Великобритания в 1801 г.: перед подписанием Амьенского мира (по донесениям священника русского посольства в Лондоне Я. И. Смирнова)

Внутриполитическая ситуация в Великобритании, сложившаяся в 1801 г. в связи с распадом второй антифранцузской коалиции и осознанием правящей элитой страны необходимости заключения мира с Францией, хорошо изучена в трудах британских и отечественных историков. Казалось бы, добавить здесь нечего. Но архивные источники позволяют это сделать. В Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) хранятся донесения священника русского посольства в Лондоне Я. И. Смирнова (1754—1840), дающие новую информацию для изучения не только деятельности британского правительства в указанный период времени и выработки Кабинетом министров курса по отношению к России и другим странам, но и особенностей внутренней жизни Великобритании, а также обстоятельств пребывания там оставшихся во время разрыва отношений в 1800—1801 гг. российских подданных, как гражданских лиц, так и военных моряков. Всего в архивном деле хранятся 17 донесений (8 из них написаны шифром и расшифрованы в Петербурге) Смирнова возглавлявшим (последовательно) Государственную Коллегию иностранных дел (ГКИД) гр. Ф. В. Ростопчину, гр. П. А. фон дер Палену и гр. Н. П. Панину за период с 15/27 января по 30 июля / 11 августа 1801 г., а также одна шифрованная депеша Ростопчина и три незашифрованных письма Палена в Лондон. Информации, содержащейся в донесениях Смирнова, можно доверять, поскольку он служил священником при русском посольстве с конца 1780 г. (церковником определен еще раньше — в июне 1776 г.), в совершенстве знал английский язык, имел много знакомых среди влиятельных англичан, прежде всего, представителей купечества, занимавшихся международной торговлей, активно помогал знаменитому русскому послу в Англии гр. С. Р. Воронцову в исполнении сложнейших дипломатических поручений, связанных, в частности, с организацией противодействия мерам правительства У. Питта Младшего по развязыванию войны с Россией во время «Очаковского кризиса» 1791 г. В период разрыва русско-английских отношений 1800—1801 гг., когда Воронцов получил отставку из-за несогласия с действиями Павла I, а другие чиновники посольства были вынуждены один за другим покидать страну, Смирнов остался единственным русским представителем в Лондоне. Ему пришлось взять на себя ответственность за информирование руководителей ГКИД, а, следовательно, императоров Павла I и Александра I по всем вопросам внешней и внутренней политики Великобритании. Он же должен был отвечать перед британскими властями за поведение оставшихся на английской земле российских подданных и обеспечивать существование последних вплоть до их возвращения на родину. Все это позволило издателю журнала «Русский архив» П. И. Бартеневу назвать Смирнова уникальным в отечественной истории священником-дипломатом, вынужденно отправлявшим посольскую службу в узорочно-странное павловское царствование. Полностью взять на себя все посольские дела Смирнову пришлось после того, как оставшийся в Лондоне в ранге поверенного в делах действительный статский советник В. Г. Лизакевич был переведен в Копенгаген. Из числа дипломатических чиновников в Лондоне еще находились секретарь посольства барон П. А. Николаи, а также переводчики Ханенко и Жеребцов. Но британские власти установили за ними бдительную слежку, долгое время не выдавали паспорта на выезд из страны и всячески затрудняли исполнение профессиональных обязанностей. В этой ситуации только Смирнов, формально не имевший статуса дипломата, мог действовать несколько более свободно, хотя он жаловался Ростопчину на то, что «…переписка с Вашим Сиятельством… со дня на день становится затруднительнее…». В конце концов, и Смирнов попал в поле зрения властей. Британский генеральный консул в Петербурге Стивен Шарп (Шэрп), которому в сентябре 1800 г. Павел I запретил возвращаться в русскую столицу, 1 декабря сообщил министру иностранных дел У. Уиндхэму