Вчера всей семьёй ходили на марш Бессмертного полка. Впечатление сильное. Не хочется использовать заезженные метафоры вроде «людская река» или даже «человеческое половодье», но это – чистая правда: очень много народа было. Трудно представить, какая политическая или общественная организация могла бы вывести на улицы столько народа. Думаю, никакая. Я бывала на советских демонстрациях, куда ходили по разнарядке представители трудовых коллективов. Так вот не было тогда такого людского моря. Я такого никогда не видела.
Примерно от метро «Динамо» до самой Красной площади Тверская была плотно заполнена народом. Многие, примерно половина участников марша, несли портреты своих воевавших предков. Организация – выше всяческих похвал: тактичные милиционеры, студенты-волонтёры в специальных рыжих куртках. Изобилие мобильных туалетов, «скорые помощи», припаркованные в переулках...
Огромное количество молодёжи. Юные парочки, группы студентов, школьников; моя дочка пошла с такой группой. Некоторые модные девицы шествуют на высоченных каблуках, и ничего, держатся, хотя мне даже представить трудно, как на таких каблуках можно передвигаться. Многие в пилотках и в куртках защитного цвета. Молодые родители везут детей в колясках, несут на плечах. Те крутят головёнками по сторонам, машут флажками. Припомнилось, как я, ещё бессмысленная, в Егорьевске на первомайской демонстрации вот так точно махала красным флажком.
Давно я не видела такого искреннего и непосредственного народного единения. Может, я даже и никогда его не видела. Что-то было в этом выходящее за рамки обычного праздничного политического мероприятия. На первое мая я была на так называемой маёвке, организованной КПРФ, и мне памятна та атмосфера. Сегодня было нечто совершенно иное. Что – иное?
Мне почудилось в этом шествии что-то молитвенное. Оно и было – молитвенное. Оно было крестным ходом – это шествие. Оно и похоже было на крестный ход: люди несли свои, часто самодельные, хоругви. Они молились этим иконам, не до конца осознавая, что происходит. Это была молитва о помощи, о спасении, о том, чтобы отвести грозящую гибель. Так когда-то крестьяне обходили поля крестным ходом, вымаливая у неба дождя или, напротив, вёдра, чтобы спасти урожай и самим спастись от голода.
О чём и почему молимся мы, нынешние?
Мы живём в эпоху не то, что сумерек, а тотальной гибели всех богов и краха всех верований. Верить нам не во что; никто и не верит. Ну, не все, но, к сожалению, подавляющее большинство. Религия существует разве что в виде занимательных обрядов, вроде освящения яиц и куличей. Идеология – осмеяна и отвергнута. Попробовали верить в мамону, как учили новые пророки в 90-е, – тоже как-то не катит, не верится.
В итоге в жизни не осталось ничего твёрдого, определённого, надёжного, на что можно было бы опереться. Хотя бы мыслью опереться. Потому что верить – никому и ничему нельзя. Информации - море разливанное, откуда она только ни извергается, а верить нечему. Что правда, что не правда, где она? Как оно есть на самом деле? Бог весть… Может, и никакого «самого дела»-то и вовсе нет. Таково смутное ощущение простого, рядового человека. А что ему прикажете думать, если всяк пиарится на свой образец, а никакой внятной картины мира – нет и не предвидится?
И вот среди этих идейных, религиозных и нравственных сумерек прямо на наших глазах возникает древнейший, изначальный тип религиозности – культ предков. Люди неосознанно обращаются к своим «дедам» с просьбой, с мольбой – помочь. Ведь ты был сильный, дед, ты сумел, одолел. Вместе с другими дедами нагнул мудрую, сильную и богатую Европу. А потом отстроил лежащую в руинах страну. Тебя уважали, дед. Очень хочется, чтобы и нас уважали. Себя уважать хочется. А как? Помоги, дед, научи. Вот что на самом деле значит массовое хождение с портретами воевавших предков. Это желание опереться на что-то истинное, твёрдое, настоящее, чего нет в нынешней жизни: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя…».
Культ предков был у всех народов, и у наших пращуров – славян тоже был. До наших дней дошёл древний деревенский обычай «греть дедов». Люди натапливали баню, ели вкусные вещи, вспоминали ушедших предков, говорили о них, хвалили и просили у них помощи в делах. Потом выставляли кое-какое угощение, остатки пищи на улицу. Поутру смотрели. Если остатки пищи исчезли – значит «заказ» принят к исполнению.
И вот сегодня этот древний языческий культ возрождается. Как это следует оценить? Неоднозначно. Это симптом колоссального религиозного оскудения. И идейного тоже. Это, конечно, печально. Но, с другой стороны, это же – одновременно и симптом интенсивного религиозного поиска. И это хороший знак. Значит, жива народная душа, и по-прежнему взыскует она небесного града. И ещё народ наш ищет чего-то прочного, твёрдого – противоположного нынешнему политическому и вообще жизненному стилю – уклончиво-извилистому. Поднимая портрет деда-ветерана, мы, сегодняшние, говорим «нет» этому стилю, хотя и не можем, скорее всего, внятно сформулировать свои мысли и чувства.
Сейчас вообще происходят тектонические сдвиги в духовной атмосфере общества. Приходит новое поколение, совсем иное, не похожее на все живущие поколения. Сегодняшние старшеклассники по собственному почину читают … Маяковского и Симонова. То, что нам, школьникам 70-х, казалось скучноватым принудительным ассортиментом, а позднее – пошлой совковой агиткой, теперь воспринимается свежо и эмоционально. В этом сдвиге я вижу проявление народного инстинкта самосохранения.
Вот это поколение нельзя обмануть. Ему, да и не только ему, а вообще народу надо бы сказать правду. К сожалению, то, что говорит власть народу, по-прежнему уклончиво, темно и невнятно. Патриотические разговоры – и неолиберальная экономическая политика. Уверения в полном порядке в военной промышленности – и почти полностью изничтоженное станкостроение – база и основа всякой промышленной самостоятельности. Во всём этом есть что-то уклончивое, пиарное, недостойное.
Именно на защиту от этого разрушительного духа и стиля призывают люди деда-героя. И хочется верить: он поможет, он не даст в обиду – и внешним врагам, и внутренним. Тем, кого в дедову молодость было принято называть «вредителями», «двурушниками», а также «ротозеями» и «болтунами».
