1 июня 2018

ДИКТАТОР

Президент РФ получил дополнительные полномочия
Фото: ссылка
ДИКТАТОР - лицо, пользующееся неограниченной властью в управлении государством, обычно в исключительных политических условиях. В древнем Риме — должностное лицо, назначавшееся сенатом в случае внешней или внутренней опасности, угрожавшей государству, и располагавшее неограниченными полномочиями.
Д. Н. Ушаков. Толковый словарь русского языка.

30 мая подавляющее большинство сенаторов проголосовали за принятие Федерального закона «Об уполномоченном по правам потребителей финансовых услуг». Сам этот закон написан языком будто гоголевского Акакия Акакиевича и ровным счётом не содержит ничего, кроме известия о создании новой бюрократической структуры, должности и института финансового омбудсмена. Будет больше чиновников, для них будет создана целая служба, требующая финансирования. На фоне разговоров о том, что надо сокращать армию чиновников, конечно, это звучит довольно забавно.

Но сам этот закон малоинтересен и мы бы не говорили о нём, если бы одновременно не был принят другой закон — №517203-6 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием закона «Об уполномоченном по правам потребителей финансовых услуг». И вот здесь уже значительно интереснее, потому что внесено изменение в ст. 12 Федерального закона «О военно-техническом сотрудничестве Российской Федерации с иностранными государствами»: «Особенности создания, реорганизации, ликвидации и правового положения хозяйственных обществ в отдельных сферах деятельности, включая реализацию обязанности по хранению, раскрытию или предоставлению информации об их деятельности, совершения сделок, включая их нотариальное удостоверение и учёт, особенности правового положения эмитентов и профессиональных участников рынка ценных бумаг, а также особенности учёта информации о ценных бумагах в отдельных сферах деятельности в исключительных случаях могут устанавливаться президентом Российской Федерации».

Это изменение в законодательство вызвало бурю в СМИ Самые разные издания — такие, казалось бы, центристские или даже, скорее, патриотические, как REGNUM, с другой стороны качественные, но явно либеральные, как «Коммерсантъ», а также, казалось бы, стоящие вне этих тенденций издания, как «Московский Комсомолец» — сообщили об этом как о тайном тихом перевороте. Называли в этой связи Путина и царём, и диктатором. Кто-то писал об этом с ужасом, кто-то, наоборот — с восторгом: «У Путина теперь есть инструмент, который позволяет ему встать над законом, даже над Конституцией, в любых ситуациях».

Действительно, читая новый закон, мы видим, что «в отдельных сферах деятельности и в исключительных случаях» можно понять, как «во всех сферах деятельности и в любых потребных для президента случаях».

 

Иллюстрация: Шарль Лебрен, «Триумф Цезаря».

Экспертные оценки

Формально можно сказать, что в тексте, ставшем законом —«Особенности создания, реорганизации, ликвидации и правового положения хозяйственных обществ … в исключительных случаях могут устанавливаться президентом Российской Федерации», — есть некое противоречие с Гражданским Кодексом, есть противоречие с разного рода законами об обеспечении конкуренции. Если бы мы жили в какой-то кристально чистой правовой среде, которая не только у нас не встречается, но и редко где встречается в Европе, не говоря уже о США, может быть, это стало бы какой-то трагедией. Здесь же дело обстоит иначе. Да, возможно, на основании президентских указов по новому закону какие-то хозяйствующие субъекты получат преимущества или проблемы на рынке, либо будут приняты какие-то управленческие решения в упрощённой форме. Скорее всего, законадательная новация связана с санкциями. И похоже по формулировкам, что это действительно будет носить исключительный характер, поэтому говорить о какой-то революции не приходится.

А вообще мы живём не просто в президентской республике, а в суперпрезидентской республике. Сегодня президенту предоставляются какие-то дополнительные полномочия. Хорошо, что это делается уже законодательно, потому что по факту я вообще не понимаю, чем может быть ограничена в России президентская власть — какими институтами, какими структурами. У нас практически нет сколько-нибудь влиятельной оппозиции ни в каком виде, у нас нет политической жизни, у нас независимых судов, которые могли бы, как в некоторых странах (тоже не идеализирую, но тем не менее), вызвать президента в суд или запросы направить. Поэтому у нас, скажем так, самодержавная деятельность ничем не ограничена. Но при этом я бы назвал наше государственный строй если уж авторитаризмом, то каким-то мягким авторитаризмом, потому что, несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было ограничений, власть ведёт себя достаточно сдержанно и цивилизованно, а по факту могла вообще ни с кем не считаться — и никто бы не пикнул. Вот такая сложилась у нас обстановка.

