ЗНАК

Для чего прежде Путина с Роухани встречался Медведев? Ведь для Ирана он раздражитель – когда Медведев был президентом, то отменил сделку по зенитно-ракетным комплексам С-300. Я думаю, что по этой самой причине он и встречался, потому что у иранцев есть после инцидента с С-300 недоверие к российской стороне и к Медведеву лично. Возможно, для того, чтобы сгладить эти шероховатости, которые в Иране очень часто используют для оправдания недоверия к России – именно для этого Медведев и встречался с Роухани первым. Это внешнеполитическая причина. Но, может быть, есть и внутриполитическая. Мне кажется, что после всех известных видео-компроматов и воскресных митингов пытаются продемонстрировать, что Медведев на самом деле остаётся на своём месте, что никуда он не денется. Дмитрий Анатольевич, например, ещё и в Арктику полетел с Путиным. Вроде бы мог и не лететь, но они почему-то на землю Франца-Иосифа полетели вместе. Мне кажется, что здесь есть и такое измерение.

Конечно, интереснее встреча лидеров двух стран. И здесь главный вопрос заключается в том, что у России как бы нет предпочтений в том регионе. Партнёры – и Израиль, и Иран, и Турция, и чуть ли не монархи Аравийского полуострова. А раз друзья – все, то, получается, друзей и нет? Можно ли таким образом полагать, что иранский лидер приехал с просьбой к России: определиться с союзниками?

Я ни разу не слышал, чтобы из официальных уст, из Кремля называли союзником Турцию или даже Израиль. Я уж не говорю о монархиях Персидского залива. Никогда этого не было. Да и в отношении Ирана, если честно, формулировка «союзник» со стороны МИДа или Кремля никогда не звучала. Поэтому понятие «союзник» применительно к странам региона – это, скорее, просто расхожая формула в СМИ, где вообще особо за словами не следят. На самом деле я считаю, что полноценных союзников у нас на Ближнем Востоке нет и никогда не было. Вернее, были в советское время – сейчас их там нет. Можно, в принципе, назвать союзником Башара Асада и ту часть Сирии, которую он контролирует. Но понятно, что у Асада и выхода другого нет, кроме как быть нашим союзником в нынешней ситуации. Всё остальное является дипломатической игрой, в которой, с одной стороны, пытаются обойти острые углы. С другой стороны, наладить отношения со всеми, с кем это возможно – для того, чтобы не вступать в прямые конфликты и не проводить чёткую линию конфронтации. Несомненно, многие наши партнёры в этом регионе (я бы так их назвал) хотели бы, чтобы мы провели такую конфронтацию. В принципе, и Ирану тоже хотелось бы, несомненно, чтобы мы более открыто заявляли о конфронтации с теми странами, с которыми сам Иран находится в конфронтации. Россия здесь, мне кажется, выбирает более гибкую позицию. Мы находимся в конфронтации с террористами, с разными незаконными организациями и так далее. Вот с ними мы находимся в состоянии прямой войны. А определиться, на чьей стороне фронта мы находимся в противостоянии законных государств – Россия не хочет. И думаю, что в данном случае делает правильно. Ирану, конечно, хотелось бы, чтобы Россия сказала: мы вместе с Ираном против Израиля или мы вместе с Ираном против Катара и Саудовской Аравии. Понятно, что, как только Россия это заявит, она сразу наживёт себе ещё целый комплекс проблем. Или, наоборот, приехать в Израиль и заявить, что мы вместе с Израилем против Ирана – это значит заиметь другой комплекс проблем.

Поэтому, мне кажется, сейчас здесь Россия пытается лавировать в очень непростом ближневосточном регионе. Это получается с разной степенью успеха, но начать напрямую участвовать в тех линиях разграничения между государствами, которые есть на Ближнем Востоке, было бы для России неправильно. Как раз правильно искать какой-то разумный компромисс, а не вставать однозначно на чью-то сторону. Мы против террористов. Мы против свержения законных режимов. Мы против разрушения национальных государств. Это правильно, а всё остальное обсуждается в зависимости от изменения ситуации.

В переднеазиатской группе стран у Ирана, естественно, некий привилегированный статус. И в общем и целом мы в последние годы достаточно ясно это заявляем. Почему? Потому что, во-первых, мы всё-таки, несмотря ни на что, имеем границу с Ираном по Каспийскому морю. Во-вторых, действительно у нас с Ираном довольно много общего с точки зрения нашего неприятия идеи Pax Americana – мира, где Запад будет доминировать во всём. Здесь мы стоим на одних позициях. Мы одновременно вместе с Ираном выступаем против тех террористических организаций, которые сейчас разрушают Ирак и Сирию. Мы против военных операций Запада. Это нас сближает. Плюс у нас есть взаимовыгодное экономическое сотрудничество, которое надо развивать – оно недостаточно развито. Плюс, несомненно, есть общие интересы на постсоветском пространстве. И всё это создаёт некий особый статус Ирана в партнёрских отношениях. Думаю, что подобные мысли мы и пытались донести на встрече с Хасаном Роухани.

