИНГИСХАНА

Author: Николай ЛУГИНОВ
ПО ВЕЛЕНИЮ ЧИНГИСХАНА (фрагменты романа)
25(238)
Date: 23-06-98
КРОВНЫМ ПРЕДКОМ, зачинателем роду-племени Чингисхана, нашего великого вождя и предводителя, сумевшего переместить тех, кто прозябал на отшибе да на окраине в самую сердцевину, тех же, кто жировал в центре, пируя да блаженствуя, веселясь да играючи, будто рыбья молодь в теплой воде, оттеснить на обочину; связавшего тугим Монгольским узлом воедино судьбы разных народов и огромных государств; заключившего в объятия свои Мир земной, прославляемого и проклинаемого, оправданного и оклеветанного, хулимого и возносимого в веках, — был досточтимый Берте-Чоной, взращенный и спущенный с небес с предопределенной целью Верхними Высокими Божествами Айыы.
Супругой Берте-Чоноя была госпожа-хутор Куо-Маралтай. Они кочевали вдоль устья реки, огибающей подножие горы Бурхан-Халдун. От них родился Бата-Чаган.
Бата-Чаган родил Тамачу, Тамача родил Хорочоон Мэргэнэ, Хорочоон Мэргэнэ родил Уоджу Борохула, Уоджу Борохул родил Салы Хачая, Салы Хачай родил Еке-Нжудуна, Еке-Нжудун родил Сим Сэга, Сим Сэг родил Хоргу.
Жену сына Хоргу, Борджугунатая Мэргэнэ, звали Моголджун-Куо. От нее родился сын Тороголджун Байан. У того, в свою очередь, родились сыновья Дуба-Соххор и Добун Мэргэнэ. Старший из братьев отличался исключительной зоркостью, несмотря на то, что был слепым на один глаз, а потому и прозывался Соххором — кривым.
Однажды, сидя на высокой скале Бурхан-Халдуна, Дуба-Соххор заметил вдали большое число людей. Он понял, что со Стороны Севера приближается неизвестный ему род, и послал своего младшего брата Добун Мэргэнэ навстречу, чтобы разузнать, откуда и куда кочует племя и каковы намерения его вождей?
Добун Мэргэн выяснил: один из крупных предводителей Хоро-Туматов Хоролотон Мэргэнэ, женатый на Боргуджун-Куо, дочери знаменитого правителя земель, называемых Хор Боргуджун, Бархадая Мэргэнэ, уводил свой род подальше от распрей и кровавых раздоров за лучшие охотничьи угодья, обильно политые в последние времена кровью ближних. Мирные цели пришлых людей пришлись по душе Добун Мэргэнэ, но более всего молодца поразила невиданная красота дочери их вождя Алан-Куо. Вернувшись, Добун Мэргэнэ, полнясь восхищением, рассказал старшему брату о прекрасной девушке, выразив желание взять ее в жены незамедлительно. Дуба-Соххор сам отправился сватать невесту за младшего брата.
Старейшины, оторванные от отчей земли, с радостью согласились породниться с сильным местным родом. Так Добун Мэргэнэ и Алан-Куо стали мужем и женой. У них родилось два мальчика: Бугунатай и Бэлгинэтэй.
А у Дуба-Соххора было четыре сына. Именно им впоследствии судили Боги стать прародителями четырех изгоев — родов Дюрбюен. Характер они показали смолоду: как только умер отец, четыре брата, не подчинившись, как того требовал обычай, своему дяде Добун Мэргэнэ, откочевали на четыре стороны. С той поры и пошла поговорка: “Четыре Дюрбюена, не признающие ни крови, ни родства!” На все их потомство пала тень, так что по сей день люди сторонятся Дюрбюенов или посматривают на них косо.
