Author: Николай Котенко:
«ДУША БЛЕДНЕЕТ С ГОРЯ И ЛЮБВИ...»
51(212)
Date: 23-12-97
Желаем творческих успехов и здоровья.
ПАСТЫРЬ
Памяти митрополита
Иоанна (Снычева)
1.
Человек, к концу земного срока
Обнаружив, что и он не вечен,
Оглашает ночь смятенной речью:
Где она, к Спасителю дорога?
В памяти изношенной молитва
Не восходит
рядом с грешным словом...
Ночь прошла со смутою — и снова
За насущный разгорелась битва.
2.
О, наша корыстная вера!
Когда подступает беда,
Мы требуем полною мерой:
Господи, дай мне, дай!
До гроба творим вдохновенно
Довольство в своем терему.
Когда же падем на колени:
О, Господи, дай ему?!
3.
На Руси тьма тем миссионеров —
От иезуитов до хасидов.
Президенты примеряют веру,
Чтоб могла бесхлопотно носиться.
На крови народной строят храмы,
В них справляют бал
христопродавцы...
Были вести:
воцарятся хамы, —
Что ж,
привел Господь сего дождаться.
4.
Как сладостно отчизну ненавидеть
и жадно ждать ее уничтоженья...
В. Печерин
Их не много было, тех,
кто с храмом
Поменял и родину беспечно.
Но не знает мать больнее срама,
Чем от сына кровного увечье.
Неизбежна пред людьми расплата,
Бог же — не бывает поругаем...
Заслужили мзду сыны проклятья —
Вечное забвенье отчим краем.
5.
Отче наш! Владыко и вожатый!
В час,
когда в умах царит смятенье,
Враг Руси, злокозненный и жадный,
Ей дорогу терниями стелет.
Отче, мы твоим ведомы словом —
В нем спасенье
от свобод фальшивых...
Ты ушел от нас в земное лоно,
Но у Бога все вовеки живы.
1996
Из цикла “Свидетель”
* * *
Что ад? Я видел, как в огне сгорали
Те, что смириться с гнетом
не могли,
Кто честь и веру матери-земли
Прозваньем “демократ”
не замарали.
Что сей огонь материальный?
Ад —
Есть боль о том,
что уж любить не можешь...
Кто из казнивших этот дом
ничтожеств,
На площадь выйдя, крикнуть:
“Я — ваш брат!”
Отважится?
Для палача — геенна.
Она разверзлась для него в тот час,
Когда он заглушил господен глас
Бряцаньем серебра
с клеймом “Измена”.
...А те — с любовью в сердце
полегли,
Любовь в сердцах живущих
возжигая.
Им ангелы несли ключи от рая,
Но души их остаться предпочли
Средь нас —
напоминаньем о свободе,
О жертвенности, о Святом Кресте,
О той, завидной миру, красоте,
Что жива днес и присно в их народе.
* * *
Я видел... И не вытекли глазницы:
Москву родная армия взяла,
И наша кровь по улицам текла.
И плыли в ней, как листья, наши лица.
В кровавых лужах
утопал мой взгляд,
От встречных взоров прячась...
Но в отместку
Оттуда взор прохожего,
как вестник
Мне был о том,
что их сейчас казнят.
Гремели пушки в синеве осенней,
Их пулеметный лай сопровождал...
Народ мой — спал?!
Или чего-то ждал?
Быть может,
войска из страны соседней?..
Быть может,
грома с голубых небес?
Георгия с копьем, разящим змия?
От Патриарха —
с сатаною мира?..
В Богоявленском ухмылялся бес.
Молчали на Москве колокола —
Как не было погрома и пожара!
На стадионах вольница бейтара,
Захлебываясь, гоев кровь пила.
Вставали из бутылок баррикады.
Из трупов возводились штабеля.
Внимала оскверненная земля
Победным гимнам
пьяных демократов...
ПОХМЕЛЬЕ
И мозг кровавой ржавчиной росы
Стекал по стенам
мраморного дома...
И самой очистительной грозы
Не хватит,
чтобы смыть следы содома
С московских улиц
в красных фонарях,
На коих “красных”
призывали вешать.
Девицы, размалеванные в прах,
Спешили победителей утешить.
И сонмы телевизионных мух
На пепелищах серых грели лапки.
Перевести не успевали дух,
Деля добычу и считая бабки,
Ловчилы, что успели посадить
Поверженных в те самые затворы,
Готовые по чести приютить
Достойнейших
из кровожадной своры...
Блинами пек законы президент
В защиту
прихватил и спекулянтов.
Уж над рублем глумился
жалкий цент;
Уже кремлевских перезвон курантов
Подогнан был под чужеземный рок;
Уже России контур усеченный
На именинный смахивал пирог,
Для ихних президентов
испеченный...
Бросали души павших на весы,
Швыряли в ноги шлюхам капиталы,
И мозг кровавой капелькой росы
Стекал со свеч в победные бокалы.
НАДЕЖДА
Не пал на голову наемного убийцы
Еще бродивший втуне русский гнев;
Не полыхнули в праведном огне
Вертепы мерзкие
на улицах столицы;
Не отбелили даже “белый дом”,
Не говоря о праздничных ливреях,
Но совесть
вместе с честью и стыдом
Уже снесли арбатскому еврею;
Остались в “мерседесах” и мехах,
Нагие и заляпанные кровью...
А день встает над Русью
чистый, ровный —
Как Господа воитель на часах.
И люд
к Святому тянется Кресту —
Последнему оплоту
в грязном вихре.
Отважась посягнуть на Красоту,
Еще на паперть
не ступил Антихрист.
И в страхе изнывает оккупант,
И шабесгой
сложил персты в молитве...
