I. Жить в эпоху перемен
В первые десятилетия XXI в. Ближний Восток оставался одним из самых неспокойных регионов мира. Движения социального протеста 2010–2011 годов усиливали позиции политического ислама и вели к утрате «светского» характера правления в арабских странах. Особенно серьезные изменения в системе региональных и в целом международных отношений на Ближнем Востоке вызвал сирийский конфликт. Кризис стимулировал конфессиональную деструкцию и ускорил процессы трансформации войн в регионе. Религиозные взгляды, верования, фанатизм играли все более весомую роль в мотивации вооруженных конфликтов, которые принимали форму конфликтов низкой интенсивности или гибридных войн. Их мотивационной основой могли служить укоренившиеся в массовом сознании идеи панисламизма, обостренные всплесками национализма, который усиливал религиозную установку к политическому действию. Специфика конфликтов низкой интенсивности определялась группой факторов. В той степени, в какой война рассматривалась как инструмент религии, право объявлять ее все чаще становилось привилегией религиозных партий и движений, а не государства и светских властей. Религиозные критерии стали все больше определять законы и нормы войны, включая правила ведения боя. Основными участниками таких конфликтов становились вооруженные группы наподобие народных дружин, повстанческих армий, отрядов волонтеров и иных военизированных формирований (милиций). Они отличались по своему происхождению, конфессиональной принадлежности, принципам индоктринации личного состава, идейно–политическим установкам, преследуемым целям. Поведенческий стереотип участников таких формирований определялся балансом между религиозными верованиями, политическими убеждениями, соображениями личной выгоды. Некоторые вдохновлялись узконационалистическими устремлениями, свойственными этническим меньшинствам. Общими характеристиками для всех являлись неудовлетворенность существовавшим порядком и решимость изменить его посредством насилия.
Религиозные милиции имели схожую экзистенциональную основу. В ее основе – религиозная доминанта, внедренная в их политическое сознание путем хитроумных манипуляций и психологических установок. Командный состав таких формирований, как правило, имел высшее образование и был способен использовать современные технологии. Однако основой мотивации его действий служил не профессионализм, а идеологическая лояльность. Эти организации опирались на поддержку той или иной группы населения, которую сложно отделить от тех, кто вел активные боевые действия (комбатантов). Несмотря на свое техническое превосходство, регулярные армии не могли выйти победителями в конфликтах низкой интенсивности с участием военизированных негосударственных формирований и движений, прежде всего, религиозно–конфессионального толка. Среди прочего, материально–техническое обеспечение противостояния таким милициям требовало сохранения значительного людского ресурса в арьергарде, из-за чего ведущим бой частям не хватало бойцов.
Характерной особенностью конфликтов низкой интенсивности в регионе являлось то, что территориальная близость противника не гарантировала победы над ним. Неспособность подавить врага вблизи (внутри) своих границ была чревата отрицательными последствиями для власти и национальных вооруженных сил, если в дело оказывались втянутыми большие группы недовольного населения с обеих сторон, а театр военных действий захватывал соседние государства. При этом не снижающийся накал национализма проявлялся в том, что ценность той или иной территории определялась не столько наличием в ее недрах природных ископаемых, сколько «исторической» принадлежностью тому или иному народу. Идущие в регионе процессы трансформации войны и эволюции арабских вооруженных сил формировали благоприятную среду для реализации целей радикальных исламистов, а также внешней религиозной экспансии в регионе.
II. Модельный подиум для революций
После того как политика «экспорта исламской революции» в значительной мере исчерпала себя, Иран принял на вооружение новую стратегию в отношении арабских стран. Вместо революций Иран стал экспортировать собственную модель государственного устройства, в основе которой лежали учение об имамате, исламской умме и принцип «велаят-е факих». Религиозная политика Ирана на Ближнем Востоке базировалась на принципах государственной модели ИРИ. Ее формирование началось еще до победы Исламской революции 1979 г. и к началу 2000-х годов институализировалось в форме взаимодействия властных религиозно– политических институтов в духовной, нравственно–этической, экономической и социально–политической жизни общества и государства. Согласно идеологической доктрине Ирана, исламская революция служит лишь инструментом шиитского духовенства для подготовки к возвращению «скрытого имама» (Имам аль-Гаиб). В конце 1990-х годов духовный лидер ИРИ Али Хаменеи6 определил пять этапов исламской революции: исламская революция, исламское государство, исламское правление, исламское общество, исламская цивилизация. К настоящему времени исламская революция преодолела лишь два первых этапа, и ИРИ стремится выстроить исламское правление.
