Сегодня, когда ближневосточный регион вновь является эпицентром международной напряженности, а западные страны, не успев проанализировать итоги недавней ливийской кампании, убеждают мировое сообщество в необходимости следующих, теперь уже направленных против Сирии действий, иранская проблема приобретает еще большую остроту. В этих условиях возникает потребность понять сегодняшнюю непростую ситуацию посредством возвращения к ее истокам. И здесь ретроспективный взгляд исследователя неизбежно останавливается на событиях 1953 г. Сейчас уже можно судить о долгосрочных последствиях переворота, причем, как показало время, не только для Ирана, но и для всего мира. Свержение премьер-министра М. Мосаддыка поставило точку в процессе начатых в стране демократических преобразований. Политика шаха М. Реза Пехлеви, вернувшегося на трон благодаря ЦРУ и на протяжении четверти века правившего страной с постоянной оглядкой на США, привела к революции 1978–1979 гг., передавшей власть в руки антиамерикански настроенных клерикалов. Иранская революция была закономерной и уникальной одновременно. И эта вторая ее черта проявилась, в частности, в том, что произошла она в стране, связанной с США прочнейшими узами. Монарх, армия, секретные службы, средства массовой информации, одним словом, практически все властные структуры страны были подконтрольны старшему заокеанскому партнеру. Революция, принесшая с собой небывалую антизападную волну и необычайно мощный всплеск народного негодования, стала не просто неприятной неожиданностью для американцев – она поколебала уверенность в базовых внешнеполитических подходах, отрабатывавшихся на протяжении многих лет. Именно в 1979 г., во время кризиса с заложниками, в США впервые “всерьез” вспомнили о М. Мосаддыке и событиях 1953 г. Объясняя жесткость и несговорчивость захвативших посольство иранских студентов, американцы – как политики, так и ученые – не могли не понимать того обстоятельства, что террористы на “генетическом” уровне опасались повторения событий двадцатипятилетней давности: революция изгнала ненавистного шаха, но где гарантии, что вновь не придет ЦРУ и не водворит его на прежнее место?
Впоследствии о свержении законно избранного правительства Ирана в американских политических кругах и научном сообществе вспоминали все чаще. После 11 сентября 2001г. в США стало появляться все больше статей и выступлений, указывавших на тесную связь терактов с событиями 1953г. Напрямую связала деятельность ЦРУ в Иране с сентябрьскими событиями не так давно опубликованная в США работа С. Кинзера “Вся шахская рать”, имеющая характерный подзаголовок – “Американский переворот и корни ближневосточного террора”. Неоднократно возвращался к событиям 1953 г. президент Б. Обама: в июне 2009 г., в Каире, обращаясь к мусульманам мира, он признал, что именно США организовали свержение правительства М. Мосаддыка. Возрождение интереса к сюжетам, связанным с событиями 1953 г., обусловлено и обстоятельством, имеющим особенное значение для профессиональных историков, – расширением круга источников. Дело в том, что сам факт причастности США к свержению М. Мосаддыка давно известен и сомнению не подвергается. В то же время ситуация с иранским переворотом выглядит парадоксальной: одно из наиболее одиозных и нашумевших событий “холодной войны”, на протяжении долгого времени практически не имело документального подтверждения. Прежде всего, это относится к американским источникам, которые были засекречены. Историкам приходилось ограничиваться в основном документами британского Министерства иностранных дел. В силу дефицита источников ряд проблем, связанных с иранскими событиями, оставался нераскрытым. Споры вызывали вопросы о соотношении внутренних и внешних факторов конфликта, о мотивах, которыми руководствовалась американская администрация. Для ответов на все эти вопросы историкам были нужны факты, детали. А они-то как раз и оставались тайной за семью печатями. Разработчики операции TPAJAX (или просто “Аякс”) – именно так интеллектуалы из ЦРУ нарекли план свержения правительства суверенной страны – уже тогда позаботились о том, чтобы тщательно замести следы. Многие документы были просто уничтожены. Однако американские историки прекрасно понимали, что основной массив бесценных для них документов оставался запертым в недрах