лорду Гренвиллу: «У меня есть самые веские причины полагать, что м-р Смирной, русский священник в Лондоне, продолжает переписываться со своей страной». Для того, чтобы прервать личные контакты Смирнова с дружески относившимися к нему англичанами, Шарп опубликовал в лондонской газете «Обзервер» письмо, в котором «доложил о деятельности отца Смирнова». Все-таки Смирнов находил возможность передавать важные сообщения в Петербург. Он делал это в глубокой уверенности в том, что разрыв отношений России и Англии не может продлиться долго и взаимовыгодные связи между двумя странами обязательно восстановятся. В одном из писем гр. С. Р. Воронцову он писал: «…Война неизбежна; такие на той стороне [то есть в России. — А. О.] затеи! Но я войны не боюсь; я и здесь меж приятелями, и здешние неприятели, по несчастию, нам приятели». Информация, которую передавал Смирнов в Петербург, оказалась поистине бесценной. Она не могла, конечно, изменить политики Павла I, но в определенной степени способствовала выработке его преемником Александром I в самом начале правления курса на примирение с Великобританией. Как сообщал Смирнов Ростопчину в донесении от 15/27 января 1801 г., после получения в Лондоне известия о заключении Россией, Данией и Швецией 4/15 декабря 1800 г. морской конвенции (трактата) о возобновлении вооруженного нейтралитета по образцу декларации Екатерины II от 17/28 февраля 1780 г.13, британское правительство немедленно отреагировало на это наложением эмбарго на все шведские и датские суда, находившиеся в английских портах. Кроме того, было приказано принять превентивные меры — захватывать суда в море и приводить их в британские гавани, не объявляя о том, что они взяты в качестве приза. После получения точного известия о подписании трактата действовать следовало решительно — брать корабли в качестве призов, атаковать их во всех морях и «…везде неприятельски действовать…». «На Шведов бесятся, — писал Смирнов, — тем паче, что когда Ереншвердт здесь уверял всячески, что Король его не имеет участия в мерах, против Англии предпринимаемых, в то самое время получено известие о заключении сказанного трактата для Северного и Балтийского морей». О конфискациях прусских кораблей в донесении ничего не говорилось. Видимо, в этом вопросе позиция британского правительства отличалась сложностью. С одной стороны, необходимость борьбы со странами, подписавшими конвенцию о вооруженном нейтралитете, должна была привести к принятию к прусским кораблям тех же мер, что и к шведским и датским судам. С другой стороны, Британии необходимо было сохранить Пруссию в числе своих союзников в будущем. Это могло привести к выжидательной позиции Лондона в отношении Берлина, тем более, что Пруссия в ответ на действия британских властей закрыла свои порты, расположенные в устьях рек Эльбы и Везера для английских товаров и оккупировала курфюршество Ганновер. Что касается русских судов, то Смирнов сообщал о задержании в Англии нескольких матросов с корабля «Агафон». Но британские власти, понимая, что количество задержанных русских матросов неизмеримо меньше, чем интернированных в России по приказу Павла I английских моряков, готовы были решиться даже на такую крайнюю меру, как задержание оставшихся в Лондоне служащих русского посольства — барона Николаи, хотя ему, так же, как и ранее Лизакевичу, было приказано выехать в Копенгаген, и переводчиков Ханенко и Жеребцова. Всем им британское правительство «…дать пашпорты один[н]атцать [так в тексте. — А. О.] дней уже отлагает до сели [так в тексте. — А. О.], извиняясь токмо недосугами и тому подобными предлогами, сказывая, что весьма озабочены делами новосоединенного Парламента здешнего с Ирляндским [так в тексте. — А. О.], который положено открыть 2-го числа февраля и говорят, что на всех нас наложат Ембарго для лучшей безопасности агличан [задержанных в России. — А. О.]; но чем, наконец, сие дело решится, не оставлю донесть Вашему Сиятельству, равно как и в Коллегию».