Иранскую модель можно было бы отнести к теократическому экспансивному типу, предполагающему подчинение государства религии. Однако иранская модель, скорее, поливариантна. Согласно религиозной доктрине, исламское правление – это исполнение божественного повеления. Единственным правителем и законодателем является Аллах. Идеальной моделью правления служат практики праведных халифов и шиитских имамов. Исламское правление призвано обеспечить скрепленный Аллахом союз религии и политики. По сути, это обновленная доктрина имамата, в рамках которой должна быть создана идеальная модель теократического правления, где достигается единство светского и духовного начал в исламе. Одним из столпов соответствующих внешней политики, военной стратегии и стратегии безопасности служит принцип верховенства велаят-е-факих, предполагающий подчинение духовенству основных институтов государства, в т. ч. силовых структур. Особый характер государственной модели ИРИ определил специфику ее политики в арабском мире. Важное место в ней стало отводиться ведению ассиметричных войн. Возросла роль неклассических инструментов, основанных на культурном, цивилизационном влиянии, борьбе за души и умы людей. Одним из таких инструментов стала политика «мягкой» силы, в рамках которой сочетались силовые и гуманитарные методы. Военные кампании ИРИ в Сирии и Ираке обеспечили качественные сдвиги в иранской гуманитарной дипломатии, балансирующей на грани «жесткой» и «мягкой» силы.
Как отмечалось выше, конфессиональная политика Ирана определялась группой факторов. Доминирующими мотивами ближневосточной политики ИРИ в Ираке, Сирии и Ливане становились факторы религиозной и этнической общности. Иран укреплял политические позиций представителей шиитских общин в структурах реальной власти в этих государствах. В Йемене Тегеран поддержал движение хуситов против своего регионального соперника Саудовской Аравии. В целом в отношении монархий Персидского залива Иран вел активную работу в местных иранских общинах, которые имеют там глубокие исторические корни. Только в одном Кувейте шииты составляют 30–40% населения, причем большинство из них – этнические персы. Военно –политическая стратегия Ирана на арабском Ближнем Востоке приобрела новые измерения, которые выразились, прежде всего, в создании и расширении сети шиитских милиций. Проиранские вооруженные формирования облегчили проведение иранской гуманитарной дипломатии по укреплению религиозного влияния ИРИ в регионе.
III. Модный бренд
Модель иранского Корпуса стражей исламской революции (КСИР) как параллельной военно–силовой структуры послужила прообразом создания проиранских милиций в государствах Ближнего Востока. КСИР стал главной движущей силой конфессиональной экспансии ИРИ на Ближнем Востоке. За четыре десятилетия КСИР превратился из военизированного спецподразделения численностью в 450–500 человек, созданного для защиты духовенства, в аналог «глубинного государства» в Иране. Костяк личного состава КСИР составили выходцы из религиозной консервативной среды и малообеспеченных слоев населения. Активное участие КСИР в войне с Ираком 1980–1988 годов обеспечило корпусу официальный статус регулярной силовой структуры. В 1985 г. духовный лидер ИРИ Имам Хомейни издал указ о создании в составе КСИР сухопутных, военно–воздушных и военно–морских сил (ВВС и ВМС), которые фактически стали параллельными войсками в системе иранских силовых структур. В рамках КСИР ислам был интегрирован в «священные» военные ритуалы. Религии отводилась важная роль в политико–воспитательной работе и моральной подготовке солдат. Шиитская доктрина служила средством воспитания основной самоидентификации офицеров. В своей деятельности КСИР руководствуется следующими политическими установками: защита исламского режима и власти рахбара, а также обеспечение исламской справедливости.