главного разведывательного ведомства США. И начали за эти документы если не войну, то в полном смысле слова тяжбу. Истцом в продолжавшемся несколько лет судебном процессе выступал Архив национальной безопасности, ответчиком – ЦРУ США. Рассказ об этой борьбе вполне мог бы стать самостоятельной сюжетной линией. По прошествии полувека детективная история операции “Аякс” неожиданно получила чуть ли не столь же острое по сюжету продолжение. До начала 90-х годов XХ в. ЦРУ отрицало существование “иранского” архива. После завершения “холодной войны” ситуация стала меняться. Начиная с 1991 г. три последовательно сменявших друг друга главы разведывательного ведомства США публично обещали открыть материалы, касающиеся операций ЦРУ периода “холодной войны”, в том числе и иранской. Однако в 1998 г., ссылаясь на инструкции по ограничению доступа к секретным материалам, директор ЦРУ Дж. Тенет отказался от обещаний, что и вынудило Архив национальной безопасности на основании принятого конгрессом в 1974 г. закона о свободном доступе к информации обратиться в суд. Начало судебных слушаний вызвало в США широкий резонанс. Однако главный импульс процессу рассекречивания документов был задан не каким-либо судебным постановлением, а серией сенсационных публикаций газеты “New York Times”. В результате организованной журналистами утечки информации историки получили то, что так долго ждали. Один из ветеранов ЦРУ, специалист по Ближнему Востоку и истории искусств, участник и впоследствии “летописец” “Аякса” Д. Уилбер передал газетчикам сохранившуюся у него копию аналитического отчета об операции. Документ имел откровенное название – “Свержение премьер-министра Ирана Мосаддыка. Ноябрь 1952 – август 1953”. Сложно судить о мотивах поступка. Несомненно лишь, что благодаря Д. Уилберу ЦРУ вынуждено было признать факт существования иранского архива. В “New York Times” опубликовали отчет Д. Уилбера о проведенной в Иране операции, написанный в марте 1954 г. Это был один из немногих документов, уцелевших после того, как без малого две тысячи страниц материалов, согласно показаниям в суде бывших руководителей ЦРУ, “по недоразумению” или «в процессе “рутинной работы”» сотрудники ведомства уничтожили еще в 60-х годах XХ в. Отчет был подготовлен на основе донесений и инструкций, которыми обменивались сотрудники штаб-квартиры агентства в Вашингтоне и непосредственные исполнители плана на местах, секретных каблограмм, переговоров Д. Уилбера с иранскими агентами ЦРУ и т.д. Основной текст сопровождался приложениями, значимость которых трудно переоценить. Так, например, в документе «Начальный план Операции “TPAJAX”» были подробно расписаны и распределены между ЦРУ и британской спецслужбой финансовые затраты по различным статьям подготовки переворота, и разъяснялись его заранее предусмотренные варианты – “полулегальный” (фирман шаха о назначении нового премьер-министра), а в случае его провала уже совсем нелегальный – военный переворот. Неожиданное появление документов вызвало в США волну разоблачений и скандалов. Сотрудникам ЦРУ пришлось оправдываться. По мере продолжения публикаций их объяснения становились все более запутанными и невнятными. Сегодня приходится признать, что на протяжении практически десяти лет судебной тяжбы американскому разведуправлению удавалось эффективно отбиваться от требований общественности открыть доступ к документам. Для этого были серьезные причины: от невозможности раскрыть профессиональные методы работы спецслужб и ущерба для репутации ныне здравствующих исполнителей плана “Аякс” до угрозы национальной безопасности США. Что-то рассекречивалось просто “для галочки”. Иногда мероприятия, анонсируемые чиновниками из ЦРУ как шаги “навстречу пожеланиям общественности”, выглядели курьезно. Еще до разоблачительных публикаций “New York Times” было рассекречено одно предложение из 200-страничного отчета Д. Уилбера: “Штаб-квартира провела день в состоянии уныния и отчаяния”. Рассекреченные документы – лишь малая толика из двух тысяч страниц, предположительно содержавшихся в архиве ЦРУ. На их основе мы кратко представим канву событий и попытаемся рассмотреть вопрос о мотивах, которыми руководствовались США, решаясь на довольно рискованное предприятие – свержение законного, демократически избранного правительства суверенной страны.
