Герой известной русской сказки пребывает в некоем покое, он находится на печи, которая и совершает движение. Здесь имеет место образ Царя Мира (Вайшванары, Агни, Мельхиседека). Это неподвижный бытийный полюс, символизирующий неизменную Вечность, находящуюся вне измены, обмена и обмана. Вокруг этого неподвижного полюса наша вселенная осуществляет круговое вращение и, тем самым, циклически воспроизводится. (Круговому движению противостоит движение линейное, инволюционное, которое выдается за «прогресс».)
Печь, в этой оптике, может символизировать славяно-русский алтарь бога Огня – аналога индоарийского Агни, который, в данной традиции, и является Царем Мира. Каменная печь-алтарь – Алатырь-Камень, твердь, разделяющая верхний и нижний хаос, см. «Алатырь-камень, изначальный Хаос и Навь»)
Славяно-русы почитали Агни как Огня Сварожича – одного из двух сыновей Сварога. Одновременно, он выступал и как ипостасть одного из Триглавов. («Тайны русской Троицы»)
Емеля показан как некий бездельник, который чурается даже простого домашнего труда. При этом, само имя «Емельян» означает «трудолюбивый», в чем видят некую иронию. Однако, Емеля как раз и воплощает собой истинное трудолюбие. Труд – это символическое уподобление Творцу, в традиционной оптике он должен быть направлен, в первую очередь, на круговое воспроизводство бытия, предполагающее наличие неподвижного, вечного полюса. Когда же в центр всего ставится изменение (измена-обман-обмен) - приумножение и накопление, то имеет место безблагодатная Работа, превращающая человека в раба вещей (ср. «рабство» и «работа»).
В старорусской артеле имелось особое место, где располагалась артельная икона. Это место именовалось «У Образа», и каждый трудовой день начинался с общего молебна. Если работник не являлся на молебен, то его лишали суточного заработка – даже в том случае, если он отработал «полную норму». Тем самым его труд признавался лишенным благодати, отчужденным от сакральных энергий.
Емеля находится в сложных и довольно-таки конфликтных отношениях с царем «локальной сказки». Однако, последний всё-таки примиряется с Емелей и даже признает его Царское достоинство. Тут налицо «противостояние» внутри Царского – ветхого, «слишком человеческого» Я и сверхличностного Я, присущего Царю Мира. В своё время мы уже разбирали эту «дуальность»: «В рамках данного очерка нас интересует именно второй. Это - бытийный полюс - Царь Мира, который, в разных традициях, называется по-разному - Мельхиседек, Агни, Вайшванара, Чакравартин, Кронос, Род, Белобог и т. д. Его, собственно, и символизируют земные монархи, причем, надо иметь ввиду, что символ реально содержит в себе содержимое, хотя и не тождествененен ему. Внутри монарха находятся два начала - личностное и сверхличностное. (Второе вовсе не означает безличностность, имеется ввиду переход с уровня отдельной личности - «одной из многих» - на уровень всеохватывающей, соборной личности, которая «только одна».) И между этими двумя начала происходит перманентный, хотя и часто скрытый, конфликт. Монарх осознает всю недостаточность (и даже ущербность) одного, личностного, начала и пытается, так или иначе, пробудить в себе начало другое - сверхличностное. С этой целью он поднимает сверхличностное восстание против себя же самого, точнее, против своей «человеческой, слишком человеческой» половины». («Царь и его Революция»)
Емеля получает своё могущество от волшебной Щуки, которая выводит нас на образ чудесной Рыбы. Характерно, что щука «ловится» (обретается) в проруби, и это явно указывает на полярно-гиперборейские истоки емелиного могущества. Незримая Гиперборея сокрыты льдами, лёд же есть символ укрощение водной стихии, фиксации хаотической недобытийности. Он же – символ Тверди, разделяющего хаотические нижние и верхние воды. Емеля обретает Щуку из глубины вод, добывая её в проруби, которая есть окружность, а, следовательно, символизирует круговое, циклическое движение.
В ранней христианской литературе Христос часто называется «рыбой», само греческое слово «рыба» (Ichtus, пять букв, являющихся первыми буквами пяти слов: Iesous Christos Theou Vios Soter) расшифровывались как «Иисус Христос, божий сын, спаситель». Царство Божие уподоблялось сети, полной рыбы. Евангельский же сюжет насыщения рыбой и хлебом свидетельствует о том, что рыба рассматривалась как символический (но не ритуальный) «заместитель» вина в евхаристическом действе познания Бога. Совершенно очевидно, что у ранних христиан рыба выступала в качестве символа спасения – сохранения и приумножения онтологической значимости в условиях хаотической агрессии небытия (вода, крайне слабо фиксированное начало, часто связывается с хаосом, но в христианской традиции освященная вода становится символом укрощенной стихии).