Сегодня КСИР является ключевым элементом любого сценария эволюции власти в ИРИ и располагает исключительными ресурсами в вопросах обороны, безопасности, экономики, социальной и идеологической мобилизации общества. Выступая в марте 2021 г. перед командным составом КСИР, Ибрахим Раиси (президент Ирана в 2021–2024 годах) заявил, что корпус блестяще проявил себя в вопросах обороны, безопасности, хозяйственной и гуманитарной деятельности на региональном и международном уровне. Отношения И.Раиси с КСИР укрепились после того как верховный лидер А.Хаменеи поручил ему возглавить один из крупнейших благотворительных фондов корпуса «аль-Кодс» (спецподразделение КСИР) – «Астан Кудс Разави», который является важнейшим инструментом внешней политики Ирана. Тегеран оказывал большую материально–техническую, финансовую и политическую помощь шиитскому движению «Хезболла» в Ливане, бригадам «аль-Фатимиюн» в Сирии и «аль-Хашд аш-Шааби» и другим формированиям в Ираке. Особое внимание уделялось укреплению авторитета иранского руководства и его идеологических установок в среде местного населения и проиранских милиций. За десятилетие с середины 2010-х годов иранская сеть милицейских отрядов заметно расширилась. В целом Тегерану удалось опутать территорию Ближнего Востока шиитскими милицейскими формированиями, действовавшими при поддержке КСИР.
Многоликая лояльность
Многочисленность и многообразие проиранских вооруженных отрядов затрудняет определение подлинного характера их взаимоотношений с Ираном. В западной научной литературе дружественные Тегерану вооруженные отряды часто характеризуют в целом как иранские «прокси-группы». Однако, на взгляд автора, характер отношений и степень взаимодействия Ирана с такими вооруженными отрядами могут существенно варьироваться и зависят от группы факторов. Приоритетное значение имеют идеологическая близость, общность стратегических интересов, политическая целесообразность и взаимовыгодное партнерство. В соответствии с этими показателями союзные Ирану группы можно подразделить на несколько категорий: партнеры, стратегические союзники, идеологические союзники, прокси и государственные организации. Поскольку Иран не имеет возможности полностью контролировать все шиитские вооруженные группировки, было бы упрощением характеризовать их только как иранские прокси-группы. Более глубокое понимание природы взаимоотношений Ирана с ними можно получить, рассматривая их в качестве «младших партнеров» Ирана по оружию, его «военных клиентов». Шиитские милиции Ирака не столько являются клиентами Тегерана, сколько исполняют роль его местных агентств. Среди них наиболее близкий Ирану союзник в регионе – ливанская «Хезболла». Организацию десятилетиями связывает с Ираном не только конфессиональная общность, но и совпадение стратегических целей. Политическое крыло «Хезболлы» уже давно играет самостоятельную роль в системе государственных структур Ливана. В то же время организация получала значительную финансовую, военную и политическую поддержку Ирана. То же можно сказать и о йеменском движении «Ансар Алла» (хуситах). Хуситы, как и «Хезболла», получали помощь из Ирана, но обладают и уникальным опытом выживания в отсутствии внешней поддержки.