Когда говорят о “пробуждении Азии”, в первую очередь, это должно относиться к Ирану. С конца XIX в. Иран фактически был полуколонией. Страну поделили между собой Великобритания и Россия. Огонь национально-освободительной борьбы вспыхнул здесь раньше, чем во многих других зависимых государствах и полыхал на протяжении двух первых десятилетий ХХ в. Уже тогда Иран, явивший собой пример непокорности чужеземным хозяевам, не на шутку их испугал. И неслучайно, что, пытавшуюся решить внутренние проблемы революцию 1911 г. подавили извне, а новое шахское правительство официально признало англо-русское соглашение о разделе страны на сферы влияния. Проблема зависимости страны от иностранцев стала восприниматься в Иране чрезвычайно болезненно. На рубеже 40–50-х годов XХ в. она обострилась. Когда иранцы возмутились несправедливостью условий эксплуатации природных ресурсов страны и ее народа иностранцами, их гнев обрушился на Англо-иранскую нефтяную компанию (АИНК), которая стала символом чужеземного угнетения. Национально-патриотическим силам Ирана нужен был лидер и он появился. Умного, харизматичного и главное – точно уловившего настроения иранского общества политика звали Мохаммад Мосаддык. Доктор юриспруденции, получивший европейское образование, богатый землевладелец, придерживавшийся либеральных взглядов, в свои 70 лет М. Мосаддык был убежденным сторонником независимости Ирана. В 1949 г. он возглавил патриотически настроенную коалицию светских и религиозных партий – Национальный фронт. Одним из ключевых требований объединения являлась отмена неравноправного договора 1933 г., согласно которому нефтяные месторождения сроком на 60 лет сдавались в концессию принадлежащей Великобритании АИНК. В марте 1951 г. меджлис единогласно принял закон о национализации нефтяной промышленности. Это решение превратило М. Мосаддыка в самого популярного политика страны. Полтора месяца спустя шах был вынужден назначить лидера Национального фронта премьер-министром. Он возглавил первое действительно демократическое правительство за всю долгую историю страны. М. Мосаддыка поддерживало большинство иранцев. Решение меджлиса вызвало негодующую реакцию со стороны Великобритании. Расценив национализацию АИНК как опасный прецедент для всего Среднего Востока, Лондон обвинил М. Мосаддыка в попрании законных прав компании. Англичане подали иск в Международный арбитражный суд и начали экономическую блокаду Ирана. При этом вступила в действие традиционная для англичан “дипломатия канонерок”: блокада осуществлялась при поддержке эскадры Военно-морского флота. Лондон начал тайную игру, направленную на дискредитацию кабинета М. Мосаддыка и лично премьер-министра. Несмотря на эти откровенные антииранские шаги, Лондон направил в Тегеран переговорную миссию. Международный суд, сославшись на отсутствие юрисдикции, фактически согласившись с позицией М. Мосаддыка, оставил право решения вопроса о национализации на усмотрение Ирана. Надежды британских властей на международно-правовую поддержку не оправдались. Планы дипломатического решения проблемы также не принесли желаемых результатов. Англичане намеревались организовать новую концессию, условия которой были подготовлены британской стороной и касались, главным образом, вопроса о перераспределении доходов АИНК, или хотели получить от иранского правительства компенсацию потерь всей “недобытой” нефти вплоть до оговоренной в прежнем соглашении даты – 1990 г. Последнее условие М. Мосаддык отверг. Переговоры проходили в чрезвычайно нервной атмосфере и неоднократно прерывались. Достижение результата стало еще более проблематичным после того, как в октябре 1951 г. к власти в Великобритании пришло правительство во