Добун Мэргэнэ ненадолго пережил своего старшего брата. Бедная Алан-Куо осталась вдовой с двумя сыновьями. Тем не менее, она не только не расточила, но и приумножила свои богатства, умело управляя работниками и объединив родичей. При этом безмужняя вдова умудрилась родить еще трех сыновей — Беге Хадагы, Букутая-Салджы и Бодончора. Все три парня имели совершенно удивительную для Степи внешность: были светловолосы, светлоглазы, белы телом и лицом, росли необычайно крепкими, превосходя своих сверстников в силе и выносливости намного. Старцы-мудрецы, глядя на мальчишек, лишь вздымали руки к небу, указывая тем самым на Божественное провидение, обычные люди судили иначе.
Не без наущения последних, охочих до похихикиваний и чужого раздора людей, старшие сыновья, рожденные Алан-Куо от Добун Мэргэнэ, Бугунатай и Бэлгинэтэй однажды затеяли разговор:
— Поблизости нет ни одного человека с такой светлой кровью, от кого же родила наша мать наших младших братьев?!
От матери, как известно, ничего не скроешь: Алан-Куо стало известно об этих речах.
— У вас есть повод подозревать свою мать, — обратилась она к Бэлгинэтэю и Бугунатаю. — На это я вам отвечу: в младой поспешности не берите на себя грех, давая слишком простое и низменное толкование вещам, понимание которых вам пока недоступно. Слушайте, как было на самом деле... Однажды, когда небо утонуло в кромешной тьме, вдруг словно день воссиял передо мной: в дымоход сурта спустился будто светящийся человек, волосы его отливали золотом, глаза лучились небесной голубизной... Он тихо присел рядом... Я замерла, не в силах пальцем пошевельнуть, дыша и не дыша, ибо страха не было во мне, а было лишь удивление и странная радость, сердце, стучавшее, казалось, на всю Степь, отпустил давний зов Высокой Судьбы Айыы... Еще в детстве мне была предвещена встреча с этим человеком, грезы о нем я порой считала наваждением, пыталась выкинуть их из головы, но от Судьбы не уйдешь... Солнечный человек распростер надо мной руки и из разведенных его пальцев вырвалось пламя, которое обожгло меня, проникло внутрь и в нижней части зародилось тепло... Не знаю, долго ли, коротко ли сидел он со мною рядом, только так же неожиданно, как появился, человек поднялся в воздух и улетел в дымоход, подобно огненной птице. Так были зачаты ваши братья. Вы же толкуете об этом, как люди без роду-племени, ходящие заезженными тропками, имеющие короткие мысли, нищие духом... Через века, когда наши потомки станут царями царей, повелевающих великими странами, о них — а значит, и о нас — станут слагать легенды и предания. Тогда, наконец, люди поверят в наше Божественное происхождение... Я сказала, что сказала!
ПРИШЛА ПОРА и умерла Алан-Куо. По завещанию матери сыновья первое время жили вместе, сообща управляли хозяйством, растили скот. Но без главы, единого хозяина, которому бы все подчинялись, начали расходиться швы жизни, не ладилась работа. Посоветовавшись, решили разделить богатство, жить хоть и недалеко друг от друга, но порознь. При дележе, как это часто бывает по отношению к младшему из братьев, ничего не досталось Бодончору. Во-первых, рассудили старшие, он холост и одинок, во-вторых, ни о чем, кроме рыбалки и охоты, не помышлял, ничему не придавал значения, проще говоря, слыл придурковатым. Однако, памятуя наказ матери, старшие братья все-таки совестились совсем уж ничего ему не дать, решили собрать все, что им самим негоже. Последыш Бодончор, при жизни матери ни в чем не знавший отказа, великодушно отослал “свою долю” — обноски братьев — по назначению: нищим и увечным... Показно, чтоб видели люди, оседлал худого серого облезлого жеребца, покрытого язвами и коростой, гордо молвил: “Суждено помереть — так помру, выжить — так выживу!” — и отправился один-одинешенек вниз по реке Онон.
День ехал, другой... Ярость обиды на братьев начала утихать и все более бередило душу тревожащее чувство, неведомый ему ранее страх перед завтрашним днем. Становилось ясно: одной охотой да рыбалкой не проживешь, потому что у всякой живности есть своя пора, когда ее не добудешь. Скоро настанут холода, снег выпадет: где же он будет зимовать?!