Смирнов приводил сведения, которые должны были убедить Павла I в невозможности реализации на практике конвенции о вооруженном нейтралитете. Британцы смогли собрать и обеспечить личным составом большой флот, способный активно действовать одновременно в Балтийском и Средиземном морях. Кроме имеющихся судов, они срочно вооружили еще 27 64-пушечных кораблей и множество канонерских лодок. Все королевские и частные доки были заняты изготовлением новых и ремонтом старых военных (их насчитывалось около 100 различных рангов) и купеческих судов, которые должны были встать в строй весной 1801 г. Командовать флотом назначили выдающихся адмиралов: сэра Хайда Паркера Младшего и Г. Нельсона. Новый состав парламента был готов проголосовать за выделение Адмиралтейству бюджета для дополнительного набора и содержания 20 тыс. матросов. Смирнов отмечал, что прекращение поставок железа и кораблестроительных материалов из Швеции, Пруссии и России в ближайшей перспективе серьезно не скажется на силе британского флота. Англичане смогут найти другие источники наполнения складов Адмиралтейства. В Уэльсе они уже создали, в дополнение к имеющимся, 11 металлургических предприятий, которые получат финансовую поддержку правительства и будут иметь гарантированную прибыль, благодаря высоким рыночным ценам на железо. Изготовление такелажа для кораблей обеспечат поставки пеньки из Индии, Америки и стран Средиземноморского бассейна. Изобретатели предложили делать мачты не из цельного дерева, а «…складывать из различных дерев, кои, сказывают, крепче, нежели из одного дерева. Земледельческое Собрание удостоверяет Министров, что для будущего году можно здесь и в Ирляндии [так в тексте. — А. О.] засеять столько конопли, что в привозной пен[ь]ке большей нужды не будет. Провизии и различным продуктам цены высоки, так же, как и прежде». Смирнов предупреждал Ростопчина и об ошибочности курса Петербурга на сближение с Францией. Он получил из достоверных источников информацию о том, что правительство Первого консула Наполеона Бонапарта через французского представителя по обмену пленными Л. Г. Отто сделало Англии «…предложение, обещая мешать России усиливаться со стороны Туреции [так в тексте. — А. О.] и в Средиземном море, буде от сели согласятся взойти в их виды, кои мне не известны, а, по слуху, относятся к какой-то Египетской или Индейской торговли». Эта информация согласуется с тем, что Бонапарт предпринимал в дальнейшем, пытаясь разными «выгодными» предложениями поссорить своих противников. В такой ситуации, по мнению Смирнова, следовало как можно скорее наладить диалог по поводу обмена арестованных моряков. Начавшиеся переговоры могли бы способствовать урегулированию российско-британских отношений в целом. «Естьли у нас будет принят аг[л]инской Коммисар [так в тексте. — А. О.] для задержанных множества матросов и других, то и я бы здесь подобное звание принять не отрекся по многим причинам, наипаче же, для того, что посредством оного откроется мне свободнее везде вход и переписка с Вашим Сиятельством, которая со дня на день становится затруднительнее…», — писал он Ростопчину. Но Павел I не собирался менять свой курс на сближение с Францией и, соответственно, на полный разрыв отношений с Великобританией. В ответной шифрованной депеше от 28 января 1801 г. (получена в Лондоне 5/17 февраля) Ростопчин потребовал от Смирнова организовать, как только представится возможность, отправку в Гамбург всех оставшихся в Англии членов посольства, флотских офицеров, корабельных мастеров, чиновников Монетного департамента и других. Самому Смирнову также предписывалось выехать в Гамбург с архивом посольства и со всеми казенными вещами. В случае, если британские власти не позволят россиянам покинуть страну, Смирнову надлежало обеспечить последних денежным содержанием на все время вынужденного пребывания за границей, заимствуя средства у контрагентов русского правительства — банка братьев Хэрман (Гарман) и К° и банка Томсона и Бонара. «…Векселя, кои по сим снабжениям сюда на придворных банкиров высылаться станут, будут немедленно выплачены, и… сверьх благородной их поступок против Вас [так в тексте. — А. О.] не останется, конечно, без Всемилостивейшего уважения Государя», — уверял Смирнова Ростопчин.