главе с У. Черчиллем. Английские консерваторы не желали вести переговоры с М. Мосаддыком и всерьез обсуждали возможности его смещения и замены более сговорчивым политиком. Большое значение англичане придавали тайным мероприятиям. Они подкупали членов меджлиса, военных чиновников и представителей высшего духовенства. Организованная англичанами экономическая блокада повлекла за собой неблагоприятные как экономические, так и политические последствия. В результате национализации нефти популярность М. Мосаддыка выросла. Люди осознали, что правительство способно решить их насущные проблемы. Но подспудно это способствовало росту ожиданий народа, надеявшегося, что государство пойдет по пути углубления реформ. Несмотря на предпринятые правительством меры, позволившие смягчить последствия блокады, социально-экономическая ситуация в стране была сложной. Учрежденная взамен АИНК Национальная иранская нефтяная компания из-за бойкота не могла торговать своей продукцией, за исключением небольших объемов продаж игнорировавшим блокаду итальянским и японским компаниям. Доходы Ирана от нефтяной индустрии резко сократились. И произошло это в тот момент, когда перед правительством стояли очень серьезные задачи – обеспечение людей работой, строительство инфраструктуры городов и сельской местности и т.д. В июле 1952 г., когда между премьер-министром и шахом произошел конфликт по поводу вакантного поста военного министра, англичане едва не добились желаемого результата. М. Мосаддык подал в отставку. Скорее всего, уход М. Мосаддыка был хорошо просчитанным политическим маневром. Новым премьер-министром шах, с учетом пожеланий Туманного Альбиона, назначил Ахмада Кавама. Для англичан это назначение дорого обошлось: народное восстание 21 июля триумфально вернуло М. Мосаддыка к власти. Положение англичан осложнилось в октябре 1952 г., когда М. Мосаддык, на том основании, что Великобритания вмешивается во внутренние дела страны, принял решение о разрыве с ней дипломатических отношений. Это окончательно утвердило британских политиков во мнении, что без поддержки Вашингтона им ничего не добиться. Обращение за помощью к США обозначило важный рубеж не только в истории трех стран, но и международных отношений в целом. Эра британского господства в Иране пришла к концу – там занималась американская заря. Вашингтон с самого начала активно участвовал в переговорном процессе по урегулированию англо-иранского конфликта. Роль посла доброй воли, по решению президента Г. Трумэна, была поручена влиятельному в США либеральному политику А. Гарриману. Источники свидетельствуют, что поначалу Вашингтон был заинтересован в разрешении конфликта и не имел намерений по-крупному в него вовлекаться. Хотя США поддерживали организованный Великобританией неофициальный нефтяной бойкот, американская политика в отношении правительства Ирана при президенте Г. Трумэне была весьма сдержанной. Летом 1951 г. американцы отговорили англичан от планов вторжения в Иран и всячески убеждали их в необходимости занять более умеренную позицию на переговорах. Частые заявления американских представителей о поддержке М. Мосаддыка способствовали укреплению позиций его правительства. Они вселяли в иранцев надежду на успешное завершение переговоров. На фоне этой вполне мирной и спокойной картины принятое Вашингтоном в 1953 г. решение о проведении секретной операции по свержению иранского премьера выглядит особенно удивительным. Что же обусловило столь значимые перемены в американской политике? Какой комплекс факторов заставил Вашингтон так серьезно пересмотреть политику в отношении Ирана и, отступив от поддержки законного правительства страны, осуществить там государственный переворот?