Журналисты, писавшие на днях о внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ в связи с принятием Федерального закона «Об уполномоченном по правам потребителей финансовых услуг», в принципе, правильно заметили, что есть некоторое противоречие с другими действующими законами. Но ещё подчеркну: маловероятно, что то, что собираются регулировать, войдёт в такое противоречие с хозяйственной практикой, что кто-то побежит в Конституционный суд или в обычные суды. Скорее всего, изменения носят технический, прикладной характер.

Но мне могут сказать — «ну и что, здесь ограничили, потом ещё ограничат, и всякой законности конец». А я отвечу — ребята, вас с 1993 года уже так ограничили в чём угодно, что обращать внимание на новые ограничения просто странно. Мы не живём в правовом государстве. Я не говорю, насколько другие государства правовые, но у нас как-то абсолютизировать право как регулятор общественных отношений в настоящее время я бы не стал. Поэтому ничего особенного в новых нормативных актах я не вижу. Переворот тут могут углядеть только какие-то очень высоколобые теоретики права. По факту ничего в нашей жизни не изменится. И так мы, граждане, практически ни от какого произвола не защищены — и это надо учитывать в повседневной жизни, — ни на дорогах, ни в больницах, ни в магазинах, ни в отношениях с органами власти. Мы фактически совершенно бесправны. Так что для нас точно ничего не изменится.

Есть ли всё же опасения по поводу нового закона? Есть. В аду новейшей «россиянской» истории 10 лет правил люцифер или люциферчик Борис Николаевич Ельцин, и мы хорошо помним его указное право. И очень многих людей пугает, что в том изменении в законы, которое мы разбираем, есть возможность возрождения указного права. Путин предпочитает, как правило, семь раз отмерить, один раз отрезать. Но этот осторожный политик рано или поздно, так или иначе уйдёт с политической сцены, и тогда президентом будет, допустим, Медведев или вообще абсолютно непредсказуемое лицо, которое будет с удовольствием вести нас в ложном направлении. И здесь видна опасность новых законов «о даровании президенту надзаконного указного права». Потому что все мы помним Указ №1400, который привёл к расстрелу законного парламента Российской Федерации.

Можно порассуждать и наоборот, от противного: например, либералы, когда планировали под Ельцина суперпрезидентскую, абсолютно диктаторскую конституцию, были уверены, что у них есть некий либерал-Пиночет, проамериканский президент, и следующий будет такой же. А власть попала в руки, мягко говоря, неоднозначного с либеральной точки зрения человека, и процесс пошёл, как видно по их реакции, совершенно «не туда». Но если потом власть попадёт в другие руки, то процесс может развернуться в непредсказуемом направлении. У нас сейчас президентская власть (и вообще власть) абсолютно ничем не ограничена. И подобного рода законы дают ей ещё больше полномочий, а где это потом окажется и как полномочия будут применяться, в чьих интересах — одному Богу известно. Сейчас мы видим некую предсказуемость. Эта предсказуемость обусловлена только конкретной личностью, которая достаточно взвешенная, осторожная. Всё-таки Путин не тиран, не кровопийца, уж явно не Пиночет. Что будет дальше — абсолютно неизвестно, к кому всё это попадёт — непонятно. Не только в новом законе, а вообще в той законодательной базе, которая у нас сложилась, огромные возможности для произвола. И никаких сдержек и противовесов — никаких.

Вообще, это очень плохо. Ещё раз скажу — я не агитирую за Запад, но там есть система сдержек и противовесов. Она не от хорошей жизни, не от того, что западные люди такие справедливые, честные. Они просто понимают: если Дональд не будет уравновешивать Хиллари, а Хиллари не будет уравновешивать Дональда, то они концлагеря введут через полгода или даже через месяц. Поэтому там суды, оппозиция, парламентские партии — вся эта сложная и, вроде бы нам не нужная и не интересная конструкция — нужны только для того, чтобы уравновешивать стремление к диктатуре. Капитализм — это априори стремление к диктатуре. И гибнет, если его не уравновешивать тысячами вещей — независимой прессой, журналистами, которые лезут во все щели, парламентариями, которые могут запустить своё расследование, могут направить серьёзные запросы в любую инстанцию. У нас ничего этого нет. Всё опирается на одну личность. Сегодня эта личность такая, завтра она может быть совершенно другая. Все полномочия — а они огромные, они формально больше, чем у генерального секретаря или у царя — могут попасть неизвестно в чьи руки. И народ не может на это повлиять, потому что, если уж говорить в целом, и выборная система не отражает волеизъявление народа. Сложилась система власти, абсолютно оторванная от народа. И то, что там происходит — это абсолютно чёрный ящик. Дай Бог, чтобы там происходило что-то правильное. Но мы на это повлиять не можем.