Связи Ирана с вооруженными группировками Сирии и Ирака можно отнести к отношениям комбинаторного типа. Шиитские милиции отличаются разной степенью лояльности как к властям своих стран, так и к Ирану. Далеко не все они разделяют идеологические и политические установки ИРИ, в силу своего неоднородного этноконфессионального состава и разных целей участия в кампаниях, связанных с Тегераном или выгодных ИРИ. Так, значительное число бойцов «аль-Фатимиюн» в Сирии составили афганские беженцы, которые долгое время жили в Иране. Основным мотивом участия в сирийской кампании ряда шиитских милиций были соображения материального порядка: по некоторым данным, их финансирование осуществлялось из бюджета КСИР и частично за счет средств иранского фонда «Бонаяд Мостазафан». С этой точки зрения бригады типа «аль-Зейнобиюн» (Пакистан) и «аль-Фатимиюн» (Афганистан) также можно было считать иранскими прокси-группами. Однако такие отряды, как иракские «аль-Хашд аш-Шааби», скорее, следует рассматривать как ближайших партнеров ИРИ на Ближнем Востоке. Несмотря на различный характер отношений этих групп с Ираном, все они имели общие с Тегераном стратегические цели и в значительной мере финансировались из Ирана. В этом смысле всех их можно определить как проиранские вооруженные формирования. Такие формирования служат боевым авангардом созданной Ираном «Оси исламского сопротивления», которая протянулась от Тегерана через Ирак, Дамаск, Бейрут до сектора Газы. В течение нескольких десятилетий находившийся под жесткими санкциями Иран был не в состоянии эффективно противостоять США и Израилю напрямую. Однако создание сети проиранских милиций в регионе помогло Тегерану достаточно эффективно и относительно малозатратно решить эту задачу. Подобный ассиметричный подход позволял сдерживать эвентуальную агрессию США и Израиля против Ирана и его региональных союзников. В последнее десятилетие сеть проиранских милиций в различных странах Ближнего Востока заметно укрепилась. По оценкам автора, на рубеже 2021–2022 годов их общая численность, если в нее включить число участников проиранских формирований в Афганистане и Пакистане, могла превышать 250 тысяч человек.
Кавалькада милиций
Важными результатами силовых действий Ирана в Ираке и Сирии стали создание сети проиранских милиций и их интеграция в состав национальных вооруженных сил. В Сирии первоначальная цель ИРИ заключалась в реорганизации отрядов ополчения «шабиха». Однако гибридная война, навязанная оппозицией правящему сирийскому режиму, и серьезные потери Сирийской арабской армии (САА) вынудили президента Б. аль-Асада создать войсковые подразделения на основе местных отрядов ополчения. В 2012 г. офицеры КСИР под командованием Х.Хамадани на основе лояльного режиму ополчения в провинции Хомс создали первые отряды Национальных сил обороны (НСО), в составе которых, наряду с шиитами, сражались сунниты и друзы. НСО стали одной из крупнейших проиранских милиций, а их совокупная численность к концу 2012 г. составила около 40 тысяч бойцов. Тегеран содействовал созданию таких милиций под предлогом защиты шиитских святынь в Сирии. Заметную роль в их формировании играл также принцип земляческой общности. Если местом рождения НСО был Хомс, то создание в 2013 г. другой крупнейшей проиранской милиции Местных сил обороны (МСО) произошло за счет объединения различных проасадовских отрядов ополчения Алеппо, Дейр-эз-Зора и Ракки. В отличие от НСО, которые не получили официального статуса в системе национальных вооруженных сил и оказались под контролем вооруженных сил РФ, руководство МСО полностью находились в руках «Хезболлы» и КСИР. Численность МСО довольно быстро выросла до десятков тысяч человек и к 2015 г. составила уже около 50 тысяч бойцов. Подобно иракским «аль-Хашд аш-Шааби», сирийские отряды МСО превратились в одну из наиболее боеспособных сил режима. МСО отличались жесткой религиозной индоктринацией личного состава и имели признанный режимом статус формирований национальных вооруженных сил. Иран взял на свое содержание МСО, бойцы которого получали от 30 до 50 тысяч сирийских фунтов ежемесячно, а также пользовались иными льготами, предоставленными правительством ИРИ. В судьбоносные для сирийского режима моменты общая численность НСО и МСО превышала 100 тысяч человек за счет мобилизации резервистов и шиитских наемников из Ирака, что показывало реальные возможности Тегерана по изменению баланса сил в сирийском конфликте.