Размышлял он так, на своей кляче едучи, голову понуро опустив, как вдруг к ногам его камнем упал гусь-гуменник, убитый метким ударом сокола. Не зря говорится — голь на выдумки хитра. Бодончор, озабоченный своим будущим, вырвал из хвоста своего облезлого жеребца пучок волос, сплел из них силок, поставил петлю, положив для приманки убитого гуся. На его счастье, сокол, привлеченный своей добычей, попал в силки. Бодончор обладал легким нравом, поэтому быстро приручил вольного сокола: так у него появился друг и кормилец.
За зиму сокол стал для него роднее родных!.. Прокормились они олениной да мясом тарбагана. А весной, когда стали прилетать птицы, под ударами сокола гуси и утки падали с неба, будто шишки с горного кедрача по осени!..
Тогда же, весной, с верховья реки Тюнгкэлик спустилось кочующее племя и разбило стан неподалеку, на противоположном берегу.
Среди тюнгкэлинцев Бодончор не чувствовал себя изгоем. Он приносил им гусей и уток, а они поили его кумысом, ни о чем не спрашивая. И совсем уж сердце одинокого юноши возликовало, когда он познакомился с одной из женщин пришлого племени! Выделил из других он ее раньше: Бодончор тайком любовался ею с противоположного берега, когда та приходила по воду, — чуть приподняв подол платья, она забредала по щиколотку, ладным красивым движением откинув волосы назад, словно конь гриву, зачерпывала воду бадьей, уходила, извиваясь водорослью... Женщина также приметила его прежде: помахала ему рукой, смеясь... А когда он в стыдливости хоронился так, что она не могла его видеть, женщина всегда угадывала его взгляд, отвечая на него то кивком, то заливистым смехом... Тогда он осмелился и подошел к ней, переправившись через реку. Звали ее Адангхой, была она из рода Урангхаев. Но... оказалась замужней.
Бодончор приносил в ее сурт гусей и уток, которых в изобилии добывал сокол. Она наливала ему кумыс, и он вздрагивал, немел от прикосновения кончиков ее пальцев, чарующего движения ниспадающих волос, близких улыбающихся губ...
Мужчины и женщины племени, пришедшие с верховья Тюнгкэлика, были свободны в любви. То, что в роду Бодончора называлось распутством и осуждалось, здесь было делом обычным, нормой: женщины не хранили верность, а девицы не берегли честь... Ибо каждый поступал в соответствии со своими желаниями: столь безгранична была тяга к свободе!.. Но вольный Бодончор в отношениях с Адангхой не мог переступить законов и понятий, сложившихся в его племени.
...Не успел Бодончор переправиться через реку, как нагнал его оклик:
— Эй, друг, продай мне своего сокола!
Это был вождь племени. На сокола он уже давно смотрел горящими глазами, как, впрочем, и многие мужчины племени, не знавшие прежде соколиной охоты.
— Как же я без него буду жить?! — простодушно ответил Бодончор.
— Отдаю за него стадо овец!..
— Нет...
— Табун лошадей!..
— Зачем мне столько скота? — был непреклонен Бодончор, — одни хлопоты. А с соколом я не пропаду!..
Даже через реку было видно, как пламя злости, жадности и зависти полыхнуло в глазах вождя.
— Смотри, — произнес он угрожающе страшные слова правды, — ты одинокий человек. Мы могли бы отобрать у тебя сокола силой — некому за тебя вступиться. Но мы хотели с тобой по-людски... Так что пеняй на себя...
Бодончор остро ощутил себя одиноким. Он поплелся восвояси, понимая, что давно живет заячьей жизнью, прислушиваясь к каждому шороху, вздрагивая от каждого звука... Охватывала тоска по братьям, вымещая из памяти обиду. Сокол в клети посреди жилища гортанно вскрикнул навстречу, словно предупреждая, что от пришлого безродного племени нужно держаться подальше!..