А вообще, мне кажется, один из основных смыслов этой встречи был в том, чтобы развеять в Иране опасения насчёт того, что Россия может поступить так, как она поступила когда-то с С-300. Мол, ради улучшения отношений с Трампом мы сейчас «сольём» Иран и Китай. Ведь об этом очень много говорили и писали и в Америке, и в Европе, и у нас тоже – что условием нормализации отношений с США будет слив отношений с Ираном и Китаем. И в самих Иране и Китае целая группа людей качает ту же тему. Недавно вышла серия статей как раз о том, что дружить с Россией нехорошо, неправильно, это бессмысленно, что русские нас предадут, ради улучшения отношений с Трампом они всех сольют. Я думаю, что встреча 28 марта именно в этом смысле была крайне важной. Она демонстрирует, что, на самом деле, на этом направлении у нас достаточно чёткие и твёрдые позиции. И это, между прочим, сигнал американцам: да, мы готовы на определённое сближение, но не той ценой, которую нам прочат разные американские аналитические центры. Кроме всего прочего, я думаю, что это есть и некий сигнал, тревожный знак Трампу: если он так и будет думать и думать по поводу своих отношений с Россией и ничего не предпринимать, а воспроизводить политику Обамы, то он ничего не добьётся. Мне кажется, встреча с Роухани совершенно чётко это продемонстрировала. Хотя иранцы играют свою игру. Мне кажется, что они немножко раздувают эти опасения, они хотят, чтобы мы тоже в этом поверили, потому что у Ирана особого выбора-то и нет.

Эта встреча произошла на фоне обострения в Сирии между Ираном, с которым мы вместе воюем в коалиции – и Израилем, которые бомбит близкую к Ирану «Хезболлу». И те, и другие хотят склонить нас на свою сторону. Нам здесь действительно трудно лавировать, но не имеет смысла солидаризироваться ни с чьей позицией. Удары по территории Сирии со стороны Израиля нанесены незаконно. В общем, российская сторона пусть не слишком громко, но достаточно ясно это заявляет. С другой стороны, мы не можем публично, официально встать на сторону «Хезболлы» и палестинцев, потому что понимаем всю сложность отношений с Израилем. Поэтому я думаю, что этот инцидент мы будем пытаться пустить на тормозах и немножко дистанцироваться от этого дела. Есть давняя история открытого серьёзного конфликта между Ираном и Израилем. Есть проблемы с «Хезболлой», которая в некоторых странах признана террористической организацией. А есть наша операция в Сирии, есть более масштабный геополитический контекст. Мне кажется, что именно об этом надо разговаривать с иранцами. О том, что есть более масштабный геополитический контекст, который без шероховатостей реализован быть не может. И ирано-израильский – одна из тех сложностей, которая возникает просто неизбежно. А однозначно пытаться встать на чью-то сторону было бы для нас как раз неудачным шагом. Нечего ждать, что после этой встречи представитель России в ООН встанет и потребует принять резолюцию с осуждением Израиля из-за нанесения ударов по сирийской территории. Я думаю, какого-то прямо радикального изменения позиций России по этому вопросу ждать не стоит.

Часто приходится слышать, что Иран – это вообще-то страна ариев, а мы тоже северные евразийские арии. Поэтому мы на древнем уровне – чуть ли не братья, и нам сами авестийские боги велят быть вместе. Я человек в этом смысле достаточно приземлённый. Во все легенды об ариях, гипербореях, общей для нас и иранцев Авесте верю очень слабо, если честно. Мне кажется, что фактов гораздо меньше, чем позднейших интерпретаций. Притягивать эти вещи за уши к нашему нынешнему сотрудничеству – можно, но в рамках политтехнологий. Если это как политтехнология помогает решить тот или иной вопрос – это можно рассматривать. Но всерьёз об этом рассуждать – может быть, это дело романтичных поэтов, писателей или, отчасти, философов, или широкой околополитической публики с мистическим настроем. Но с точки зрения серьёзного экспертного анализа разговаривать об этом не имеет смысла.

Я бывал в Иране. Не заметил особой близости иранцев и русских, откровенно говоря. Есть общеполитические цели. Есть интересы. Есть определённое сходство с точки зрения приверженности к традиционным ценностям. Это всё есть, несомненно. Да, Иран – это древняя цивилизация одного корня с нами. Мы говорим на наречиях одной языковой группы – это правда. Но в таком случае сюда можно притянуть за уши вообще кого угодно. И это не будет значить по большому счёту ничего. Это в чём-то схоже с классовыми теориями. Звучит лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – а они не соединяются. Их соединяют, соединяют, а они не соединяются. « – Эти же пролетарии? – Да, пролетарии. – И те пролетарии? – Да. – А другие? – Да. – Что же они воюют друг с другом? – Их обманул правящий класс». Это, знаете, ни о чём. То есть это настолько широко, что теряет смысл.

Впрочем, на чисто человеческом уровне контакт с иранцами хороший. Когда я бывал в Иране, не испытал ни разу ни одной проблемы вообще. Никакого дискомфорта, никакой, скажем, личностной неприязни или неприязни по национальному, расовому, религиозному признаку я на себе ни разу не испытывал. Там пару раз были сложные моменты с точки зрения безопасности, но они не были связаны с тем, что я русский. И эти моменты достаточно быстро и дружелюбно решались. Скажем, я как-то раз, передвигаясь на машине, попал ночью в одну из областей, куда на следующий день должен был приехать духовный лидер Али Хаменеи. По этой причине там был введён более жёсткий режим безопасности. Меня задержали стражи исламской революции, вывели из машины и началась проверка. Молодой лейтенант радовался тому, что сейчас он получит орден за поимку иностранного шпиона. Но достаточно быстро, в результате одного звонка всё разрешилось. Приехали люди с типичными лицами в типичных костюмах. Мне кажется, «гэбэшники» во всех странах мира выглядят одинаково. Поприветствовали меня с улыбками по-русски, и конфликт был разрешён в течение часа.

Тут ещё такая штука: мы до сих пор мало друг о друге знаем. В основном мы питаемся чужой информацией. Может быть, только в последние лет пять что-то поменялось, и то не очень активно. А раньше что? Мы снимали информацию по Ирану с западных информационных агентств и переводили у себя. Соответственно, у них была примерно такая же ситуация. Вот по этой линии обмена не хватает. Я думаю, что здесь есть возможности для развития. Если они есть, почему их не развивать?