После Парижского мира власть и общество видели главную задачу России в отмене дискриминационных статей этого договора. Это объяснялось не только умалением ее великодержавного статуса, но и необходимостью скорейшей ревизии Парижского мира ввиду недостаточно закрытого режима Черноморских проливов. Кроме того, возникали сомнения в возможности Османской империи быть надежным гарантом существующего международно-правового режима Босфора и Дарданелл, поскольку кризисное состояние этого государства делало его зависимым от политики великих держав. В этой связи возможность для восстановления своего статуса Россия видела в сотрудничестве с Францией. Представители тех кругов, которые указывали на необходимость положить в основу будущей ближневосточной политики России сближение с Османской империей, были немногочисленны. Уверенность в неизбежности распада Османской империи снижала для россиян значение Турции как внешнеполитического партнера. Наиболее наглядно проблемы российско-турецких отношений второй половины 50-х—60-х гг. XIX в. проявились на черноморском направлении, на заключительной стадии Кавказской войны, в период активных этнополитических процессов в Османской империи, а также в сфере внешнеэкономических отношений. Черноморская проблематика после Крымской войны обуславливалась необходимостью ликвидации нейтрализации Черного моря. Этим определялись взаимоотношения России с великими державами. В отношении Османской империи Россия возвратилась к практике двусторонних отношений. Во главу ближневосточной политики был поставлен принцип сохранения целостности турецкого государства. Такая политика вытекала из того положения, в котором Россия оказалась после войны, поскольку любое нарушение равновесия на Ближнем Востоке грозило непредсказуемыми последствиями в Черном море. Во второй половине 50-х — начале 60-х гг. XIX в. Наиболее важным для России было сохранить статус великой европейской державы и восстановить свое влияние на Ближнем Востоке. В рассматриваемый период черноморская проблематика не стала темой широкого обсуждения в российском обществе. Подобное отношение говорило не об отсутствии интереса к этой теме, а о том, что представители общественно-политической мысли России не смогли предложить способы решения этой проблемы. Отмену нейтрализации Черного моря публицисты увязывали с общим комплексом вопросов, связанных с Османской империей, и полагали возможным решение этой задачи в случае неизбежного, по их мнению, распада турецкого государства. По этой причине перспектива сотрудничества с Турцией в Черноморском регионе многими публицистами даже не рассматривались, а средством для решения черноморской проблемы считалось взаимодействие с европейскими державами для обеспечения российских интересов при решении Восточного вопроса. Свое влияние оказало традиционное недоверие к Османской империи со стороны значительной части российского общества, убежденного во внешнеполитической несамостоятельности Турции, и, по мнению многих, ставшей выразительницей интересов европейских держав на Черном море.
В связи с этим, не высказываясь напрямую в пользу скорейшего решения вопроса о турецком наследстве, такие известные российские публицисты, как П.А. Чихачев, В.А. Черкасский и П. Успенский, полагали, что только своевременный раздел Османской империи способен предотвратить международный конфликт из-за Восточного вопроса и будет соответствовать интересам России. Такая точка зрения преобладала в общественном мнении России. Менее многочисленные представители общественно-политической мысли исходили из необходимости сотрудничества с Османской империей, считая, что это будет способствовать интересам двух стран и поможет подготовить ревизию парижских статей. В статье журналиста В. Неклюдова, вышедшей в 1864 г. в либеральном журнале «Русский вестник», была предпринята попытка анализа российско-турецких отношений и определения их перспектив. В статье рассматривалась также проблема Черного моря во взаимоотношениях России и Османской империи. По мнению В. Неклюдова, утвердившись в Черноморско-Дунайском регионе, Россия не должна была продолжать движение в сторону Балкан, что предполагало установление дружественных отношений с Османской империей, поскольку в сотрудничестве с последней Россия могла рассчитывать на стабилизацию своих юго-восточных границ. В этой связи взаимодействие России и Османской империи по делам Ближнего Востока представлялось В. Неклюдову вполне естественным ввиду завершения геополитического