УТРО БЫЛО ЯСНЫМ. Ласково покалывали щеки лучики солнца, речная гладь переливалась бликами. Но и это не приносило утешения, а скорее, наоборот... Бодончор сидел на берегу и мысли даже какие-то пошли-поплыли от манящего этого, завораживающего движения реки: а не здесь ли, не под толщей ли этой воды судьба-то его?.. Камень на шею — и отмучился...
— Бодончор!.. — помахал ему с другого берега молодой охотник-тюнгкэлинец.
Изгой поднапрягся: неужто к нему опять насчет сокола?!
— У нас находится человек, который разыскивает тебя!.. Он очень на тебя похож, такой же светлый, но только очень, очень важный!.. Настоящий Хан!..
Бодончор вскочил, не зная, что сказать, махнул лишь в ответ, потряс головой да снова сел, рухнул — подкосились ноги — го!.. Пронаблюдал искоса, когда молодой охотник удалится, в неожиданном, страстном приливе сил вновь поднялся, забегал кругами... “Кто-то из братьев приехал”, — понимал он, кто еще может быть на него похожим, да и кому он еще нужен?! Верилось и не верилось: да неужели в самом деле нужен, отправились искать?! А может, просто дошли до них слухи да пересуды о нем, несчастном перекати-поле, разыскивают, чтобы не позорил...
Опять ноги стали не слушаться, подкашивались, будто у древнего старика. Вдруг показался всадник вдали, ведущий за собой свободного скакуна. По выправке и осанке Бодончор узнал Беге Хадагы, брата, который всегда был ему особенно близок, и здесь он вспоминал его чаще других...
Потом они сидели, смотрели друг на друга с такой пристальностью и удивлением, будто небожитель встретился с обитателем преисподней...
— С Божьей помощью зиму пережили, — рассказывал Беге Хадагы тоном почтительным и смущенным, словно перед ним был не младший брат, а старец-мудрец, называемый оком земли. Именно таким, возмужавшим, познавшим тяготы и премудрости жизни, Беге Хадагы и воспринимал еще, казалось бы, не так давно, всего лишь год назад, озорного и бездумного Бодончора.
— Хотя с осени было дело, чуть не полегли все... — продолжал Беге Хадагы. — Перед самыми заморозками вдруг напало на нас неизвестно откуда взявшееся племя!.. Были на волосок от гибели, едва удалось отбиться...
— Напали, когда вы были порознь?
— Конечно. Во время осеннего отора, когда перебирались, прежде чем остановиться на зимовку, на более богатое отавой место, захватили брата Бэлгинэтэя, потом Бугунатая, не дав опомниться. К счастью, это увидели нюкэри Хадагына, рыбачившие на противоположном берегу. Прибежали ко мне. Мы с Хадагыном собрали своих людей, напали сообща, заставили их умыться кровью... Главарей убили, а мелких разбойников поделили меж собой, как слуг и рабов.
— Даже после этого вы не съехались?
— Съехаться не съехались, но решили не разбредаться, как раньше, держаться друг друга, жить общим советом.
— Жить советом — это хорошо. Но рано или поздно наступит момент, когда вы не сможете найти общего решения. Кто-то должен быть главным...
— Ты же знаешь своих братьев!.. Подчиняться они не умеют...
— Ну, если вы не можете распорядиться собой, быстро найдутся те, кто станет распоряжаться вами...
— Ты говоришь так, брат, будто ты чужой, — встревожился Беге Хадагы, — ты ведь тоже наш...
— Разве?.. — чуть усмехнулся Бодончор. — Посмотри внимательнее на себя — и на меня...
— Прости, брат, — искренне засовестился Хадагы, — я за этим и приехал — просить прощения... И все остальные просят прощения и понимают вину перед тобой. Я приехал сказать тебе, чтобы ты возвращался... Каждый из нас, старших, выделит тебе твою долю...
Бодончор опять усмехнулся с тоской в глазах: мог бы он напомнить о том, что однажды братья уже выделяли ему “долю”... Но одиночество не лишило Бодончора гордости, а лишь добавило к ней великодушие:
— Пусть будет так. Я вернусь с тобой. Дадите долю — хорошо, а не дадите — и на том спасибо. Но одна просьба у меня есть. Племя, которое ты повстречал на пути... Оно многочисленно, но безродно. Всяк в нем живет по-своему, не подчиняясь никому. Это племя обречено так же, как обречен был на безродность и животную смерть я, оставаясь один. Помогите мне покорить его!..