Приведу пример. Крым и Донбасс — слава Богу, что мы поддержали их, это здорово. Но если бы мы их не поддержали и отказались бы от них, и там была бы полная бандеровщина, мы с вами, к сожалению, не могли бы на это повлиять. Мы ничего не могли сделать, когда расстреливали Югославию самым жестоким, кровавым способом. Весь наш народ без преувеличения переживал за братьев-славян — любого человека можно было на улице спросить, и рабочего, и колхозницу, и учёного, и программиста. А власть считала, что поддерживать союзников, родственников и единоверцев не надо, и совершенно спокойно американцы расстреляли и раздолбали Югославию. Сейчас, я надеюсь, этого бы не произошло. Но только благодаря определённой личности. А мы с вам, к сожалению, ни на что повлиять не сможем.

Тут что ещё важно — экономическая, коррупционная составляющая, которая может быть заложена в новые законы и в поправки в законы. Например, гендиректору РОСТЕХа Сергею Чемезову отныне разрешено принимать решения без оглядок на действующий закон «О госкорпорации», другим предприятиям и их руководителям разрешено не раскрывать коммерческую и страховую информацию компаний, связанную с внешнеторговой деятельностью. В наших условиях это прямой путь к коррупции?

Может, в каком-то смысле и да. Но тут, опять же, надо быть реалистом. Я не думаю, что конкретному Чемезову на том посту, где он находится, очень интересно быть коррупционером. У подобных ему другие задачи. Всё-таки это уже практически политические, даже исторические деятели. Хотя да — теоретически любое ограничение порождает коррупцию. У нас вообще власть практически бесконтрольна, как я уже говорил. Общество не может за ней следить, не может контролировать, её контролируют только силовые органы. На силовые органы тоже, в свою очередь, есть какие-то контролёры. Эта перекрёстная система контролёров, от которой абсолютно отстранён народ, и порождает коррупцию. А здесь, в этом конкретном случае, я не думаю, что есть какая-то коррупционная опасность. Но моё убеждение проистекает не из структуры законов, а просто из предположения, что конкретные люди не будут этим заниматься, у них не те цели и задачи. И делается изменение законодательства для того, чтобы, прежде всего, оборонные предприятия, попавшие под санкции, могли оперативно решать какие-то хозяйственные вопросы. Здесь как раз вероятность коррупции наименьшая.

Есть масса других мест, где она может цвести в полный рост и практически ничем не ограничена, потому что у нас система сдержек и противовесов полностью отсутствует. В Китае, несмотря на то, что там у руля коммунистическая партия, а может быть благодаря как раз этому, широкие массы абсолютно не отстранены от контроля. Если вы у нас, условно говоря, сцепитесь с каким-нибудь чиновником, особенно высокопоставленным, начнёте писать на него жалобы, обвинять в коррупции (обоснованно или не обоснованно — другой вопрос), скорее всего, вас очень быстро размажут в лепёшку, от вас мокрого места не останется. А в Европе есть масса механизмов, через которые вас воспримут. И в Китае есть масса механизмов, через которые вас воспримут. И маловероятно, что вы пострадаете потом за клевету. Потому что есть приоритет борьбы с коррупцией — «лучше мы примем какой-то сигнал и расследуем его, чем мы заткнём кому-то рот». У нас же, к сожалению, я как адвокат никому не посоветую связываться ни с какими высокопоставленными чиновниками, писать на них какие-то жалобы, сообщать об их нечестном поведении — будет хуже. А в Китае и в Европе эти механизмы налажены. Они могут быть разными, могут быть в чём-то схожими, но у нас таких механизмов контроля просто нет.

В сухом остатке. Не стоит чрезмерно демонизировать или, наоборот, возвеличивать новые изменения в законы. Потому что полные диктаторские полномочия президента и так существовали в России без принятия этих законов. Усилить бесконтрольную и полную президентскую власть фактически уже некуда. Тоже самое касается и коррупции: ещё как-то разогреть и разогнать её тоже чрезвычайно трудно любыми законами. Точкой кристаллизации этих процессов я бы назвал октябрь 1993 года. Это было ещё до президента Путина, ему такая система досталась, но она во многом удобная, поэтому не была подвержена каким-то модернизациям. Потом ведь все модернизации чреваты перестройкой, а мы помним, к чему привела перестройка — начинаешь одно регулировать, отваливается совсем другое. Так что я не вижу здесь никакого нового повода для беспокойства. А вот вся общая конфигурация — это повод для беспокойства. И она становится, на мой взгляд, всё менее управляемой, всё более архаичной, всё более закостенелой, несмотря на то, что вызовы сегодняшнего дня требуют гибкости и оперативности.

Слово дня 31 мая 2018
Экспертные оценки:
1.0x