расширения Российской империи и заинтересованности Турции в стабилизации положения в ее европейских владениях. Такая политика отвечала интересам как Турции, так и России, поскольку для Османской империи это откладывало на неопределенный срок разрешение Восточного вопроса и способствовало при этом российско-турецкому сотрудничеству на Черном море. Среди публикаций, посвященных российско-турецким отношениям, статья В. Неклюдова занимает особое место в силу своего программного характера. Ориентируя общественное мнение России на возможность партнерства с Османской империей (по образцу Ункяр-Искелесийского договора 1833 г., но на более широкой основе), В. Неклюдов не только не соглашался с общепринятой точкой зрения о скором ее распаде, но и считал Османскую империю достаточно прочной государственной структурой, чья устойчивость зависела не столько от внутренних противоречий, сколько от дестабилизации извне. Тем не менее концепция российско-турецких отношений, предложенная В. Неклюдовым, не учитывала заинтересованность Турции в сохранении черноморских статей Парижского мира 1856 г. Между тем в своих отношениях с великими державами Россия руководствовалась необходимостью изменения подобного положения, а потому перспектива сближения с Турцией на почве черноморских дел была нереальной. Однако появление статьи В. Неклюдова было знаковым событием в отечественной публицистике. Оно заключалось в признании того факта, что стабилизация обстановки на Ближнем Востоке могла быть более эффективной не столько в рамках европейского равновесия, сколько на основе непосредственного российско-турецкого сотрудничества. Не случайно, что впоследствии видные дипломаты и общественные деятели России (такие как Н.П. Игнатьев и К.Н. Леонтьев) в своей практике отдавали предпочтение российско-турецким контактам, полагая, что две сопредельные империи лучше всего осознают свои интересы и смогут договариваться без посредничества Европы. Таким образом, в послевоенное десятилетие Турция рассматривалась в России как государство, чья политика определялась ведущими державами Европы. Этим объясняется негативное отношение российского общества к Османской империи, а также убеждение в том, что интересам России в Восточном вопросе соответствует постепенный развал Османской империи. Это не исключало обсуждения перспектив российско-турецкого диалога, поскольку в условиях нейтрализации Черного моря подавляющая часть российского общества поддерживала правительственный курс на сохранение статус-кво на Ближнем Востоке, рассматривая возможность раздела Османской империи как отдаленную перспективу.
Черноморское побережье Кавказа традиционно служило источником противоречий между Россией и Османской империей, а после Крымской войны этот вопрос обострился еще больше в связи с ограничительными условиями Парижского мира, которые ставили под вопрос суверенитет Россией в северо-восточной части Черноморского региона. Историк кавказских войн генерал-майор Р.А. Фадеев писал, что отсутствие российского контроля над черноморским побережьем привело к тому, что кавказский берег стал полностью открыт для связей с внешним миром, и прежде всего с Турцией. Мнение Р.А. Фадеева разделялось его современниками. В этих условиях позиция Турции имела для России принципиальное значение. В целом политика Турции была продолжением ее довоенного курса поддержки сопротивления кавказских народов, а ее помощь горцам стала более интенсивной. Из донесения посла России в Турции А.П. Бутенева следовало, что, соглашаясь с претензиями российского правительства по поводу военной контрабанды, Порта ничего не предпринимала для того, чтобы ее прекратить. В дальнейшем ситуация не изменилась. В августе 1863 г. А.Б. Лобанов-Ростовский, сменивший А.П. Бутенева, информировал министра иностранных дел России А.М. Горчакова, что турецкое правительство по-прежнему поощряет сопротивление причерноморских черкесов, сделав Стамбул центром военной контрабанды. Свой вклад в обострение российско-турецких отношений внесла Великобритания. Правительство этой страны не признавало право России на владение западнокавказским побережьем и поддерживало развитие контрабандной торговли. Значительное место в этой торговле занимала военная помощь черкесам. Английские агенты получали поддержку турецких властей. Политика Стамбула осложняла отношения между двумя странами. Военный министр России Д.