Еще никто не сдался в этой битве,
Но “за бугор” тропу наметил тать.
Нас в палестинах тех
никто не ждет,
Но и Россия вам — не Палестина.
Как в сорок первом —
“Ворог не пройдет!” —
Страна на панихиде возвестила.
Душа бледнеет с горя и любви...
О Господи, почто в беде забыл нас?
Уж тот, что слева,
злобный и дебильный,
С издевкой в очи плюнуть норовит.
Неужто на кресте испустим дух
И снова возликует Каиафа?..
Уж в третий раз
пропел зарю петух, —
Кто предал,
кто бежал, объятый страхом.
Но Ангел над Голгофою парит,
Он видит все могильные пещеры...
Пока Страна
не отреклась от веры, —
Антихристу не выиграть пари!
Вот — чудится — ударили в набат:
Снаряды попирая и пожары,
На оккупанта встали стар и млад,
Ведут отряды
Минин и Пожарский...
Октябрь— ноябрь 1993
Конец “Свидетеля”
ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ 93-ГО
Что я ношусь с бессонницей моей?
Кто нынче спит
в стране безбожной этой?..
Клубится дым табачный
до рассвета.
Для убиенных нет ночей ни дней.
Победы знамя над страною взвей:
Ты победил —
к тебе весь мир с приветом!
Но не спасется никаким декретом
Поднявший меч на женщин и детей.
Мы в этом нынче с палачом сродни:
Считать нам неприкаянные дни:
Ему — до петли, нам...
Что скажут дети,
Отцов беспечность судя,
лень и страх?..
Сегодня спать достойно
в этом свете
Лишь на столе —
со свечкою в руках.
Октябрь 1993 — май 1994
* * *
Вымещать неудачи на ближнем,
В пораженьях соседа винить,
Потрясать несозревшим величьем
Обреченных терпеть и любить...
И терзаться свершаемым горем,
И на стогнах посконную рвать,
Подгадав бенефис в аккурат,
Когда зритель
расплещется морем...
Отыграться без риска на детях —
Тем представить
безжалостный счет,
Кто не мыслит
не только ответить,
Но и кривду любовью сочтет...
1994
СЧАСТЛИВЦУ
Как большинство людей,
я родился в капусте
(Хотя — какая там капуста
в декабре?):
Мать вышла в огород
по утренней заре,
А я — пожалуйте! —
кочан лягаю с хрустом.
Тебя нашли под бронзовою люстрой,
На том столе, что годен для царей,
Курьеры стыли у глухих дверей,
А ты на кипы дел
уже мочился с чувством.
То правду говорят,
что важен первый шаг...
Я к финишу плетусь
по кочкам чуть дыша,
Беззубым ртом
жуя сухую кочерыжку.
Подобно рысаку породистому, ты
Срываешь новый куш,
с трудом гася отрыжку.
Ты — Нику лицезреешь,
я — сытые хвосты.
1995
ЭПИТАФИЯ
Вошла животрепещущая дама,
Уселась в кресло,
как в родной обители.
И стала эта жизнь —
такая драма,
Какой вы и у Эфроса не видели.
Я пробовал молить о снисхождении,
Пытался удивить ее пощечиной, —
Она сводила дело к вожделению,
Мне представляя
прелести бесчестные.
Я запивал в отчаянии горькую,
Играл, как мог,
законченного бабника, —
Она несла свой крест
с обидой гордою
Да пичкала меня
запретным яблоком.
Теперь-то, наконец,
лежу бестрепетно:
Березка светит,
пташечка лепечет.
Спокойно сердце,
сны и нервы крепкие...
Она же все еще животрепещет.
1990
* * *
И некому звонить.
И некого позвать.
Ни женщины, ни друга не осталось.
Лишь маяться по дням.
Лишь ночью остывать.
Усталость.
Лишь одна она — усталость.
Любимая! Была ли ты когда?..
Я встану рано, а за мной цепочка —
Греховные, обидные года,
И не пора ли уж поставить точку?
Любимый друг!
Единственный в душе,
Ты не предашь.
Но и тебе не в радость,
Что я теперь отверженный уже,
Что я ловлю остуду
в каждом взгляде.
Мне не на кого нынче уповать.
И вместо страсти —
лишь одна усталость.
Кому — звонить?
Кого на помощь звать?
Ни женщины,
ни друга не осталось.
1997
* * *
В нас что ни год —
приметнее чернец,
Ленивей ум и неприступней чувство,
В нас что ни день —
изящее искусство:
Собрать все беды и сплести венец
Святого страстотерпца.
Мы клянем
Незрелый разум юности беспутной,
Качаясь на волнах
в лодчонке утлой,
Ее стремим в бурливый водоем,
С которого и вышли в этот путь...
О, как бы мы прошли его умело!
Теперь мы крепко знаем это дело —
Где на стремнину,
где в затон свернуть...
Так мы страстями чахлыми горим,
А станется —
Господь услышит малых, —
Мы все грехи опять
на плечи взвалим,
Ошибки все прилежно повторим.
1996
* * *
Природа не приемлет пробужденья
В преддверии сомнительной весны:
Уже февраль бросает на весы
Последние надежды возрожденья,
А мы лелеем мертвенные сны.
Природа знает тяжкую работу,
Что ждет ее
средь разоренных нив, —
Теперь ей жить дыханием одним:
Продлить страданья
до скончанья года,
Чтоб заключить устало:
Бог и с ним...
А мы лишь крепче замыкаем вежды
Пред грустною обязанностью жить,
Нас первый луч,
как татя нож, страшит,
Мы первый шаг свой
сделаем не прежде,
Чем детский смех
за стенкой прозвучит...
1996