Самым простым ответом на этот вопрос здесь могла бы быть ссылка на факт смены администраций Белого дома. Действительно, ситуация в американо-иранских отношениях после победы республиканцев на выборах 1952 г. заметно изменилась. Окончательное решение об отстранении М. Мосаддыка от власти было принято тандемом братьев Даллесов, известных своей склонностью к акциям подобного рода, при непосредственном участии президента Д. Эйзенхауэра. Однако такое объяснение представляется неполным и поверхностным: позиция Г. Трумэна и его окружения в отношении Ирана на протяжении двух последних лет пребывания в Белом доме не была статичной, а претерпевала серьезные изменения. Иранские события 1951–1953 гг. нельзя рассматривать вне общего контекста внешней политики США и вне развития общемировой ситуации, которая в тот момент характеризовалась стремительным углублением противоречий двух полюсов международной системы и началом одного из самых острых за всю историю “холодной войны” ее этапа. Взгляды демократической (впрочем, как и сменившей ее республиканской) администраций определялись довольно сложным сплетением стратегических и идеологических мотивов, свойственных американскому политическому мышлению в разгар “холодной войны”. В первые послевоенные годы эксперты, работавшие в администрации Г. Трумэна, убеждали президента, что регион Большого Среднего Востока, хотя и не является наиболее важным и приоритетным направлением политики США (скажем, по сравнению с Западной Европой и Японией), но, тем не менее, имеет огромное значение. Что касается непосредственно Ирана, то уже тогда это государство в силу своего геостратегического положения рассматривалось в качестве важного элемента в глобальном противостоянии Запада и Востока. Г. Трумэн, памятуя о послевоенном кризисе в иранском Азербайджане, полагал, что советское руководство имеет агрессивные намерения в Иране. Опасения президента подтверждались аналитическими данными американской разведки. В Вашингтоне считали, что Москва вряд ли пойдет на развязывание открытой войны. Скорее, полагали американские эксперты, коммунисты начнут опробовать варианты по свержению неугодной им власти, “инфильтрации и кооптации” своих агентов по всей периферии системы международных отношений, и в том числе, в Иране. Послевоенные события в Греции и Турции подлили масла в огонь. Несмотря на отсутствие данных о вовлеченности СССР в гражданскую войну, наличия в Греции активно действующей коммунистической партии было достаточно, чтобы в Вашингтоне идентифицировали ее с “советской угрозой”. Когда в 1946 г. советское руководство обозначило заинтересованность в отношении Дарданелл и предложило Турции план совместной обороны пролива, в Вашингтоне это интерпретировали в качестве шага, который не только предоставит СССР доступ к Средиземноморью, но и “естественным ходом приведет к тому, что Греция, Ближний и Средний Восток попадут под советский контроль”. Эти опасения нашли отражение в аналитическом исследовании американских внешнеполитических экспертов, получившем по имени ближайших советников Г. Трумэна название доклада Клиффорда-Элси. Его авторы оценивали политику Москвы как стремление к “мировому доминированию” и рисовали угрожающую картину “распространения советской военной мощи в ареале жизненно важных американских интересов”. Воинственный тон доклада, в котором Америке рекомендовалось быть готовой к оказанию Советам “энергичного сопротивления”, допускающего в случае необходимости и употребление “языка силы”, насторожил Г. Трумэна. Президент отдал распоряжение незамедлительно уничтожить еще не разошедшиеся копии доклада, за исключением нескольких экземпляров, которые он на всякий случай запер у себя в сейфе. Именно в докладе Клиффорда-Элси говорилось о “политическом вакууме” на Ближнем и Среднем Востоке, который, если не принять вовремя адекватных мер, Кремль немедленно заполнит. Провозглашенная в 1947 г. доктрина Трумэна была, в сущности, облегченной версией доклада. Однако, хотя концепция “сдерживания” и призывала реагировать на “агрессивные советские устремления”, где бы они ни обозначались, пока Иран не входил в список главных внешнеполитических приоритетов Вашингтона. Тем не менее, определенные меры по “сдерживанию” были предприняты и