ПОЭТ

Есть такое мнение, что в русской литературе существует две линии: солнечная пушкинская и серебряная лермонтовская. Отчасти это правда. И больше того, это превращается в увлекательную игру, когда даже сейчас в современной прозе и поэзии можно отследить кто следует Пушкину, а кто - Лермонтову.

Лермонтов – это поэт одиночества. Это поэт трагизма, поэт фатализма, поэт острого экзистенциального чувства. Но это и поэт нашей Родины. «Люблю Отчизну я, но странною любовью...» – странность странника была свойственна Михаилу Юрьевичу. Недаром он пишет про Байрона: «...как он, гонимый миром странник, но только с русскою душой». Отчуждение по отношению к миру, мне кажется, присутствовало очевидным образом у Лермонтова. И даже его кончина, которая произошла в результате конфликтов с господином Мартыновым, была в этом смысле продолжением его жизни, стиля жизни и продолжением его отношений с миром. Я читал его воспоминания о том, как он ехал с гусарами в бричке и как довёл их за полчаса своими издевательствами, своим сарказмом, вообще своим отношением, что они были вынуждены его ссадить...

Лермонтов особенно дорог мне своим стихотворением, где есть такие строчки: «...но не тем холодным сном могилы я б желал навеки так заснуть» . Во-первых, в этом стихотворении присутствует пророчество, на которое указывал Юрий Гагарин. Там Лермонтов пишет: «...спит земля в сиянье голубом» , он как бы смог увидеть со стороны землю, которая действительно сияет и переливается голубым светом. А во-вторых, это особое чувство между жизнью и смертью, между бытием и не бытием. Это странное, промежуточное чувство. Слово «странное» здесь надо подчеркнуть. «Спать под дубом и не просыпаться, но и не умереть» – в этом непостижимое очарование, загадка и прелесть поэзии Михаила Лермонтова.

Из великих русских поэтов нет ни у кого более жестокой и безжалостной судьбы, как у нашего национального гения Михаила Юрьевича Лермонтова. И почему наша родина так сурова к своим сыновьям? Ему неуютно было и при жизни, и после трагической кончины. Казалось бы, России дан был как небесный дар столь яркий поэтический гений. Если он уже к 26 годам успел создать столь много гениальных творений, сколько же он написал бы к 40 годам, к 60 годам? Многие исследователи, завороженные его мистикой, писали и пишут о предчувствии скорой смерти, об осознанной кратковременности его земного бытия. Да, поэт часто писал об уготованной гибели. Но столь же часто он писал и о жажде жизни. Его литературные планы были сверстаны на десятилетия вперед. Стал бы человек с суицидальным мышлением задумывать романы о кавказских войнах, стремиться в Персию, в Хиву, в дальние путешествия? Более того, поразительно, что в самых кровопролитных сражениях, как на реке Валерик, пуля и штык обходили его стороной. Он уже сам казался себе неуязвимым.

И на дуэль со своим героем Грушницким (в роли которого выступил Мартынов) смотрел, как на литературную игру. Мол, хватит того, что я его убил в своем романе, а в жизни стрелять в него не буду, пусть живет. Только Грушницкий думал иначе. Лермонтов и на свои столкновения и конфликты с сослуживцами, с командирами, с высшим светом смотрел с иронией. Не умел ненавидеть всерьез. Острил, иногда едко насмехался , писал колкие стихи и рисовал карикатуры, но делал это беззлобно. В ответ на него и жизнь, и близкая родня, и многие друзья и сотоварищи, и высшее начальство, вплоть до самого императора Николая Первого обрушивали лавины гнева и жестокосердия. Так продолжалось и спустя десятилетия, столетия, вплоть до наших дней.