В правящих кругах Великобритании все более зрело понимание того, что быстро урегулировать отношения с Россией и Пруссией не удастся. Следовательно, необходимо было решиться на подписание мирного договора с Францией, сражаться с которой в одиночку было уже невозможно. Ради заключения мира правительство У. Питта Младшего 5 февраля (н. ст.) 1801 г. подало в отставку. Официальным поводом для этого стало недовольство короля Георга III по поводу решения Кабинета министров, принятого без его ведома, осуществить эмансипацию католиков. Новое правительство король поручил сформировать спикеру Палаты общин Г. Эддингтону (Аддингтону). Но, понимая, что мир заключить необходимо31, британцы одновременно сделали все, чтобы этот акт не выглядел их поражением или уступкой слабого сильному. Как сообщал Смирнов Ростопчину в донесении от 29 января / 10 февраля 1801 г., Питт перед самой своей отставкой определил условия внутреннего денежного займа на 1801 г. По этим условиям, правительство занимало 28 млн ф. ст. «…с объявлением, что прежде конца года может быть, кроме сих, надобно будет для службы еще 3[-мя] Мил[лионами] Ф[унтов] Ст[е]р[лингов] более. К прежнему числу [войск] прибавлено матросов 15 т[ысяч], да сухопутных 10 т[ысяч]». Англия явно не собиралась сдаваться, сохранила значительные материальные, финансовые и военные ресурсы, и все ее противники должны были это учесть. В отношении к России Лондон применял метод кнута и пряника. Паспорта на выезд из страны для чиновников посольства под разными предлогами по-прежнему не выдавались, но, по словам Смирнова, «…Под Штатской Секретарь [то есть заместитель министра иностранных дел. — А. О.)] сегодня весьма учтиво предо мною извинялся в отлагательстве, полагая причиною случившиеся перемены [в правительстве]». К процитированному донесению Смирнова был приложен постскриптум от 17 февраля (н. ст.) 1801 г., в котором священник известил Ростопчина об отказе бывшего посла гр. С.Р . Воронцова вернуться в Россию, чего настоятельно требовал император. Как известно, после этого Павел I приказал наложить на Воронцова штраф «…за недоплаченные Лондонскими банкирами Пишелем и Брогденом казне принадлежащие деньги 499 фунтов стерлингов, 14 шиллингов и 5 пенсов… прочее же его имение за пребывание его в Англии взять в казенный секвестр». 5/17 марта 1801 г. Смирнов известил Ростопчина о выходе в море вечером 12 марта (н. ст.) сильного флота под командованием Хайда Паркера и Нельсона. Священник получил точные данные о составе этого флота: два 94-пушечных корабля, восемь 74-пушечных, пять 64-пушечных, два 50-пушечных, 3 фрегата, 8 бомбардирских судов, 4 шлюпа, 5 катеров, 10 гон-бригов (17 линейных и 30 других кораблей, всего 47 судов) с 6 тыс. десантных войск на борту. В британских портах еще оставалось значительное количество судов. Из их числа вслед флоту Хайда Паркера должны были немедленно отправиться 10 линейных кораблей и несколько других судов. Смирнов также передавал «довольно основательной слух» о том, что британцы планировали создать в Балтийском море военно-морскую базу, захватив шведский о. Готланд, находящийся примерно на равном расстоянии от побережья Швеции и России, подобно тому, как в 1800 г. они захватили Мальту. «…Если удастся первому флоту прорваться в Балтийское море для разорения тамошних портов, то [англичане] намерены сперва завладеть одним островом, говорят Готландом. Вероятно, что и войска взяты для защищения острова, дабы иметь порт для случайных надобностей, и, мешая свободному соединению союзных флотов, сразиться бы со всяким выходящим [в море] особенно. Между тем, до прихода второй Эскадры, часть первой будет принуждать Данию отстать от Северного союза», — писал Смирнов. В конце февраля 1801 г. барон Николаи и переводчик Жеребцов получили паспорта на выезд из Великобритании. Николаи, как говорилось выше, должен был отправиться в Копенгаген, а Жеребцов — в Петербург. Смирнов вручил последнему незашифрованное письмо от 12 марта (н. ст.) 1801 г. для передачи Ростопчину, в котором извещал о выздоровлении короля, прекращении деятельности вигской оппозиции в парламенте по вопросу о назначении регентства, о скором завершении формирования нового Кабинета министров и о стабильной (в целом) внутриполитической ситуации в стране, чему способствовала здравая экономическая политика предшествующего правительства и высокая степень развития частной благотворительности. «Цены всякого рода съестным припасам продолжаются [оставаться] по-прежнему очень высоки, но более от нового налога податей, нежели от недостатка оных. Продуктам Российским цены состоятся те же, что и с начала сего года, то есть лучшим сортам пеньки £ 90. ф.