В Сирии сражались и небольшие по численности шиитские милиции. Одним из таких отрядов была бригада «аль-Бакир», созданная в 2012 г. в ходе сражений за Алеппо. Она была укомплектована выходцами из племени аль-Багара, кочевавшего в провинциях Алеппо и Дейр-эз-Зор. Считается, что свое название бригада получила по имени влиятельного шиитского клирика Мухаммеда аль-Бакира. Другой отряд МСО, бригада «Сайида Рукайя», названная в честь дочери имама Хусейна, сформировалась в 2013 г. и воевала в основном в пригородах Дамаска, а к 2015 г. ее численность не превышала 8000 бойцов. Поскольку большинство личного состава бригады составляли жители квартала Джа’фар ас-Садик (провинция Дамаск), ее иногда называли «джаафаритской силой». В 2011 г. один из руководителей иракской милиции «Асаиб Ахль аль-Хак» А. аль-Кааби сформировал бригаду «Хезболла ан-Нуджаба» для защиты шиитских святынь в дамасских пригородах, при поддержке которой впоследствии были созданы шиитские отряды «Аммар бин Ясир» и «аль-Хамад». Сирийские формирования «Катаиб Сайид аш-Шухада» были созданы в 2013 г. главой иракской «Хезболлы» А. М. аш-Шейбани, который сотрудничал с КСИР и принимал активное участие в борьбе с вооруженной сирийской оппозицией. Основателем милиции «Кувват ар-Рида» в районе Хомса, названной так в честь восьмого шиитского имама, считается офицер «Хезболлы» Х. И. аль-Хейдар.
Наиболее известными и крупными шиитскими милициями Сирии, действовавших в ходе вооруженного конфликта 2010-х – первой половины 2020-х годов, считаются бригады «аль-Аббасиюн», «аль-Фатимиюн» и «аль-Зейнобиюн», в составе которых сражались преимущественно шииты из Ирака, Афганистана и Пакистана, соответственно. Бригады «Абу аль-Фадль аль-Аббас» («аль-Аббасиюн») были созданы КСИР в 2013 г. на базе иракских шиитских милиций «Катаиб Хезболла» и «Армия аль-Махди» и активно проявили себя в пригородах Дамаска. В состав бригад «аль-Фатимиюн», созданных в 2011 г., входили афганские шииты–беженцы в Сирии (в основном в пригородах Дамаска), а также афганские беженцы из Ирана. «Аль-Фатимиюн» сражались против «Исламского государства» (ИГ/ИГИЛ)* в пригородах Алеппо, а также против различных вооруженных формирований сирийской оппозиции в провинциях Деръа, Хомс, Идлиб, Хама, Дейр-эз-Зор и Дамаск. В 2021–2022 годах «аль-Фатимиюн» стали называть себя армией, а их численность составляла около 20 тысяч человек (с учетом того, что после прекращения активной фазы боев личный состав бригад «аль-Фатимиюн» сократился на 50%). Бойцы «аль-Фатимиюн» имели особые привилегии, социальный пакет и гражданство Ирана. Бригады «аль-Зейнобиюн» были созданы КСИР за счет оптимизации отрядов «аль-Фатимиюн», первоначально – из числа пакистанских беженцев в Сирии (с 2013 г. «аль-Фатимиюн» пополнились наемниками из Пакистана). На рубеже 2014–2015 годов «аль-Зейнобиюн» оформились как самостоятельная сила. В отличие от «аль-Фатимиюн», численность личного состава «аль-Зейнобиюн» не превышала 3000 бойцов. Следует отметить, что Иран мог опираться не на все отряды шиитских милиций. Например, «Бригады Иерусалима», в зависимости от складывающейся в Сирии военно–политической ситуации, в равной степени были близки к России и Ирану. Часть шиитских милиций, наряду с Ираном, тесно взаимодействовали с сирийским ополчением националистического толка типа «Бригад аль-Баас».