Таким же символизмом, правда, в несколько иной религиозной перспективе, обладает и индоарийский миф о Ману Вайвасвате (прародителе людей в седьмую, настоящую манвантару), чудесно спасшемся от всемирного потопа. Он привязал корабль к рогу огромной рыбы, которая и доставила его к Северной горе, единственному месту, не скрытому водами. Эта рыба была аватарой (причем первой) Вишну, который считается богом, поддерживающим существование мира, тогда как Брахма – творцом, а Рудра – разрушителем.
В мифологии зороастризма первозданная рыба Кара несет на себе огромного быка – опору мира и охраняет Мировое Древо, растущее посреди озера Воурукаша.
У славян рыба выступает как опора земли. Сама земля покоится на спинах огромных, великанских рыб. Часто водная среда отождествляется с небом, а тучи описываются как небесные рыбы. Тут имеет место указание на высшие «воды» - тонкий мир, регион стихийной Души. Впрочем, можно также увидеть идею преображения душевности, её подчинение небесной Духовности.
Таковой рыбой обычно считается кит, в частности, об этом сообщают русские духовные стихи («Голубиная книга»). Мировой Кит именуется «огнеродным», а землетрясения объснятся движением его хвоста. Начало движения всего Кита будет означать гибель мира. В стихе о Федоре Тироне утверждается, что земля стоит на Тит Рыбе и Кытре-рыбе. Обращает внимание, что Кытр – «мамонт», древнейший слон, чьей родиной является гиперборейская Русь. Три Кита – тут снова символизм некоей животной опоры.
Здесь налицо некий аспект Царя Мира, который символизирует преображение животного, звериного начала, подчиняющегося бытийному полюсу. Рыба – символ охранения людей от стихий нашего искаженного, падшего мира. (Сами эти стихии символически выражают воды первобытного, изначального хаоса – «земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездной, и Дух Божий носился над водою».)
Сдерживая своё животное начало, подчиняя его Царю Мира и райскому Духу, люди находятся внутри спасительной Рыба. Да они и сами являются «рыбками», способными плавать в водах хаоса. Таким образом, Царь Мира Емеля и Щука есть одно целое - вторая есть аспект первого.В русской свадебной обрядности брак представляется как ловля женихом невесты-рыбы. В некоторых ситуациях женщина или девушка копировали поведение рыбы (например, ползали, извиваясь). Зафиксированы случай, когда девушка, в знак согласия на брак, прыгала в ваятель – особый рыболовный снаряд. Как представляется, в данном случае налицо символическое преображения «женской» стихийной душевности, подчинение «мужской» райско-ангелической духовности. («Василиса Премудрая и высшие Воды»)
Однако, душевно-животное (в нашем случае, рыбье) - начало может брать верх над духовностью. Тогда происходит зверочеловеческая «мутация». Сказочные русалки как раз и представляют собой человеко-животных. Впрочем, возможно и духовное преображение даже таких падших существ. («Святая русалка»)
Любой символизм двойственен, поэтому и рыба может символизировать опасную животную стихию, поглощающую человеческую природу. В одной русской сказке повествуется о приключениях семилетнего мальчика-дровосека. Во время перехода через мост (символ путешествия в иной, навий мир) он был проглочен китом (как вариант – щукой). Для того, чтобы освободиться паренек развёл огонь (снова символизм огня) во чреве гигантской рыбины. «Дровосечество», так или иначе, символизирует ликвидацию Древа, символа Мировой нетварной Оси. Поэтому, налицо аспект опасной попытки удалиться от духовного Неба – в сторону душевного, воздушно-тонкого мира.
Но, опять-таки, есть у этого и другая сторона, любой символизм двойственен. Агни отождествляется с Мировым Древом (одно из его имен – «Ванаспати», т.е. «Повелитель деревьев»). А поскольку он – божество огня, пожирающего деревья, то совершенно очевидно наличие связи с образом «Неопалимой Купины», горящего, но не сгорающего куста (образ Великого Растения, Древа), в котором Бог явился Моисею. Христианство видит в Неопалимой Купине прообраз Богоматери, родившей Иисуса Христа. Иеромонах Филадельф говорил о ней, что она могла «Своей чистотою привлечь, принять, вместить, удержать Божественную молнию, не быв опалена огнем Божества...» (Иеромонах Филадельф. «Заступница Усердная».)
Кит, поглощающий, человека, тут сразу вспоминается деревянный мальчик Пиноккио, поглощенный китом. Его аналогом является Буратино, символизирующий преодоление големичности. («Голем по имени «Буратино»: инициатическое преображение деревяшки»)
«Серый Волк и Навьи путешествия»
«Метафизический треугольник: Иван Царевич, Кощей и Марья Моревна»
«Кот Баюн, Укрощенное рацио»
«Баба Яга, Мировая Душа»
«Варяжский орден гиперборейского Грифона»
«Зверочеловеческий Сфинкс»
«Китоврас. Ещё один Царский лик»