ст., а железа до £ 30. с тона [то есть за тонну. — А. О.]. Прочие также по соразмерной пропорции, а не возвышаются более потому, как говорят, что Правление имеет всего в запасе довольно на долгое время. Весьма умеренная зима, и продолжение постоянное теплой погоды, и также частые добровольные подписки достаточных людей очень много пособили к спокойствию и ко уменьшению нужд, претерпеваемых бедным народом, тем же еще паче, поелику и Правление, с своей стороны, разными способами облегчений приняло превеликое участие в их жребии». Однако ни у кого не было уверенности в том, что внутреннюю стабильность в Англии в таких тяжелых обстоятельствах удастся поддерживать и в будущем. Напряжение нарастало, регулярно прорываясь эксцессами со стороны уже не только обездоленных низов общества, но и средних слоев населения. Корнелия Найт, дочь адмирала Дж. Найта, по словам А. А. Егорова, «приверженка Бурбонов и стойкая сторонница кабинета [Питта]», описывая состояние Англии осенью 1800 г., вспоминала: «Что поразило меня более всего, то это всеобщий крик нищеты, бедствия и смущения; я привыкла видеть зарубежные нации взирающими на Англию как на самую процветающую и могущественную страну и почитающими ее увенчанным лаврами островом, оплотом Европы. А ныне я… не слышу ничего, кроме жалоб на то, что невозможно жить так дальше, страстных призывов к миру и так далее и так далее». Все это ставило на повестку дня вопрос о скорейшем урегулировании противоречий с участниками «Северной лиги» или вынужденном заключении мира с Францией.

В следующем донесении, написанном в день убийства Павла I 12/24 марта 1801 г., о чем Смирнов узнáет только 1 апреля, священник отвечал на январское требование Ростопчина немедленно организовать выезд из Великобритании всех российских подданных. Прежде всего, он обратился в Адмиралтейство с просьбой отозвать в Англию русских морских офицеров, которые в качестве волонтеров служили на судах британского флота. Сделать это было нелегко, т.к. из их числа в Лондон прибыли только четверо: капитан Муравьёв, лейтенанты Подкользин, Самарин и Аничков. Остальные находились на кораблях, которые блокировали Брест и курсировали в Средиземном море, и их возвращение в Лондон могло состояться не ранее чем через 6—7 недель. Но, как ответил Смирнову секретарь Адмиралтейства Эван Непеан (Evan Nepean), британское правительство «…решилось их, равно как и Корабельных Мастеров и протчих Механиков, отсюда не выпускать. Он тут же сделал мне внушение, чтоб взять из приватных [то есть частных. — А. О.] доков обучающихся там наших учеников, что с ними на сих днях и должен буду сделать». Все же Смирнов официально подал записку министру внутренних дел У. Г. Кавендишу герцогу Портленду (он занимал этот пост в Кабинетах Питта и Эддингтона) о выдаче паспортов всем российским подданным, в то и морским офицерам, однако, не получил на нее никакого ответа. Для себя паспорта Смирнов не требовал, понимая: если отпустят всех, то и его не задержат, но считая, что его присутствие в Лондоне необходимо для том числе, чтобы обеспечить существование соотечественников до их отправления на родину, тем более, что, по его расчетам, даже после выдачи паспортов нельзя будет покинуть Англию раньше, чем через 7—8 недель. Особое беспокойство вызывал у него архив посольства, который, по требованию из Петербурга, следовало переправить в Гамбург. Британские власти могли попытаться захватить ценный груз с секретными дипломатическими бумагами и шифрами. «Я весьма подозреваю, — писал он Ростопчину, — чтоб Правление нынешнее не употребило каких-нибудь