А. Милютин, бывший в 1856 – 1862 гг. начальником штаба Кавказского корпуса, отмечал, что в это время морских сил России было совершенно недостаточно для того, чтобы осуществлять эффективную блокаду кавказского побережья. В результате было принято решение о создании крейсерских кораблей, т. е. частные торговые суда вооружали для охраны черноморского побережья. Однако публикуемые в России материалы показывали полную невозможность для российской береговой службы гарантировать его блокаду. В результате вновь возродилась черноморская работорговля, получившая широкое распространение в послевоенный период ввиду неспособности России справиться с данным явлением. Ограничение военно-морских сил России на Черном море и неэффективность крейсерской блокады черноморского побережья заставили Россию активизировать меры по окончательному присоединению Кавказского региона. После пленения в 1859 г. Шамиля началось завоевание черноморского побережья и систематическое выселение черкесов с прежних мест их обитания. Черноморское побережье Кавказа заселялось казаками и выходцами из европейской России. Война за Северо-Западный Кавказ продолжалась до середины 1864 г. В России приветствовали окончательное завоевание «Черномории». Р.А. Фадеев отмечал, что географическое положение Черкесии не позволяло ограничиться покорением населявших ее народов в «обыкновенном значении этого слова… Нам нужно было превратить восточный берег Черного моря в русскую землю и для того очистить от горцев все побережье». Мнение Р.А. Фадеева отражало позицию тех военных кругов, которые считали необходимым предотвратить новую эвакуацию России с кавказского побережья в случае войны с Турцией и великими державами, поскольку в случае повторной сдачи «Черномории» Россия рисковала потерять ее навсегда. Это объясняет причину принятия Россией жестких мер по решению «черкесского вопроса». Черкесы позиционировали себя как самостоятельную силу. Это не облегчало положение России, поскольку существование «свободной Черкесии» означало постоянный прецедент для внешнего вмешательства. Ввиду этого Россия была вынуждена пойти на применение репрессивных мер в отношении населения кавказского берега. Российское общество пыталось влиять на правительственную политику. Современники откровенно писали, какой ценой далось России «очищение» черкесского берега. Д.А. Милютин в своих воспоминаниях признавал, что горцы не хотели переселяться на открытую местность и жить по образцу казачьих поселений. Газета «Кавказ» правдиво излагала хронику трагических событий. Р.А. Фадеев признавал жесткость тех мер, которые Россия использовала в период завоевания Северо-Западного Кавказа.
В рассматриваемое время в российско-турецких отношениях возникла проблема махаджирства (muhaceret — переселение, эмиграция) — переселение в Османскую империю тех жителей Черкесии, которые не захотели жить на Кубани. Махаджирство получило широкое распространение в XIX в. и стало массовым явлением. Переселение кавказских горцев в Турцию продолжалось до 1910 г. По мнению многих российских исследователей, Турция являлась главным инициатором и организатором махаджирского движения. Такого же мнения придерживался американский исследователь Э. Толедано, который специально изучил этот вопрос. Причины этого состояли в желании Турции повысить за счет черкесов боеспособность своей армии, укрепить свою власть на Балканском полуострове и пополнить количество мусульманских подданных тюркского происхождения. В 1858 – 1864 гг. на Балканы было переселено 175 – 200 тыс. черкесов. В христианских деревнях местные жители должны были за свой счет строить дома для переселенцев и снабжать их всем необходимым. Это привело к многочисленным конфликтам между местным населением и переселенцами. Конфликты были усилены религиозными и культурными различиями. В результате через несколько лет турецкие власти переселили значительную часть черкесов в Малую Азию. После русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг. турецкое правительство направляло черкесских переселенцев в глубинные районы Анатолии, где они должны были охранять неспокойную сирийскую границу. Таким образом, кроме России ответственность за трагические последствия черкесского переселения несла также Турция, которая была не готова принять кавказских беженцев. Это привело к численному сокращению черкесских иммигрантов. Россия пыталась регулировать переселенческие потоки. Для этого были созданы специальные комиссии в Тамани, Новороссийске и Туапсе. Для перевозки горцев российские власти нанимали грузовые суда Русского общества пароходства и торговли. Беднейшая часть переселенцев перевозилась за государственный счет. Их обеспечивали провиантом, для больных создавались лазареты. Специальные морские офицеры следили за тем, чтобы пассажиров не грузили слишком тесно. России не была безразлична и дальнейшая судьба кавказских переселенцев. Р.