В 2018 г. Б. аль-Асад подписал указ о расформировании НСО и зачислении их личного состава в штат регулярной армии. Часть отрядов НСО вошли в состав созданного и спонсируемого Россией 5-го штурмового добровольческого корпуса САА, в русле курса Москвы на постепенное снижение роли иррегулярных милиций в процессе транзита Сирии от войны к миру. Иран же сосредоточил свое внимание на МСО, которые также вошли в состав регулярных сирийских частей. По соглашению 2017 г. между Б. аль-Асадом и Ираном, КСИР вместе с генеральным штабом вооруженных сил Сирии совместно управляют МСО до окончания сирийского кризиса. Шиитская милиция «аль-Аббасиюн» также была преобразована в отдельную дивизию в составе дивизии республиканской гвардии Сирии. Отряды бригад «аль-Зейнобиюн» и «аль-Фатимиюн» также частично вошли в состав сирийских вооруженных сил. Согласно указу Б. аль-Асада, афганским и пакистанским бойцам было предоставлено сирийское гражданство. Всего в состав сирийской армии было интегрировано около 53 тысяч бойцов шиитских милиций. Весной 2022 г. из части личного состава «Хезболлы» и отрядов «аль-Фатимийюн» были созданы бригады «Фаджр аль-Ислам», во главе которых стояли офицеры КСИР. Отряды ливанской «Хезболлы», «Асаиб Ахль аль-Хак», «Хезболла ан-Нуджаба», «аль-Бакир» создали около 120 новых укрепрайонов на востоке провинции Хомс, а также в провинциях Хама, Ракка и Дейр-эз-Зор, разместив там более 4500 бойцов. Дислоцированные в северных и южных районах провинции Дейр-эз-Зор милиции контролировали стратегически важный район сирийско–иракской границы, который служил постоянно действующим пропускным пунктом для иранского транспорта, направляющегося вглубь сирийской территории и в Ливан. В 2022 г. шиитские милиции создали мощные позиции на средиземноморском побережье Сирии и практически полностью контролировали значительные участки сирийской территории и приграничные районы Ливана. К началу 2023 г. только в Сирии Иран располагал более чем 300 базами и опорными пунктами.
В Ираке еще в 1980-е годы Тегеран инициировал создание «Кувват аль-Бадр» («силы аль-Бадр»), которые стали главным поставщиком иранского оружия шиитским милициям Ирака. В 2006 г. для борьбы с американской оккупацией на базе трех шиитских милиций были сформированы бригады «Катаиб Хезболла», численность которых оставляла около пяти тысяч человек. Еще одна шиитская милиция, «Катаиб Сайид аш-Шухада» первоначально была частью «Катаиб Хезболла», но в 2014 г. превратились в самостоятельную организацию численностью около четырех тысяч боевиков. В 2006 г. из созданной Муктадой ас-Садром в 2003 г. для борьбы с США повстанческой «Армии аль-Махди» выделился отряд «Асаиб Ахль аль-Хак», численность которого к 2019 г. достигла 50 тысяч человек. Силы народной мобилизации (СНМ; араб. «Кувват аль-Хашад аш-Шаабий») возникли в 2014 г. как добровольческие отряды для борьбы с ИГ/ИГИЛ. В отличие от других (про)иранских милиций в Ираке, в силы народной мобилизации входили представители суннитских племен, йезидских и христианских общин, которые объединились для борьбы с ИГ. Институциональное оформление СНМ проходило в несколько этапов. После захвата Мосула в 2014 г. известный шиитский клирик, аятолла Али ас-Ситани издал фетву, обращенную ко всему мужскому населению страны, объединится для отпора «такфиристам». В апреле 2015 г. премьер– министр Ирака Х. аль-Абади подписал указ о прямом подчинении СНМ офису премьера, а командующий СНМ Ф. аль-Файяд был назначен на должность советника премьер–министра по вопросам безопасности. В 2019 г. на содержание СНМ из государственного бюджета Ирака было выделено 2,16 млрд. долларов США.
С 2018 г. начался процесс интеграции шиитских милиций в вооруженные силы Ирака. В июле 2019 г. премьер–министр А. аль-Махди издал указ, согласно которому СНМ должны были полностью войти в состав иракских вооруженных сил. Указ также накладывал ограничения на занятия СНМ политической и экономической деятельностью. Несмотря на то, что СНМ стали боевой единицей регулярных армейских частей, они оставались зонтичной организацией для многих шиитских милиций. Иракские власти постоянно испытывали трудности с контролем над «аль-Хашд аш-Шааби», так как Иран стремился сохранить организацию как параллельные войска. СНМ состояли из 42 вооруженных отрядов общей численностью около 120 тысяч бойцов. В целом, четыре из вооруженных группировок в составе СНМ имели тесные связи с Ираном: «Катаиб Хезболла», «Асаиб Ахль аль-Хак», «Катаиб Саийд аш-Шухада» и «Кувват аль-Бадр». Личный состав СНМ был представлен шиитами и тесно связан с ИРИ как конфессиональной общностью, так и схожестью идеологических и политических взглядов. Командиры СНМ публично признавались в верности принципу велаят-е факих.
