Author: Николай Авилов
НЬЮ РАШЕН КАМИКАДЗЕ
9(222)
Date: 03-03-98
МЫ СИДЕЛИ на крутом берегу реки, поросшем молодым ивняком, закусывали шершавым, недоразвитым северным огурчиком выпитые пятьдесят граммов спирта, разведенные здесь же мягкой речной водой, и вспоминали детство, проведенное в этой деревне с оставшимися пятью домами, с единственной лесной дорогой, соединяющей далекое шоссе и этот некогда богато обжитый кусок земли с былым азартом сенокоса и незабываемым, веселым праздником Ильи.
— А я тут недавно был у вас в Москве, проездом, правда, один день всего, — прервав ностальгические воспоминания, сказал Алешка — мой приятель-собеседник, худой, неказистый парень, с редкими, жидкими волосами, сквозь которые был виден белый череп, с разбитым, вдавленным носом, от которого остались разве что две широкие ноздри. Длинный шрам, тянущийся вниз от левого глаза, напоминал о трагической осечке старого ружья во время охоты на кабанов. — С Коскомсольска-на-Амуре летел. Работал там...
Огромная, четырехтурбинная птица-ящер под названием “Ан” подняла двенадцать еще живых, но уже обреченных людей, продавших за семь миллионов рублей на нос последнее, что у них, у кого в большей, у кого в меньшей степени, осталось в этой жизни — свое здоровье.
“Аннушка” взлетала из Северодвинска, небольшого города, что расположился на каменистом берегу Белого моря в тридцати километрах от Архангельска.
Не обозначенный ни на одной карте мира, кроме разве что местных, рыболовно-охотничьих, этот город до недавнего, известного всем, времени был отмечен всевозможными льготами, полагающимися его статусу — секретный город. Это был секретный роддом, приносящий стране поколения здоровых, инкубаторных, суперсовременных, атомных подводных лодок.
Всеми праведными и неправедными способами люди стремились попасть в него: кто — обдуваемый северными ветрами на крыше пригородного поезда, кто — в обход КПП по опасным тропинкам непроходимых болот, кто — покупая у начальства командировки с пропусками, кто — выискивая дальних, порой несуществующих родственников. Все рвались в него, и с одной единственной целью — отовариться богатейшим выбором дефицитных в те времена товаров и продуктов — северодвинца легко узнавали по добротной одежде и довольному выражению сытой физиономии.
После того как ушла с завода в плавание последняя лодка, ушла из Северодвинска и его засекреченная райская жизнь. Все в нем в мгновение ока было съедено, разрушено и разворовано народом, успевшим оголодать в городах, открытых и не защищенных никакими секретами от новых демократических перестроек. Северодвинск очень быстро стал таким же больным, бедным и пустым городом, какими были уже большинство селений России.
В фарватере, где некогда возвышались из воды могучие, огромные поплавки “атомок”, сейчас нехотя переваливаются на волнах с боку на бок горлышки пустых водочных бутылок. Инженеры с этого единственного в городе завода, закрывшего свои цеха, как и многие ему подобные, ушли торговать сигаретами в палатки, а рабочие занялись рэкетом рыбаков, с каждой навигацией все реже уходящих на промысел в море. А так как почти все население Северодвинска раньше трудилось на этом предприятии, то легко представить себе, что из себя представляет сейчас этот город.
Алешка же был из тех немногих работяг, которые в силу своего мирного характера не смогли стать бандитами, торговцами или ворами. Его кое-как подкармливала профессия — Алешка был отличным сварным, и, конечно, он не мог отказаться от очень уж заманчивого предложения начальства поехать на месяц в Комсомольск-на-Амуре на срочные сварные работы с хорошей оплатой. Алешка не поверил своим ушам, когда ему, не державшему раньше в своих намозоленных от грубого держака руках и семисот тысяч рублей, назвали сумму в семь миллионов!