На мой взгляд, со своим вольнолюбием и презрением ко всей этой светской черни, Михаил Юрьевич Лермонтов, задолго до французских поэтов Бодлера , Верлена или Рембо , стал у нас в России «проклятым поэтом». Ненавидевший и презиравший окружающих его светских пошляков, гением своим и шотландским родовым мистицизмом обреченный на постоянное одиночество, он и был самым настоящим «проклятым русским поэтом». Кого-то он, не стесняясь, проклинал, многие его открыто проклинали, и при жизни, и после смерти. По своим взглядам жизненным, он был скорее, убежденным консерватором и монархистом, но с юных лет, по какому-то роковому жребию, он был носителем самых революционных перемен.

Вырывая из контекста его строчки, его широко использовали в своих целях монархисты и революционеры, анархисты и реакционеры, националисты и русофобы. В целом же, поэт не принадлежал никому, даже не принадлежал самому себе. С юных лет, я убежден в этом, им управляла некая надмирная космическая звездная сила. Он сам всю жизнь боролся с ней, то побеждая, то отступая.

В Лермонтове поражает какое-то сочетание твердой мужской силы, неприкрытой отваги, смелости, и наивного чувства маленького ребенка, который еще верит в чудо, еще не боится ничего, ибо знает, ничего плохого не будет. В литературе Лермонтов убил своего героя Грушницкого без всякой жалости, в жизни он не стал в него стрелять, мол, пусть живет, дурак. А тот его, беззащитного, и пристрелил. И не какой-то там варяг, чужеземец, который не мог понять нашей славы. Свой же, русский офицер, умеющий ценить поэзию, сам пописывающий и люто завидующий моцартианской легкости лермонтовского гения.

Лермонтов жил, шутя, легко и весело, он весь отдавался и гению своему, и капризам своим. Он не боялся мира, он более переживал свои внутренние состояния, ища пути к гармонии. Зачем же с рождения навязывать ему лишние тяжести бытия. Зачем все эти сплетни, слухи, зачем делать из него злодея? Или вечно не хватает всем недоброжелателям в нем какой-то российской слякоти? Неужто и впрямь чувствуют неизбывную кельтскую шотландскую гордость и тягу к независимости, к вольности, чего в русском человеке быть не должно? Не случайно он и погиб-то рядом с «шотландкой», поселением, основанным под Пятигорском выходцами из Шотландии.

Но, опять же, с другой стороны, более русского по стихам, по выражению своей русскости, в русской поэзии девятнадцатого века не найти. Он и был предвестником Сергея Есенина. С какой детской наивностью он утверждает в стихотворении «Смерть поэта», что русский человек не смог бы поднять руку на русского гения, даже, если бы тот был не прав. «Не мог понять он нашей славы…». Увы, русская дворянская рука его и убила. Прав был Лев Толстой, когда высказался о Лермонтове, что «если бы этот мальчик остался жив, не нужны были ни я, ни Достоевский». Погибнув на бессмысленной дуэли, Михаил Лермонтов сразу же ушел в бессмертие.

Нынешний юбилей - лишний повод задуматься о "связи времен", благодаря которой и "Белеет парус одинокий...", и "Выхожу один я на дорогу...", и "Смерть поэта", и "Герой нашего времени", и другие произведения Михаила Юрьевича Лермонтова остаются не "историческими памятниками", а постоянно действующими факторами нашей культуры, нашей жизни.

Лично для меня творчество Лермонтова - абсолютное свидетельство того, что русский мир, русская цивилизация нелинейны, неодномерны, не делятся на прошлое, настоящее и будущее. Более того, они и не двумерны - здесь совсем иная, троичная система координат, в которой не только со-временники или со-беседники, но и со-трудники, со-подвижники Владимир Мономах, Александр Невский, Сергий Радонежский, Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, тысячи и миллионы русских людей - русских независимо от места их рождения и этнической принадлежности. Русский мир - триединство духа, крови и почвы. Это здесь и всегда.

Русский мир - Отечество Слова. И в этом Отечестве сопряженность поэта-пророка Пушкина с поэтом-воином Лермонтовым - такая же необходимость, как явление почти век спустя Блока, Маяковского и Есенина. И обетование того, что нынешнее молчание (в общечеловеческом смысле) русского Слова - не вечно.