Сразу же, после радости встречи и веселого пира, братья, вновь сплотившиеся дети Алан-Куо, решили напасть на жителей реки Тюнгкэлик.
Возглавил поход человек, знающий местность и заранее все обдумавший — Бодончор. Новому военачальнику удалось взять тюнгкэлинцев, что называется, голыми руками: он захватил их спящими, когда даже караульных, опившихся аракой, трудно было добудиться.
Так, в один миг Бодончор из нищего одиночки превратился во владельца многочисленного люда и скота. Ни один из братьев теперь не мог с ним сравниться богатством!.. Он также понимал, что, хотят того они или нет — зависть даст о себе знать... Бодончор опередил ее, зловредную, отдал каждому из братьев их долю, считая победу общей. Братья были так рады, что наконец-то на самом деле выделили младшему его долю из числа исконных преданных слуг. Таким образом у Бодончора образовался круг подчиненных, на которых он мог опираться в управлении своенравными, не привыкшими к повиновению людьми.
И братья, и все вокруг советовали ему жениться, пытались сосватать невест. Бодончор и сам понимал, что надо, пора. Не лежала ни к кому душа. Приведут — и хороша, и умела, а... не нужна. Кто был нужен — он знал. И всех других он сравнивал с ней, вспоминая, как заходила она в воду, приподняв чуть подол... Полюбилась ему Адангха в дни тяжкие, смутные, когда белый свет казался черной ямой, да так поддержала дух его своим игривым смехом... Помучился, помучился, а потом решил — зачем?! Отказался от всех родовитых невест, нашел среди подданных своих Адангху — была она к тому времени на сносях, но и это его не остановило — да и сделал ее женой-госпожой.
Адангха, хоть и жила среди тюнгкэликов, но взята была из доброго племени, а потому, когда пришла пора и она родила, сына назвали в память о материнском роде — Джарадарай. Внук Джарадарая — дед блистательного воителя Джамухи, состязавшегося в ратной славе с самим Чингисханом! Как знать, на какие высоты воинской доблести взошел бы Джамуха, если бы не сбивал с пути на пустое веселье и озорство его отзвук крови далеких предков...
Четыре брата, сыновья Алан-Куо, дали начало крупным родам.
Бэлгинэтэй — Бэлгиниэты...
Бугунатай — Бугунуоты...
Беге Хадагы — Хадагы...
Букутай-Салджы — Салджы...
От младшего же, Бодончора, пошли великие Бурджугуты...
Семь сыновей внука Бодончора, Менге-Тудуна, расширили родовое древо так:
От старшего из них, Хойду, пошли Тайшеты и Бэситы.
От Джодун-Ортогоя — Оронгоры, Хонгкотои, Арыласы, Сонгуты, Хатыргасы, Кэнигэсы.
Громадный Барылатай дал жизнь известным обжорам, рослым и крупнотелым Барыласам.
Харандай основал род Быдаа, которые пошли в своих предков тюнгкэлинцев привычкой к беспорядку и хаосу.
От одного из внуков Менге-Тудуна, горделивого и спесивого Наяхыдая, берет начало Найахинский род, ни на йоту не растерявший в веках нрав своего прародителя.
Сын Хачыана, непримиримый упрямец Адархай Адаар, — зачинатель рода Хадаар, что означает грубый, ищущий причину для ссоры.
Два сына Начын-Батыра от его младшей жены, Урутай и Мангытай, дали Степи великих воителей, мужественных и стойких Урутов и Мангытаев.
Потомство Тумбуная-Сэсэнэ было величайшим из великих, сравнимым лишь с сиянием небесных светил. Его сын Хангыл-Хаган сумел объединить и возглавить всех Моголов.
Правнуку же Хангыл-Хагана Тэмучину, прозванному Чингисханом, суждено было объять своей дланью треть Земли...