Интриг, как скоро сведает, что я отсюда вывожу всю Архиву, которая копится более пятидесяти лет и составит более полдюжины ящиков, кои необходимо чрез Таможню проходить должны, ибо того избежать не льзя, а без Вашего приказу просить позволения для свободного отпуску здешнего Правительства я не смею, то, чтоб не подвергнуть Архиву Интригам и пакостям, не прикажете ли Ваше Сиятпавелельство, чтоб сжечь, по меньшей мере, Реляции и другие донесения, различные Шифры Старые (кроме последних, кои в употреблении и кои я могу взять с собою), также различные Рескрипты, Трактаты, при коих бывают Секретные Артикулы и протчие сообщения к Министрам [то есть к русским послам в Англии. — А. О.] от Высочайшего Двора, из коих, без сомнения, есть в Петербурге либо Оригиналы или Копии». Другой проблемой было сохранение домов русской миссии — зданий посольства и посольской церкви (в последнем жил и сам священник со своими тремя дочерьми). Смирнов был готов отказаться от церковного дома, хотя срок его аренды еще не истек, и переселиться в здание посольства для лучшего сохранения казенного имущества. «Дом Министерский Казенной с Мебелями и перенесенную туда Церковную утварь и протчее, буде апробуете [то есть одобрите. — А. О.], не прикажите [так в тексте. — А. О.] ли на попечение Г-на Бакстера оставить, на которого имя куплен; да дом, в коем я живу, взятой под Церковь на щёт казны на 21 год, из коих шесть еще остаются, совсем ли оной, буде можно, отказать прикажете или токмо сделать на время надлежащее распоряжение. Ваше Сиятельство можете быть уверены, что, либо для отправления отсюда или для сбережения здесь всего порученного мне, употреблю всевозможное старание». Британское правительство упорно отказывало в выдаче паспортов российским подданным и Смирнову оставалось только надеяться, как он признавался Ростопчину в донесении от 16/28 марта 1801 г., на выдачу денег для их содержания от банка братьев Хэрман и банка Томсона и Бонара. В зашифрованной части донесения Смирнов передавал сведения, полученные им от русских морских офицеров, приезжавших в Лондон. По их словам, «…вооружения во всех [английских] портах приуготовляются днем и ночью, после первого флота, отправленного в Зунд, еще вышло в Северное море два флагмана с пятью или шестью Кораблями каждой». Британия еще сражалась, но общественное мнение Великобритании было настроено против продолжения войны и эти настроения использовали виги. Правительство могло сохранить свои позиции только с помощью постоянных заявлений о немедленной готовности к подписанию мира. Как сообщал Смирнов, «третьего дня в весьма сильных Парламентских рассуждениях, предложенных со стороны Оппозиции Sur l’état de la Nation [о состоянии нации], Новое Министерство объявило, что ничто, кроме нехотения Франции, не помешает вступить в Негоцияцию о мире. Сие возымело весьма великое действие. Фонды вдруг поднялись и везде о мире громко говорить начали».

Вечером 1/13 апреля 1801 г. в Лондон прибыл русский фельдъегерь Безелер, доставивший в посольство официальные бумаги о смерти Павла I и восшествии на престол Александра I. Он привез с собой приказ нового императора о снятии опалы с гр. С. Р. Воронцова и пакет для министра иностранных дел лорда Гоуксбери с предложениями о восстановлении отношений. После таинственного ночного визита курьера в российское посольство, о чем сообщили все лондонские газеты, по столице стали распространяться слухи о смерти Павла I, но точно никто ничего не знал. Между тем, перемена правления в России имела принципиальное значение и для Великобритании, и для Франции. Известно, как был раздосадован Бонапарт, когда узнал о гибели императора. В Британии, напротив, царствовала эйфория, но британские министры хотели знать, какой будет политика Александра I. Поэтому Смирнова стали осаждать многочисленные посетители, пытавшиеся узнать хоть что-то конкретное о событиях в Петербурге. Среди них посольство посетил французский представитель Отто. Правительство Первого консула, надеясь на сближение с Россией, все-таки выдало паспорта гр. С. Р. Воронцову на проезд через Кале, и Отто за два дня до своего визита уже