А. Фадеев признавал заслуги Турции по организации махаджирского движения. В то же время он подчеркивал, что благодаря России количество жертв переселенческой политики не стало больше. В этом утверждении заключался и известный пропагандистский прием, призванный уменьшить ответственность кавказских властей за неизбежные жертвы при «очищении» кавказского побережья и повлиять на тех, кто не сделал окончательного выбора в пользу переселения. Отношение к тем переселенцам, которые желали вернуться, у власти и общества в России было разным. Кавказская администрация и турецкое правительство не желали возвращения махаджиров. Российская печать относилась к положению черкесов в Турции с сочувствием и не высказывалась против их возвращения. Таким образом, после 1856 г. Россия стремилась закрепить территориальное расширение в бассейне Черного моря, Османская империя — сохранить свое влияние на кавказском побережье и использовать людские ресурсы Черкесии. В число наиболее острых противоречий входили: положение России в Черноморском регионе и военная контрабанда, работорговля на черкесском берегу, переселение значительной части населения причерноморской Черкесии в Османскую империю. Таким образом, после Крымской войны Северо-Западный Кавказ оказывал определяющее влияние на российско-турецкие отношения. Что касается внешнеэкономических отношений России и Турции, то главной особенностью российско-турецкой торговли являлся невысокий уровень товарооборота между империями при постоянном росте между ними товарообмена. Узость хозяйственной специализации южных регионов России объясняет преобладание импорта колониальных товаров над ее сельскохозяйственным экспортом в Турцию. То же самое можно сказать и в отношении Османской империи. Географическая близость двух стран не могла компенсировать сравнительную однотипность их хозяйственных структур, неразвитость внешнеэкономической инфраструктуры и слабость экономического потенциала по сравнению с ведущими державами Европы. Во многом данная ситуация объяснялась и традиционным преобладанием в ближневосточной политике России военно-политических методов воздействия над экономическими средствами утверждения своего влияния в Османской империи. Свою роль сыграла и значительная емкость самого внутрироссийского рынка, который в условиях постоянного территориального роста Российской империи был главным потребителем сельскохозяйственной продукции. После Крымской войны наблюдался заметный интерес российского общества к проблемам, связанным с экономическим развитием Черноморского региона. В первую очередь публицисты пытались определить место России в системе внешнеэкономических связей на Ближнем Востоке, поскольку блокада англо-французским флотом российского побережья показала всю важность черноморской торговли.
В связи с этим реакция российской прессы и публицистики на создание 3 августа 1856 г. Русского общества пароходства и торговли (РОПИТ) была положительной, поскольку многие видели в этом возможность не только усилить российское присутствие в морских перевозках, но и переломить внешнеэкономическую ситуацию на Черном море в пользу России. В то же время, рассматривая перспективы РОПИТ, самим российско-турецким торговым отношениям публицисты уделяли мало внимания. При несомненной выгоде торговых сообщений России с турецкими портами на Черном море и Дунае (Стамбулом и Галацем) считалось, что «гораздо бóльшие выгоды предстоят судам, которые предназначены для устройства правильных пароходных сообщений русских портов между собою». РОПИТ сыграл огромную роль в расширении российского экспорта на ближневосточные рынки. Уже в конце 50-х — начале 60-х гг. были установлены регулярные пароходные сообщения между Одессой и Стамбулом, а также портами Восточного Средиземноморья вплоть до Александрии. Помимо этого, пароходы РОПИТ обслуживали торговые, пассажирские и почтовые перевозки между всеми портами Черного моря, включая черноморское побережье Турции. Регулярное сообщение поддерживалось между Одессой и дунайскими портовыми городами. К концу 60-х гг. Русское общество пароходства и торговли превратилось в весьма солидное транспортное предприятие. Тем не менее, несмотря на беспрецедентную поддержку РОПИТ, не была решена