За счет интеграции СНМ в иракскую армию Иран смог создать полуавтономную структуру в армейских подразделениях и органах безопасности, которая на деле подчинялась Тегерану, а не местным властям. СНМ получили новую форму самоидентификации, отличную при этом от таких принципов иракской армии, как секуляризм и арабизм. В 2021–2023 годах Иран создал в Ираке новые вооруженные отряды для усиления своего влияния в политической, экономической и религиозно–идеологической сферах жизни. Тегеран активизировал военно – техническое сотрудничество с Багдадом и оказал финансовую поддержку иракским вооруженным силам. В 2014–2022 годах Багдад и Тегеран подписали несколько договоров по вопросам обороны и безопасности и о военно–техническом сотрудничестве. Параллельно Иран использовал новую тактику, которая предусматривала значительное расширение ареала действий шиитских милиций. Вместе с иракскими СНМ сирийские милиции «аль-Бакир», «Хезболла ан-Нуджаба» и «аль-Фатимиюн» контролировали район от аль-Хусейнии до Бокруса, а также район аль-Маядин (Сирия), который был превращен Ираном в один из своих форпостов на Ближнем Востоке. В городе аль-Букамаль на сирийско–иракской границе тесно сотрудничали шиитские милиции Ирака и Сирии (бригады «аль-Туффуф», «аль-Бадр», «аль-Кодс» и «Хезболла ан-Нуджаба»). Инкорпорированные в армейскую среду шиитские милиции оказывали все возрастающее влияние на процессы принятия жизненно важных военно– политических решений в Сирии и Ираке. Они сохраняли связи с более мелкими отрядами, оказывали им поддержку в рамках различных аффилированных с армией союзов и фронтов.
IV. Во имя мира и гуманизма
Стратегическими установками гуманитарной дипломатии ИРИ на Ближнем Востоке являются активная работа с шиитскими общинами, формирование правительств шиитского большинства и создание проиранских милиций. Основные инструменты иранской культурно–религиозной экспансии включали распространение шиитского вероучения, реконструкцию шиитских святынь, расширение географии религиозного паломничества, приобретение объектов недвижимости и создание сети культурно–образовательных центров. В Ираке фактор наличия конфессионально близких Ирану групп населения сыграло заметную роль в политике Тегерана. В первой трети 2000-х годов в Ираке проживало 20 млн. шиитов, которые составляли от 60% до 75% населения страны. Ирак являлся вторым после Ирана крупным шиитским государством на Ближнем Востоке. Историческая связь большинства иракских шиитов с Ираном осложнялась непростым характером их взаимоотношений с властями Багдада. Шииты, высланные из Ирака после Исламской революции 1979 г. в Иране, создали на территории этой страны Высший совет исламской революции в Ираке (ВСИРИ). После свержения иракского режима Саддама Хусейна в результате интервенции США 2003 г. многие участники ВСИРИ стали руководителями шиитских милиций и членами нового иракского правительства. Иран имел близкие связи с ВСИРИ во главе с аятоллой Б. аль-Хакимом, а после его кончины с его родственниками (братом и племянником). Однако семейство аль-Хаким нельзя было назвать последовательными сторонниками Ирана. Они самостоятельно вели дела с арабскими странами и США, а Иран использовали в своих политических целях. Аятолла А. ас-Систани являлся сторонником старой шиитской школы и не поддерживал участие духовенства в политике, практикуемое в Иране. В силу разногласий внутри шиитской общины Ирака Тегеран не мог в полной мере контролировать развитие политического процесса в этой стране, тем более что, несмотря на рост численности иранских резидентов в Ираке в 2003–2014 годах, связи Ирана с шиитскими общинами Ирака стали постепенно ослабевать.