там. Мощным импульсом к этому явились события 1948 г. в Праге. С точки зрения американского руководства, они подтверждали предположение о том, что СССР будет прилагать усилия к распространению влияния политическими, экономическими и психологическими методами. Следовательно, и противостоять им нужно таким же образом. Учрежденная в 1947 г. новая правительственная структура – ЦРУ – получило развернутую директиву (СНБ-10/2), содержащую перечень необходимых действий. В русле этих установок сотрудниками ЦРУ была разработана программа “противостояния подрывной деятельности СССР” в отношении Ирана. Дорогостоящая операция – на нее было ассигновано один млн долл. в год – носила кодовое название TPBEDAMN и предполагала комплекс весьма разноплановых мероприятий. Он включал в себя публикацию в прессе статей и карикатур, направленных против левой партии Туде – Народной партии Ирана –, имевшей марксистско-ленинскую ориентацию, финансирование представлявших правую ориентацию политиков и близких к ним по взглядам религиозных деятелей, а также провоцирование уличных волнений и насильственных действий с целью обвинить потом в этом коммунистов. Действия, направленные на то, чтобы настроить иранцев против Туде, на языке американских разведчиков именовались “черной пропагандой”. События рубежа 40—50-х годов XХ в. – испытание атомной бомбы в СССР, провозглашение КНР, Корейская война – не могли не повлиять на настроения в Белом доме. Они подтверждали худшие опасения американских аналитиков в отношении “глобальности” советской угрозы. Корейская война стала для американцев своеобразной калькой, к которой примеривались любые события. Различия между “жизненными” и “периферийными” интересами США, по сути, были стерты, а ближневосточный регион по важности стал рассматриваться в Вашингтоне вторым после Западной Европы.
Одним из определяющих факторов политики Вашингтона в отношении региона в целом и Ирана, в частности, безусловно, была нефть. Однако руководство США видело в ближневосточной нефти не коммерческую, а стратегическую ценность – именно в этом заключалась огромная разница между восприятием иранских событий в Лондоне и Вашингтоне. Значение нефти оценивалось Вашингтоном с точки зрения защиты “западной демократии”. Это прослеживается практически с первых же страниц доклада Д. Уилбера. Упоминая о провале британцев на переговорах, он не говорит о “британских” или “американских” интересах, а употребляет термин “интересы западных стран”. В послевоенные годы американцы чрезвычайно нуждались в ближневосточной нефти для восстановления Западной Европы и Японии. В среднем Иран производил 660 тыс. баррелей в день, около трети всей ближневосточной продукции. Почти треть очищенной нефти, которой снабжалась Европа, обеспечивалась принадлежавшим АИНК нефтеперерабатывающим комплексом в Абадане. Действовавшие в регионе британские и американские военно-морские и военно-воздушные силы напрямую зависели от ближневосточного топлива. Помимо иранской нефти как таковой, значение Ирана для американцев заключалось еще и в том, что он выполнял функции буфера между СССР и главными нефтяными месторождениями Персидского Залива. Нельзя сбрасывать со счетов и “коммерческий аспект” иранской нефти. То, что американские компании еще до войны с вожделением глядели в сторону региона, факт неоспоримый. Случаи лоббизма и давления на членов конгресса со стороны вовлеченного в иранскую интригу бизнес-сообщества признавал и сам госсекретарь США Д. Ачесон. Однако упоминал он об этом с явным неудовольствием и лишь в качестве аргумента в пользу урегулирования ирано-британского спора. Сдерживать давление нефтяных компаний госсекретарю было непросто. Убежденный либерал, он прекрасно понимал щекотливость проблемы, фактически вышедшей за пределы политики в чисто правовое поле: Иран не просто посягал на священное право собственности, но и создавал прецедент, который угрожал американским корпорациям, контролировавшим сырье в странах “третьего мира”. Но Д. Ачесон, так же как и многие другие вовлеченные в процесс урегулирования иранской проблемы высшие чиновники и политики (в первую очередь помощник госсекретаря Дж. МакГи и А. Гарриман), полагал, что если Иран “упадет за железный занавес”, результат будет значительно хуже, чем национализация. Главной задачей госсекретаря было удержать доступ к иранской нефти и сохранить эту “критически” важную страну в орбите Запада. Средством реализации этой задачи, с точки зрения главы внешнеполитического ведомства США, могло стать взаимоприемлемое англо-иранское соглашение. Поэтому, несмотря на сопротивление англичан, госдепартамент настаивал, чтобы они признали факт национализации и уступили прибыль от нефтедобычи, поделив ее “50 на 50”, т.