главная задача, ради которой оно создавалось — поставить черноморско-ближневосточную торговлю под российский контроль. К началу 70-х гг. из 13 крупных судоходных компаний, обеспечивающих регулярную связь между важнейшими портами Восточного Средиземноморья, России принадлежало лишь Русское общество пароходства и торговли. Торговые отношения России с Османской империей в рассматриваемый период регулировались вначале торговым договором 1846 г. 22 января (3 февраля) 1862 г. между Россией и Османской империей был заключен новый «Трактат о торговле и мореплавании». Оба договора стали результатом изменения османским правительством своей экономической политики в сторону большей либерализации. В результате Россия заключала с Турцией торговые договоры на тех же основаниях, что и великие державы. Трактат 1862 г. действовал между Россией и Османской империей вплоть до 1917 г. В условиях реформирования своей государственной и социально-экономической структуры Россия была ориентирована на усиление торговли с наиболее развитыми в экономическом отношении странами, заинтересованными в максимальном потреблении традиционного российского сырьевого экспорта. Ввиду этого первые после Крымской войны договоры о торговле и мореплавании Россия заключила не с Османской империей, а с Францией и Англией (в 1857 и 1858 гг.). Это обеспечило расширение промышленного импорта в Россию. Предметами же российско-турецкого товарообмена по-прежнему служили различные виды сельскохозяйственных продуктов сырья и полуфабрикатов: сыр, масло, сало, спирт, сахар, лесоматериалы, икра, рыба, кожи, мука. Османская империя с ее близкой к России структурой экономики продолжала играть роль традиционного реэкспортера российской сельскохозяйственной продукции в страны Западной Европы, что со второй половины XIX в. осложнилось для нее прямым выходом российских экспортеров на своих торговых контрагентов. Несмотря на то что во второй половине XIX — начале XX в. Турция являлась для России одним из основных внешних рынков для сбыта зерна и мукомольной промышленности, доля России во внешнеторговом обороте Османской империи значительно уступала доле Османской империи во внешнеторговом обороте России. Главным для России ввиду возросшей конкуренции со стороны Румынии, Алжира, Туниса и США была борьба за европейские рынки. Таким образом, сохранение однотипного продуктообмена в отношениях между Россией и Турцией было главной причиной, по которой российско-турецкие внешнеэкономические связи не вызывали интереса в российском обществе. Экономическое значение Черноморского региона состояло прежде всего в развитии «ближних» внешнеторговых коммуникаций. Снижению экономического интереса к Османской империи способствовало и открытие в 1869 г. Суэцкого канала, в результате чего черноморские города России получили возможность выйти на прямые торговые связи с Востоком.
Частичная ревизия Парижского мира в середине 60-х гг. пробудила в России надежды на пересмотр статей, связанных с нейтрализацией Черного моря. Данную задачу предполагалось решить, временно отказавшись от политики статус-кво в отношении самой Османской империи и поддержать национально-освободительное движение на Крите. Это означало отход от прежней точки зрения о необходимости укрепления отношений с Османской империей и невмешательства в конфликты в Европе и на Балканах. В результате появилась новая концепция о предоставлении балканским народам свободы действий без вмешательства европейских держав в отношения Порты с христианским населением. Позиция России во многом определялась стремлением воспользоваться ситуацией в Балкано-Ближневосточном регионе, чтобы поставить вопрос о пересмотре ограничительных статей Парижского мира. Так, в 1866 г. Россия поддержала объединение Молдавии и Валахии в румынское государство, что формально было нарушением Парижского мира. Прогреческая позиция России в период восстания на Крите в 1866 – 1869 гг. была также в немалой степени обусловлена ее стремлением создать дополнительный прецедент в деле подготовки ревизии черноморских статей Парижского мира. В связи с этим знаковым было назначение на должность посланника (с 1867 г. — посла) России в Стамбуле Н.И. Игнатьева — сторонника активной политики на Ближнем Востоке. Будучи близким по своим взглядам к славянофилам, Н.П. Игнатьев проводил в Османской империи, по мнению многих, двойственную политику, которая заключалась, с одной стороны, в сближении России и Османской империи, а с другой — в поощрении освободительного движения христианских народов Балкан и Малой Азии. Такая политика объяснялась уверенностью Н.