ИЗВОРОТЛИВОСТЬ

Полагаю, что Пучдемон всё-таки не отступил, а надеется на реальный компромисс. Дело в том, что у Испании есть очень сильный инструмент давления на Каталонию. И это не силовой инструмент. В нынешней Европы на прямое применение вооружённой силы смотрят в целом отрицательно. И хотя умеют при необходимости закрывать на это глаза, но всё-таки центральная власть Испании уже показала, что не очень готова применить вооружённую силу, пока ограничивались силой полицейской. Но у Испании есть, как у любого члена ЕС, право вето на принятие некоторых видов решений. В частности, есть право вето на решение о вступлении в ЕС новых членов. Соответственно, если Каталония сейчас провозгласит свою независимость, то Испания не пустит её в ЕС, и это нанесёт очень серьёзный удар по экономике Каталонии, поскольку она очень плотно интегрирована в общую структуру экономики не только Испании, но и ЕС в целом. А чем кончается разрыв такой интеграции, мы можем видеть хотя бы на примере взаимоотношений Украины с остальной Россией.

И, учитывая это, Пучдемон, несомненно, постарается не доводить дело до силовых решений с обеих сторон, а найти какой-то компромисс с Испанией. С другой стороны, испанское правительство, прекрасно понимая, в чём его сила, будет на этих переговорах торговаться, что называется, с пеной у рта. При этом вряд ли Испания полностью откажется от переговоров — опять-таки партнёры по Европе её не так поймут. Но постарается вести их в таком формате, чтобы нельзя было сам факт переговоров счесть признанием хоть какой-то формы независимости. Будет нечто вроде того, что было в Минске, когда главы Донецкой и Луганской народных республик подписывали соглашения без указания своих должностей, что позволяет сейчас киевским сепаратистам объявлять борцов за реинтеграцию России вообще никем — людьми без прав и без полномочий. И в Испании вероятны такие маленькие пакостные хитрости. Но в любом случае то, что декларация независимости не введена в действие немедленно, доказывает, что правительство Каталонии прекрасно понимает, в чём его уязвимые стороны.

Что же касается дальнейшего хода событий, то тут, на мой взгляд, важнее всего оказываются интересы брюссельской бюрократии. Дело в том, что руководству ЕС в принципе не очень удобно иметь дело с сильными государствами, каковы бы они ни были. Просто потому, что сильное государство имеет собственные интересы — и имеет достаточно возможностей, чтобы проводить эти интересы в жизнь независимо от ещё чьих-либо желаний. Поэтому брюссельская бюрократия очень заинтересована в государственном ослаблении всех государств, входящих в состав ЕС. Я совершенно не сомневаюсь, что даже если Брюссель по каким-то своим соображениям официально поддержит позицию Мадрида, то это будет сделано в максимально двусмысленных и расплывчатых выражениях с тем, чтобы обе стороны чувствовали себя слабыми и не рассчитывали на собственные силы, а были вынуждены обращаться в поддержке Брюсселя. Так что нас ещё ждут чудеса политической изворотливости чиновников ЕС. Естественно, в таких условиях невозможно однозначно предсказать, чем кончится дело. Можно только уверенно ожидать, что затянется оно очень надолго.

Если отвлечься взглядом от Каталонии и посмотреть на карту Европы в целом, каковы другие точки дезинтеграции на пространстве ЕС? Гораздо легче перечислить места, где ещё возможна стабильность, чем те места, где возможны дальнейшие расколы Европы. Так уж исторически сложилось, что на протяжении больше части европейской, да и мировой истории мононациональные государства были редчайшим исключением из общего правила. Гораздо важнее и правителям, и их подданным было не то, на каком языке говорит власть, а то, по какому обряду молится, какие устанавливает налоги, какие предлагает связи с другими регионами. Словом, прежде всего была важна не этническая принадлежность, а совершенно иные соображения. А идея национального государства сформировалась по сути лишь на рубеже XVIII-XIX вв. Поэтому то, что творится в Европе сейчас — это результат большой серии этнических чисток. Причём шедших так жестоко, что нынешние руководители очень не любят вспоминать о них. Все те места, где такие чистки по любой причине не доведены до логического завершения, это места потенциальных расколов.