получил от Смирнова расписку. Несмотря на это, отец Яков вновь услышал от него сообщение о выдаче паспортов. Изумленный Смирнов не мог понять цели столь странного разговора, пока француз не перешел к главному. Вот как об этом рассказывал в письме к Палену сам священник (беседа достойна того, чтобы привести ее целиком). «Потом вдруг, обратясь ко мне, он [Отто. — А. О.] воскликнул: “Но, мой Бог! Какой слух распространился по всему городу!” (разумея о кончине Императора Павла Первого). “Вы в это верите, мсье?” “Да, — отвечал я ему, — я верю, что это правда”. “Так значит, вы верите, что это правда, мсье?”, — повторил он. “У меня нет никакой причины, мсье, — повторил я, — в этом сомневаться”. По сем, сказав несколько других слов, он опять повторил: “Таким образом, надо верить, что это событие было?” “Я в это верю, мсье”, — сказал я. “Ах, — прибавил он, — это очень печально, мсье”. После сего он мне сказал, что он через день, либо два будет писать к своему Правлению и что, если Граф Воронцов имеет какие-нибудь дальние (то есть дальнейшие. — А. О.) приказания, либо желания, то он охотно о том сообщит. Я, поблагодаря за учтивость, сказал, что не оставлю известить о том Его Сиятельство». Удивительная беседа двух людей, которые оба ничего не знают о том, что же именно произошло в Петербурге! И хотя Смирнов чувствовал, что на самом деле все обстояло не так просто, но ни одним словом не выдал своих сомнений. В то же время, следует обратить внимание на трудные условия, в которых приходилось работать русским дипломатам за границей в начале XIX в. Они слишком часто не имели достоверной информации о планах своего правительства, однако, несмотря на это, успешно действовали в сложнейших политических обстоятельствах. Так могли поступать только внутренне свободные люди, имеющие свой взгляд на развитие международных отношений и не боящиеся брать на себя ответственность за принятие необходимых решений. Вскоре Александр I восстановил гр. С. Р. Воронцова в должности посла. Жизнь российской миссии в Лондоне, как и британской в Петербурге, постепенно нормализовалась. Восстановление российско-британских отношений при новом императоре действительно чрезвычайно обрадовало священника. Он никогда не скрывал своей привязанности к Британии и британцам, не переходившей, впрочем, в слепую англоманию. Хорошее знание ситуации в стране пребывания заставляло священника еще и еще раз обращать внимание русского правительства на силу Великобритании, которая, желая как можно скорее заключить мир с Францией, все-таки не собиралась сдаваться. Напротив, используя возможности своего военно-морского флота, англичане торопились нанести французам чувствительные удары в Вест-Индии и Египте. Смирнов писал Панину в донесении от 7/19 мая 1801 г. о том, что «…здешнее Правление на сих днях получило известие от Генерал Лейтенанта Тригга и Контр Адмирала Дукворта60, начальников Сухопутных и Морских Велико-Британских [так в тексте. — А. О.] сил в Западной Индии, о завладении ими в конце прошедшего Марта Островов Французско-Голландского S-t Martin, Шведского S-t Bartholomée и Датских S-t Tomas, S-t Jean и S-t Croix». Также, «для обстоятельного извещения Вашего Сиятельства», он приложил к своему донесению экземпляр придворной газеты «The London Gazette Extraordinary» от 15 мая (н. ст.) 1801 г. с сообщениями из Египта «…о жестоких сражениях, случившихся между французскими и англинскими войсками в течение Марта месяца, в следствие коих здешние [то есть англичане. — А. О.] овладели Абукирскою Крепостью, и, хотя с немалою с своей стороны потерею, но, как говорят, получили великое преимущество над неприятелем. Убитых с здешней стороны считают до 250 человек, раненых до 1200 с лишним, да между первыми с тех пор должно поместить Главно-Командующего [так в тексте. — А. О.] Генерала Кавалера Sir Ralph Aberc[r]ombey, которой был жестоко ранен 21-го числа марта и от ран умер 28-го числа того же месяца. Смерть сего храброго и достойного Командира причинила здесь во всей публике чувствительное сожаление. Со стороны неприятельской потерю почитают убитых, раненых и взятых в полон до 3000 человек».