П. Игнатьева в невозможности сотрудничества России в турецких делах с европейским «концертом». Исходя из этого, он выступал за создание союза балканских государств, способного усилить позиции России при разрешении Восточного вопроса. Данная комбинация, однако, рассматривалась Н.П. Игнатьевым только в случае развала Османской империи. Несомненным его достижением было усиление влияния России не только на Балканах и в Греции, но и в самой Турции. О степени влияния Н.П. Игнатьева в турецкой столице говорит тот факт, что в дипломатических кругах его называли «вице-султаном». В итоге к началу 70-х гг. Россия сумела восстановить свое положение в Османской империи. Об этом свидетельствовало усиление пророссийских настроений в балканских провинциях Турции. Это хорошо осознавалось в российской прессе, рассматривавшей влияние России на Балканах как основной рычаг ее ближневосточной политики. В «Московских ведомостях» писали, что, «несмотря на поражение, нанесенное нам в Крыму коалициею, влияние и значение России на Востоке не только не умалились, но даже значительно распространились со времени заключения Парижского мира». Это признавалось и в европейской публицистике. В воспоминаниях современников, относящихся к 60-м гг., отмечались надежды христианского населения Османской империи на усиление активности России в Балкано-Черноморском регионе. Писатель и публицист К.Н. Леонтьев, служивший в 1864 – 1867 гг. российским консулом в Адрианополе (Эдирне), отмечал желание греческого населения Фракии перейти под протекторат России. В отличие от послевоенного периода такого рода настроения поддерживались российскими консулами. По словам К.Н. Леонтьева, еще ранее его предшественник на посту консула России в Эдирне Н.Д. Ступин активно участвовал в местной политической жизни, поддерживая планы местного населения о переходе со временем Фракии под протекторат России, а Босфора — под ее непосредственное управление. В период пребывания Н.П. Игнатьева на посту посла России в Турции такого рода инициативы поддерживались российским посольством, которое рассматривало консулов как основное орудие внешней политики России на Востоке. Для российских дипломатов, служивших в Османской империи, в это время особенно был важен вопрос о Босфоре. Предполагалось, что в случае утраты Османской империей контроля над Черноморскими проливами Россия должна незамедлительно этим воспользоваться. Возможность такой ситуации, казалось, создавало движение нетурецких народов Османской империи. Это находило широкий отклик в российской прессе, что объяснялось желанием осмыслить то новое положение, в котором оказалась Турция после Парижского конгресса 1866 г., признавшего объединение Молдавии и Валахии. Описывая создавшееся положение, редактор газеты «Московские ведомости» М.Н. Катков подчеркивал, что «если державы, выдававшие себя защитниками Турции и воевавшие за нее с Россией, находят возможным допускать планы, угрожающие целости ее владений, то должна ли Россия считать себя специально призванною защищать и отстаивать государственные интересы Турецкой империи». В другой статье под характерным названием «Парижский трактат 1856 года потерял свою силу» М.Н. Катков полагал, что постепенная дезинтеграция османского государства создает почву для пересмотра договора 1856 г. в интересах России, поскольку он был направлен на сохранение целостности Османской империи. Учитывая близость М.Н. Каткова к источникам информации в Министерстве иностранных дел, следует заключить, что его мнение в определенной степени отражало и официальную точку зрения о дальнейшей политике России на Ближнем Востоке. Впрочем, сама обстановка в европейских владениях Турции вынуждала Россию предпринимать определенные шаги для поддержания своего имиджа, поскольку влияние России на Балканах было основано на уверенности христианского населения в ее антитурецкой политике. В своих фракийских воспоминаниях К.Н. Леонтьев в связи с этим отмечал, что «хотя бы турки были ангелы во плоти, и тогда бы христиане жаловались на них из принципа. Простой народ почти не замечает разницы между управлением паши даровитого и управлением паши неспособного; плохой, нерадивый паша часто считается у христиан наилучшим. Образованные православные положительно опасаются умных пашей и хороших беев. “Не дай Бог нам хороших беев!.. С ними Турция простоит дольше потому, что они меньше будут раздражать народ…”».
