Рассуждения о русских и русскости, о нашем месте во вселенском человечестве ведутся издавна, доходят они порой до горячих споров и жарких дискуссий. А всё по той, томящей душу, причине, что русский народ до сих пор не может осознать и понять своего предназначения, уловить и прочувствовать свой путь, разобраться в причинах некой душевно-духовной изоляции его от остальных наций и народностей. И лучшим подспорьем каждому, кто хотел бы проникнуть вглубь этого архиважного вопроса, лучшим ориентиром, доставшимся всем нам по духовному наследству прошлого, является то неисчерпаемое философское наследие, которое, господа-товарищи, как ни крути, необходимо изучить и осмыслить, дабы понять кто же мы, в конце концов, - господа или товарищи? Что собой представляет народ русский? Азиаты мы или европейцы? А может быть – ни те, ни другие? Зачем существуют, и не просто существуют, а занимают огромные географические пространства, русские люди?
Уже давно утверждаю, что в таких вопросах не может быть случайностей. Бог не сторонник случайностей, то бишь хаоса, и не мог Он просто так, за здорово живёшь, наделить наших русских предков столь обширными территориями, необъятностью и сложностью русской души, да и вообще всем тем, что может характеризоваться определением Дмитрия Карамазова: «Широк русский человек! Я бы сузил…». Но, вот, в том-то и дело – не сужается! Следовательно, в этом есть особый смысл, план! Значит, в этом факте громадья кроется некий символ, вещающий всем нам о нашем коллективном величии, о нашем особом предназначении, о расчёте Высших Сил на Россию, которому свято-почётно и должно соответствовать! Которым не бравадятся, как это делает ограниченный и недалёкий президентик известной «исключительной нации». (Кстати, тенденция в сторону, мягко говоря, расслабленности мыслительных способностей верхнего слоя тамошнего политикума как-то настораживает. Достаточно привести ряд комичных (и этим наиболее опасных!) имён: Буш-младший, сенатор Маккейн, неподражаемая Псаки, дубоватая Сара Пэйлин, железобетонная Клинтон и проч.).
Повторяю, таким предназначением, которое чувствуешь в себе, не бравадятся – это просто носят в сердце, передают своим детям, это проявляется в делах, а не в пустословии. Это то, что осмысливается в душе, в мыслительной тиши, то, чем делятся с самыми близкими, а если выносят на всеобщее обозрение, то осторожно и с тревогой… И если не разберёмся в этих экзистенциальных вещах, если утратим тот стержень, что роднит нас всех и делает единым народом, то грош нам цена, утратим и профукаем всё, за что предки терпели лишения, проливали свою кровь, отстаивая и защищая, отдавали свои жизни – ради нас сегодняшних, между прочим!
* * *
Размышляя над подобными вопросами, наш великий провидец Ф.М. Достоевский писал: «я за народ стою прежде всего! В его душу, в его великие силы, которых никто еще из нас не знает во всем объеме и величии их, - как в святыню верую» («Дневник писателя», 1881г.)*.
Многие недостатки, но зато и многие достоинства русского человека объясняются невыработанностью характера и формы поведения. У русского человека, говорит Достоевский, - «широкий всеоткрытый ум» («Дневник писателя» 1876, февр. 1, 2). «Русские слишком богато и многосторонне одарены, чтобы скоро приискать себе приличную форму» («Игрок»). В самом деле, четкая форма появляется там, где началась специализация, где из многих возможностей избрана одна определенная и на ней сосредоточены все силы, так что в одной, сравнительно ограниченной области, получается высокая степень развития, но при этом остальные способности отмирают, многосторонность молодости исчезает, наступает возмужалость и старость. Таковы западные европейцы; они - старики.
Наоборот, «мы, русские, - говорит Достоевский, - народ молодой; мы только что начинаем жить, хотя и прожили уже тысячу лет; но большому кораблю большое и плавание» («Дневник писателя», 1876, февр.). Ввиду широты русского ума и характера Достоевский уверен, что христианский дух выразится в способности выработать синтез всех противоположных идей и стремлений, разделяющих народы Европы, откуда получится не только теоретическое, но и практическое примирение всех разногласий. В 1861 г. в журнале «Время» Достоевский писал, что основное стремление русских людей есть «всеобщее, духовное примирение». «Русская идея станет со временем синтезом всех тех идей, которые Европа так долго и с таким упорством вырабатывала в отдельных своих национальностях». Западные народы стремятся «отыскать общечеловеческий идеал у себя, собственными силами и потому все вместе вредят сами себе и своему делу». Наоборот, в русском характере «по преимуществу выступает способность высоко-синтетическая, способность всепримиримости, всечеловечности. Он со всеми уживается и во все вживается. Он сочувствует всему человеческому вне различия национальности, крови и почвы. Он находит и немедленно допускает разумность во всем, в чем хоть сколько-нибудь есть общечеловеческого интереса. Вот почему европейцы совершенно не понимают русских, и величайшую особенность в их характере назвали безличностью» (там же, III). Именно русские, думает Достоевский, положат начало «всепримирению народов» и «обновлению людей на истинных началах Христовых» («Дневник писателя», 1876, июнь). Восточный идеал, т. е. идеал русского православия, есть «сначала духовное единение человечества во Христе, а потом уж, в силу этого духовного соединения всех во Христе, и несомненно вытекающее из него правильное государственное и социальное единение» («Дн. Пис.», 1877, май-июнь). Такой идеал есть применение формулированного Хомяковым принципа соборности не только к строю Церкви, но и к строю государственному, к строю экономическому и даже к международной организации человечества.