е. – по тому же принципу, на который к тому времени уже согласились американские нефтяные компании в Венесуэле и Саудовской Аравии. Одновременно высшие чиновники госдепартамента убедили Совет по национальной безопасности и президента Г. Трумэна в целесообразности принятия пакета мер военной помощи Ирану и утверждения проектов технического содействия в рамках программы “Четвертого пункта”. Таким образом, склоняя британцев на уступки и оказывая разностороннее содействие Ирану, в госдепартаменте рассчитывали “умиротворить” М. Мосаддыка и “перенаправить” вектор иранского национализма, нацелив его на борьбу с коммунистической идеологией. Однако развитие ситуации вокруг иранской нефти не способствовало реализации американских планов. В конце лета 1951 г. В Вашингтоне признали, что дипломатический процесс в очередной раз захлебнулся. Американцы с тревогой наблюдали за тем, как уставшие от бесплодных переговоров англичане выводят персонал с месторождений и укрепляют флотилию в Персидском заливе. 27 сентября 1951 г. иранские вооруженные силы взяли под контроль нефтеперегонный комплекс в Абадане. А. Гарриман все больше раздражался по поводу несговорчивости англичан, но неуступчивость и упрямство М. Мосаддыка злили его не меньше. Пробуксовку переговорного процесса американский политик и дипломат в значительной степени связывал с особенностями личности иранского премьера. Он сообщал в Вашингтон, что с М. Мосаддыком невозможно иметь дело. Он подчеркивал, что идея использования вооруженной силы, которая по-прежнему вынашивалась Великобританией, могла сыграть на руку иранским коммунистам. Администрация, руководство госдепартамента и министр обороны Р. Ловетт разделяли эту точку зрения, считая, что столь опрометчивые действия со стороны англичан могли спровоцировать Москву на ответные шаги вплоть до попыток взять под контроль нефтяные месторождения Ирана. Уверенность А. Гарримана, что к отстранению М. Мосаддыка от власти может привести ухудшение социально-экономической обстановки в Иране, также находили в Вашингтоне понимание. Следовательно, считали там, экономическое давление и тайные операции в тот момент являлись оптимальным вариантом. Одновременно с дипломатическими усилиями США по урегулированию британоиранского нефтяного кризиса, к “мониторингу” ситуации в стране были привлечены и американские спецслужбы. С конца 40-х годов XХ в. их деятельность в Иране разворачивалась по пяти направлениям. Во-первых, среди племен, населявших южный Иран, с целью подготовки повстанческого движения в случае советского вторжения была организована целая агентурная сеть. Во-вторых, на случай большой войны были проложены маршруты для продвижения и отхода войск и беженцев. В-третьих, с привлечением азербайджанцев, армян и других этнических групп, живущих по обе стороны границы, проводились разведывательные и диверсионные операции против СССР. В-четвертых, в Иране тщательно мониторилась советская деятельность. И, наконец, в 1948 г. в Иране началась реализация упомянутой выше операции “BEDAMN”, которая осуществлялась через сеть, возглавлявшуюся двумя иранцами под вымышленными именами Неррен и Силли. Немаловажной целью операции “BEDAMN” было подорвать влияние Национального фронта среди народа, ослабить его массовую базу, оторвать от него влиятельных политиков, например, соратника М. Мосаддыка аятоллу А.Г. Кашани. Для этого ЦРУ не гнушалось самыми грубыми методами пропаганды и прямой клеветы, например, изображая М. Мосаддыка как коррупционера и аморальную личность, использовавшего популярных и честных религиозных деятелей типа Кашани в своих узкокорыстных интересах.
Продолжение следует
Глазунова Елена Николаевна – кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова
Источник: журнал «Новая и Новейшая история» № 3 2013