...Конечно, мы согласились. Не мы одни — конкурс даже был. Про то, как работать, что строить, на каких условиях — сказано ничего не было. Да это нас мало и интересовало: начнешь расспрашивать — останешься без халтуры.
* * *
Сначала все нормально шло, без особых проблем: жили и ночевали в спортзале какой-то школы вместо обещанной гостиницы, ели на свои деньги, работали по двенадцать часов, вместо восьми, слово “выходной” их культурно попросили на время забыть.
Работа несложная — проваривали швы в основании плавучей нефтедобывающей платформы. Заказчики — японцы. Аппараты свои, обмундирование свое, все остальное — чужое.
Немного не по себе стало после того, как трое из бригады упали в обморок. Думали от недоедания. Ничего подобного — в другой смене та же картина. У ребят постоянно голова кружилась, потели страшно, спать всегда хотелось. Нагрузки, конечно, большие, но мы и не в таких переделках бывали — и все обходилось. Японцы на климат все спихнуть хотели. Но природа там и погода такая же, как у нас, может, чуть повлажнее. В общем, через три недели умер один из наших...
* * *
Центр мирового рабоприиска давно уже переместился из южных африканских, чернолицых джунглей в березную Россию. Не потому, что там истощились природные запасы — потому что у нас дешевле. Многие сейчас из тех мужиков, кто когда-то грезил будущими своими заслугами перед Родиной, с удовольствием, без плетей и оков, согласились бы сесть за весла на галеру. И многие садятся, как сделали это двенадцать парней из Северодвинска.
В первые дни работы они еще удивлялись необычно яркому горению электрода, еще унюхивали ароматный, серный запах, наркотическим дурманом всасывающийся в их легкие, еще “ловили” через надежно замутненные стекла маски “зайчиков”, недоуменно пожимая плечами от их нерусской раскраски, они еще пытались дознаться от узкоглазых боссов о значении маркировки на упаковках электродов, надежно зашифрованной нелепыми росчерками. Но постоянные упоминания желтолицых начальничков о цифре “семь”, однозначные их похлопывания по карманам заставили ребят не придавать этому никакого значения. А надо бы: после смерти одного из них всем оставшимся выдали старенькие, рваные, помнящие туберкулезно-махорочное дыхание своих бывших хозяев респираторы, через отверстия в диафрагмах которых, как через своего рода чистилище, влетали в них ядовитые, углекислотные газы. Смертельные газы...
* * *
Заброшенный пробковый поплавок наскоро вырезанной из прибрежного кустарника удочки оставлял после себя волнистый, клинообразный след от течения. Насаженный на крючок червяк, отлично видимый сквозь метровую толщу воды, одиноко метался из стороны в сторону, отпугивая подплывающих к нему стаи сытых мальков. Алешка, крепко затянувшись “Беломором”, ненадолго задумался, уставившись на размеренное движение воды.
— Неделю назад начальник вызывал — им телеграмма пришла оттуда... Просят выслать сварных-подводников — работу доделывать. Большие деньги сулят... А я в армии водолазом служил. И варил под водой тоже... Не знаю, как быть — соглашаться или нет. Скорее всего не поеду — страшно. На воздухе не заморили, так теперь под водой...
Чистая летняя вечерняя зорька взбадривала здоровой прохладой, прочищала легкие, загаженные за год московскими улицами. На том берегу реки, мирно перебирающей свое песчаное дно прозрачными водами, вырастал свежий туман, сгущался, превращаясь в невесомую, нежную, теплую перину, покрывающую засыпающую землю, оставляя сторожить свой сон безмолвных, могучих сторожей — стогов, одинокими маяками возвышавшихся над бескрайним лугом. Кругом был первобытный мир, забытый в городской суете, по которой начинаешь скоро скучать, потеряв ее...
Поедешь, Алешка, поедешь! И ребята поедут! И опять конкурс будет! И снова на ваши вопросы ответ в цифровом значении звучать будет! И снова не обойдется без смертей...
Северодвинск
1.0x