Место России в Европе и международная политика ее особенно интересовали Достоевского. Мысль, что нравственные принципы должны руководить только поведением частных лиц, но не государства, возмущала его. Осуждая поведение таких дипломатов, как Меттерних, Достоевский говорит: «политика чести и бескорыстия есть не только высшая, но, может быть, и самая выгодная политика для великой нации, именно потому, что она великая» («Дневник писателя», 1876, июль-авг.). Россия именно и ведет себя, как великая нация. «Россия, - говорит Достоевский, - никогда не умела производить настоящих своих собственных Меттернихов и Биконсфильдов, напротив, все время своей европейской жизни она жила не для себя, а для чужих, именно для общечеловеческих интересов». Бескорыстие ее часто напоминает рыцарскую природу Дон-Кихота. «В Европе кричат о «русских захватах, о русском коварстве», но единственно лишь, чтобы напугать свою толпу, когда надо, а сами крикуны отнюдь тому не верят, да и никогда не верили. Напротив, их смущает теперь и страшит в образе России скорее нечто правдивое, нечто слишком уж бескорыстное, честное, гнушающееся и захватом и взяткой. Они предчувствуют, что подкупить ее невозможно и никакой политической выгодой не завлечь ее в корыстное или насильственное дело» («Дневник писателя», 1877, февр.).
Не так давно появилась брошюра проф. Спекторского «Принципы европейской политики России в XIX и XX веках». В ней он, опираясь на множество фактов, доказывает, что Россия всегда руководилась преимущественно политикою принципов, тогда как западные государства вели политику интересов. «Принципами европейской политики России было спасение погибающих, верность договорам и союзникам и солидарный мир»! И эта бескорыстная политика соответствовала духу самого русского народа. Так, после наводнения в Петербурге, 7 ноября 1824 г., в народе шли толки, что это бедствие есть возмездие за грех неоказания помощи единоверцам грекам, восставшим против турецкого ига. Русско-турецкая война 1877-78 гг., имевшая целью защиту православных славян, была поддержана сочувственным движением широких народных масс. В связи с этим, несколько слов об отношении Достоевского к войне. Христианство, считая войну злом, признает, однако, что есть другие виды зла, еще худшие, и потому допускает в борьбе с ними войну, например, для спасения народа, погибающего от насилий хищника-завоевателя. «Война из-за великодушной цели, из-за освобождения угнетенных, ради бескорыстной и святой идеи лечит душу, прогоняет позорную трусость и лень», укрепляет «сознанием самопожертвования», сознанием исполненного долга и солидарности всей нации («Дневник писателя», 1877, апр. см. также письмо № 353).
Дух России Достоевского не был утрачен и её преемником СССР, пусть и выкристаллизовывалось это в кровавых родовых муках, которые естественны появлению всего нового. И единственное, но такое важное, различие между двумя великими государственными формированиями состояло в отречении Советского Союза от православия (я касался этого вопроса три недели назад в своей статье «Фатальная ошибка?»). Но и здесь не всё просто. Ведь не мог же, в самом деле, народ, вся глубинная сущность которого состояла в вере православной, отказавшись от этой веры, оставить незаполненной такую огромную прореху! Это убийственный нонсенс! После такого не выживают! В силу этого, образовавшийся вакуум был до конца заполнен тем началом, которого не могла дать даже сама вера Христова, хотя усердно и проповедовала, предвозвещала о нём! Этим началом для людей русских (советских) стали принципы социальной справедливости, равенства, братства! Это тоже было своего рода верой! Причём, верой непоколебимой и крепкой. Такой, что позволила стране выйти в небывало короткие сроки в число самых передовых держав, позволила поднять на небывалые до того высоты планку промышленного производства, сельского хозяйства, армейского оснащения и воинского духа, науки, культуры, образования, спорта и культуры физической! Позволила, наконец, одолеть очередное страшное нашествие европейских полчищ в Великую Отечественную войну! Не могли люди, ни во что не верующие, массово проявлять ратный и трудовой героизм, как это делали наши советские люди, наши деды и отцы! Просто вектор веры был слегка смещён! Просто базовые понятия приобрели чуть иной смысл! Но генеральное направление, основной курс был неизменно русским – построение справедливого, не бывшего ещё в истории, социально направленного государства! Это-то и вменялось нам в вину. Этого-то и не могли нам простить зловещие силы мирового демонизма…
Достоевский возмущался тем, что западные европейцы не знают и не понимают России и русского народа, ненавидят Россию, боясь ее силы, считают русский народ варварским, лишенным гения. Для нас, русских, наоборот, Западная Европа — «страна святых чудес». «Всякий европейский поэт, мыслитель, филантроп, кроме земли своей, из всего мира наиболее и наироднее бывает понят и принят всегда в России» (1876 июль-авг.). Это русское отношение к всемирной литературе, стремление вникать в жизнь и интересы иных, порой далёких заморских стран есть явление, почти не повторявшееся в других народах в такой степени, во всю всемирную историю… И в самом деле, эта ««всеоткрытость» русского духа есть признак высокой одаренности…», широты и особого неповторимого таланта.
___________________________
Вот из-за этой-то широты во всём и страдаем, из-за талантов этих наших мятёмся, места себе не находим, веками тревожно что-то ищем, пытаемся понять, осмыслить… Так может сузить бы слегка характер русского человека? Может пусть бы чуть скукожилась душа русская? Глядишь, и полегчало бы ...физически! Но вот вопрос – сможет ли такой человек, с «усечённым» духом и суженой на западный образец душой, называться русским?
-----------------------------------------------
*Здесь и далее использованы материалы из Н.О. Лосский «Достоевский и его христианское миропонимание»