Но не только военная сила позволяла Великобритании надеяться на равное (в будущем) соперничество с Парижем. Смирнов обращал внимание на разумную экономическую политику британцев в отношении захваченных ими в Вест-Индии островов — бывших колоний Франции и ее союзников. «Коммерция сих островов будет продолжаться по-прежнему, но на узаконениях Велико-Британских соседственных им Островов. Имущество партикулярных людей [то есть частных лиц. — А. О.] везде обеспечено, кроме тех, кои сами в тех островах не живут, а имеют жилище в Швеции или в Дании и инде, испанцов и голландцов, поселившихся тамо с 1794-го г., которое подлежит рассмотрению здешнего Правительства. Сухопутные и морские тех островов силы везде сдались военно-пленными [так в тексте. — А. О.] до размены. Законы Религии и Гражданские везде оставлены по-прежнему, с тем токмо, что наблюдатели последних, равно как и аппеляции [так в тексте. — А. О.] верхних судов, должны зависеть от аппробации [так в тексте. — А. О.] здешнего Правительства [то есть священнослужители и судьи должны были получить разрешение на свою деятельность из Лондона. — А. О.]». Явно видно, как англичане втягивают захваченные территории во взаимовыгодные коммерческие связи, от которых колониям трудно будет отказаться даже после возвращения прежним владельцам. В конце концов, британцы достигли реализации своих планов и смогли заключить мир с Францией как с равным по силе партнером. 2 октября (н. ст.) 1801 г. Смирнов с нескрываемой радостью сообщил специальному русскому посланнику в Париже С. А. Колычеву: «Вчера подписаны, а сего дни дана о сем повестка в Придворной Экстраординарной Газете66, что Прелиминарные Артикулы о Мире подписаны лордом Hawkesbury (Гоуксбери. — А. О.) и г. Отто, между Французскою Республикою и Великобританиею. Чем Вас поздравляя, честь имею быть с отличным высокопочитанием и совершенною преданностью…». 27 марта (н. ст.) 1802 г. в Амьене был подписан окончательный текст мирного договора. Революционные войны закончились и в Европу, казалось бы, пришел долгожданный мир. Но коренные противоречия между Англией и Францией не были устранены, поэтому для обеих стран Амьен стал, по выражению английского историка Дэвида Джонсона, «фальшивым миром». Донесения Смирнова в Петербург доказывали: с Великобританией не удастся разговаривать с позиции силы. Пережив несколько этапов международной изоляции (при Генрихе VIII во время Реформации, в период революции 1640—1660 гг., в эпоху Войны за независимость Северной Америки 1775—1783 гг.), страна научилась сопротивляться даже коалиции враждебных государств, опираясь на силу военно-морского флота, используя внутренние и колониальные ресурсы и стабильное развитие экономики, функционирующей по рыночным законам. Теперь для любого континентального монарха было бы лучше, если бы Великобритания была его союзником. Но в таком случае, имея в виду устойчивый характер англо-французского антагонизма конца XVIII — начала XIX вв., Лондон потребовал бы вступления в войну на его стороне. Понимая это и опираясь на информацию, полученную в том числе и от Смирнова, Александр I в 1804 г. предложил Лондону союз, основанный не на сиюминутных выгодах, а на принципах воссоздания (на новой основе) в послевоенной Европе «баланса сил», гарантирующего мир и стабильность для всех государств, больших и малых.

Что касается особенностей развития англо-русских отношений в первой половине 1801 г., то здесь стоит обратить внимание на то, что Смирнов еще в ноябре предыдущего года сообщил в Петербург о существовании «Генерального плана» британцев по противодействию странам, подписавшим конвенцию о вооруженном нейтралитете («Северной лиге»). Впоследствии он подробно и точно извещал российские власти обо всех передвижениях английских эскадр. Зная это, можно скорректировать устоявшееся в отечественной историографии утверждение о том, что меры, принятые британцами по отношению к кораблям стран-участниц враждебной коалиции, были для них абсолютно вероломными и неожиданными. С другой стороны, священник настойчиво показывал своим высокопоставленным адресатам — в самый трудный период англо-русского разрыва на лондонской бирже торгуются российские товары, причем даже без повышения цены. Это должно было доказать представителям высшей власти — британцы заинтересованы в сохранении взаимовыгодной торговли и сами никогда не пойдут на разрыв с Россией. Экономические отношения станут прочной базой политического союза двух стран в период правления Александра I.

Орлов Александр Анатольевич - профессор кафедры новой и новейшей истории Института истории и политики Московского педагогического государственного университета (МПГУ)

Источник: журнал «История» № 1 (99) 2021