А чистки шли от эпохи Карла Великого до совершенно недавних времён. Скажем, Эльзас и Лотарингия — это места смешанного расселения французов и немцев, точнее представителей тех народов, которые сейчас классифицируются как французы и немцы. А на протяжении большей части истории Эльзаса его жители считали себя просто эльзасцами. Эльзас переходил от немецких правителей к французским и обратно десятки раз — с понятными этническими последствиями.

Шотландия на протяжении нескольких веков постоянно воевала с Англией. Причём, насколько я понимаю, по большей части в этом столкновении англичане были пострадавшей стороной, поскольку в горах, как правило, прокормиться очень трудно, и большая часть горцев вынуждена подрабатывать грабежами окрестных мест. Только в XVI веке очередной шотландский король стал по совместительству ещё и английским. Но понадобилось ещё порядка века, чтобы это было оформлено как личная уния, то есть официальное, постоянное единство династии. И прошло ещё около века, чтобы независимо от того, представители какой династии будут на престоле, эти два государства считались едиными отныне и присно и вовеки веков. Но даже сейчас между шотландцами и англичанами есть немало противоречий. То, что недавно удалось спустить на тормозах референдум — это было чудо, которое может и не повториться, если вопрос будет вновь поставлен на голосование.

Что же касается Каталонии, то там дело обстоит ещё веселее. Каталония вошла в состав Испании в результате нескольких войн, в которых сама она по сути не участвовала, воевали другие государства, а Каталония оказалась скорее жертвой обстоятельств, чем активно действующей стороной. Это, естественно, не добавляет каталонцам аргументов для того, чтобы оставаться с Испанией. Одно дело, если была война и мы её проиграли. Это обидно, но хотя бы понятно. И совсем другое дело, если без меня меня женили. Поэтому у каталонцев есть довольно сильное желание хоть раз почувствовать себя творцами собственной судьбы.

Есть и другие точки дезинтеграции европейских государств: провинция Венето в Италии, земля Бавария в Германии, Страна Басков, которая разделена вообще на несколько государств. Ситуация там, подобно Каталонии, может стать критической, или всё закончится словами? В том-то и проблема, что во всех этих случаях возможно всё. Именно потому, что тут накладываются интересы множества политических и экономических групп. Тут и тот же Брюссель со своим стремлением максимально ослабить национальные государства. Тут и всякие текущие разборки — об уровне налогообложения, например (это традиционно очень острый вопрос, поскольку от этого уровня зависит в конечном счёте конкурентоспособность любого региона Европы). Север Италии уже не первый год высказывает нежелание сотрудничать с югом той же Италии, но вряд ли дело перейдёт от разговоров к практике, поскольку если бы действительно хотели отделиться, то сделали бы это уже давно. Но я подозреваю, что сейчас все заинтересованные стороны будут ждать именно развития событий в Каталонии. И в зависимости от того, как пойдут дела там, будут принимать собственные решения.

Какие процессы в целом идут в Европе? То ли это такая хитрая мировая глобализация, когда через национальные сепаратизмы укрепляется именно позиция глобалистов? То есть идёт как бы ложная дезинтеграция Европы, а на самом деле весь Западный мир, наоборот, спаивается в некий конгломерат — вариант конца истории Фукуямы? Или это реальность Шпенглера, то есть закат Европы?

Понятно, что ни о каком конце истории и речи быть не может. Также понятно, что в обозримом будущем заката Европы не будет. Европа уже не раз доказывала свою изумительную живучесть. И каждый раз, когда какой-нибудь очередной принцип препятствовал её развитию, она рано или поздно находила возможность отбросить этот принцип. Соответственно, полагаю, что и сейчас, по мере выявления противоречий между принципами единства государств и самоопределения народов, будет найден какой-нибудь компромиссный вариант, позволяющий сохранить активность всей Европы. Но каков конкретно будет формат этого компромисса? — к сожалению, предсказать не берусь.

Я совершенно уверен, что не будет никакого единого мирового правительства. Но также уверен, что те же брюссельские бюрократы ещё долго будут добиваться ослабления отдельных европейских стран — не дожидаясь, пока эти страны не переформатируют ЕС в целом (а они это, несомненно, способны сделать). Словом, нас ждёт не какой-либо единый процесс, а активное противоборство нескольких тенденций. И всё, что пока можно сказать об этих тенденциях — это то, что Европа в целом выживет и даже её единство в каких-то формах сохранится.