Тем не менее дипломатическая изоляция России в период критского кризиса вынудила ее отказаться от поддержки активного антитурецкого движения на Балканском полуострове. Россия не поддержала Балканский союз, созданный Сербией, Черногорией, Грецией и Румынией при покровительстве Н.П. Игнатьева в 1866 г., поскольку данный проект был ориентирован на войну с Турцией в случае удачного развития Критского восстания, и согласилась на введение на Крите ограниченной автономии в рамках декларированного Портой «Органического статута» (1868 г.). Россия также была вынуждена отложить постановку вопроса об отмене нейтрализации Черного моря, несмотря на ревизию статей Парижского мира 1856 г. в отношении Молдавии и Валахии и поражение одного из гарантов «крымской системы» — Австрии — в войне против Пруссии в 1866 г. В конечном итоге все это привело к решению сохранить статус-кво в отношениях с Османской империей, т. е. придерживаться порядка в Балкано-Черноморском регионе, гарантированного Парижским миром. К тому же и сама Османская империя, несмотря на обострение российско-турецких отношений, стремилась сохранить приемлемые отношения со своим соседом. В 1867 г. состоялся визит министра иностранных дел Турции Фуад-паши, который попытался достичь с Россией компромисса по критскому вопросу. Несмотря на то что в ходе визита Фуад-паши стороны не пришли к взаимоприемлемому решению, «Московские ведомости» констатировали, что Россия более других участников Парижского конгресса заинтересована в сохранении статус-кво на Ближнем Востоке. Более того, охлаждение российско-французских отношений, прекращение восстания на Крите и отказ российского правительства поставить вопрос об отмене нейтрализации Черного моря привели к тому, что для российского общества снизилась и сама острота этнополитической ситуации в Османской империи. К концу 60-х гг. наметился спад антитурецких настроений. М.Н. Катков в статье, посвященной 100-летней годовщине битвы при Чесме, отмечал: «… нет надобности воевать с Турцией, нет надобности держать ее в страхе; достаточно того, чтобы она уважала нас. Удерживая принадлежащую нам долю влияния в делах Востока, мы всего лучше воспользуемся им, если будем неутомимо и щедро способствовать улучшению быта его населений, не волнуя их бесплодными попытками действия… Теперь каждый поддержанный нами храм, каждая заведенная при нашей помощи школа, каждый открытый нами приют для больных и нуждающихся посреди этих населений, принесут несравненно более пользы и им, и делу человечества, и нам самим, чем всякая новая победа, гораздо более блистательная, чем при Чесме и Кагуле». Таким образом, во имя моральной ответственности по отношению к турецким христианам Россия не собиралась жертвовать долговременными отношениями с Османской империей, тем более что в рассматриваемое время России удалось полностью восстановить свои позиции на Балканах и отчасти укрепить свое положение в Турции. В итоге к концу 60-х гг. возобладала прежняя концепция статус-кво в Восточном вопросе.
В заключение следует отметить, что после Крымской войны внешнеполитическая линия России определялась стремлением освободиться от ограничительных статей Парижского мира. Отношения с Турцией зависели от той политики, которую османское правительство проводило в Черноморском регионе. Это касалось прежде всего черноморского побережья Кавказа, где противоречия между Россией и Османской империей проявились с наибольшей остротой. В России прочеркесскую политику Турции расценивали как одну из главных причин затянувшейся Кавказской войны. Усугубляло положение и поддерживаемая Турцией черноморская работорговля. В российско-турецких отношениях преобладал военно-политический аспект. Этому не мог помешать и рост внешнеэкономических связей двух стран, чему в немалой степени способствовала нейтрализация Черного моря. Ослабление международного влияния России диктовало последней необходимость использовать все средства для восстановления подорванного престижа и отмены нейтрализации Черного моря. Все это противоречило интересам Османской империи, заинтересованной в сохранении ограничительных статей Парижского мира и поддержании статус-кво в своих балканских владениях. Тем самым исключалась возможность возникновения устойчивой тенденции на российско-турецкое сближение. Таким образом, во второй половине 50-х—60-е гг. XIX в. Черноморская проблематика была определяющей в отношениях России и Османской империи, оттеснив на второй план традиционное балканское направление. Особенность российско-турецких отношений в этот период состояла в том, что, декларируя поддержание дружественных отношений, обе империи преследовали противоположные цели. В результате Османская империя рассматривалась как один из гарантов порядка, ущемляющего достоинство и престиж России как великой державы.
Болдырев Андрей Викторович - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник ИВ РАН.
Источник: «Труды Института востоковедения РАН» выпуск 5 2017