В 2015–2018 годах доля иракских шиитов, которые считали Иран надежным партнером, сократилась с 76% до 43%. Одновременно (в 2016–2018 годах) доля шиитов, которые считали Иран угрозой иракскому суверенитету, выросла более чем вдвое – с 25% до 58%. Несмотря на приложенные усилия, Иран не смог установить прочных контактов с суннитской общиной Ирака, в глазах которой он воспринимался как конфессионально ориентированное государство и доверием и поддержкой которой он не пользовался. Власть шиитского большинства в Ираке настроила иракских суннитов более враждебно по отношению к Ирану. Поддержка шиитских общин высвечивала Иран не столько как политического, сколько в качестве религиозного актора в сфере иракской политики. Подобная ситуация была чревата серьезными издержками для иранской политики в Ираке. Нельзя было исключать и вероятность конфликта Ирана с шиитскими общинами Ирака – например, в случае ослабления их власти, их ухода в сторону большей светскости, подкупа со стороны арабских стран и угроз со стороны США.
В Сирии в 2018–2021 годах было принято несколько законов в сфере шариатского права и административного регулирования министерства вакфов. После их принятия законодательные действия в религиозной сфере стали осуществляться в соответствии с положениями шиитской доктрины и джаафаритского мазхаба. Это, прежде всего, затронуло систему управления вакфной собственностью и работу с личными сбережениями мусульман. В 2012– 2018 годах были внесены изменения в законодательную базу в сфере имущественных отношений, приобретения и торговли недвижимостью. Так, закон № 10 от 2018 г. давал право командирам проиранских милиций в Сирии отчуждать объекты недвижимости в случае, если их владелец не мог подтвердить свои права владения. До начала сирийского конфликта провинция Дамаск служила своеобразным «суннитским поясом безопасности» сирийской столицы. Однако к началу 2020-х годов элитные столичные пригороды оказались под контролем ливанской «Хезболлы», а конфискованные там дома заняли шииты – выходцы из Ирана, Афганистана, Ирака и Пакистана. После освобождения в 2016 г. шиитскими милициями восточных районов Алеппо оттуда также выехали десятки тысяч суннитов. Агентства недвижимости, связанные с шиитскими милициями, скупали дома под предлогом их реконструкции. Иранская строительная компания «Джихад аль-Бина» вела масштабные работы по строительству социального жилья, где вскоре также поселились шииты из Ирака, Афганистана и Пакистана. В Хомсе активно реализовывался проект реновации, который предусматривал ликвидацию суннитских кварталов старого города. Многие мечети Хомса были превращены в центры пропаганды шиизма, а значительная часть недвижимости была конфискована.
Еще до сирийского кризиса Тегеран начал программу реконструкции шиитских святынь в Сирии, названных в честь дочерей и внучек четвертого праведного халифа Али: «Сайида Зейнаб», «Сайида Сакина» и «Сайида Рукайя». В 2020 г. район в 8 км южнее Дамаска был переименован в город Сайида Зейнаб и там был начат строительный проект «Пригороды Зейнаб». Расположенная в старом Дамаске рядом с мечетью Омейядов могила «Сайида Рукайя» претерпела серию реконструкций и сегодня занимает площадь в 4000 м². В конце 2021 г. КСИР и шиитские милиции установили свои религиозные порядки в ряде северо– восточных и северо–западных районов Сирии. В районах на западном берегу Евфрата, где дислоцировались шиитские бригады «аль-Аббасиюн» и «аль-Зейнобиюн», были изменены названия ряда мечетей в честь трех из четырех праведных халифов – Абу Бакра, Омара и Османа. После частичной реставрации мечети утратили свой прежний архитектурный облик, превратившись в хусайнии. Передача Ирану и иранцам в фактическую собственность земельных участков и части жилого фонда в городских центрах (Дамаске, Алеппо, Хомсе, Хаме, Латакии, Тартусе) на правах бессрочной аренды в счет погашения многомиллиардных сирийских долгов ускорилась после визита иранского президента в Дамаск в мае 2023 г. Только в ходе этого визита в собственность ИРИ перешло около 5000 гектаров сирийских земель в различных районах страны. В конце 2021 г. Иран официально возобновил религиозный туризм в Сирию. За годы вооруженного конфликта Иран построил несколько десятков новых мечетей в ключевых центрах страны (Дамаске, Алеппо, Хомсе, Дейр-эз-Зоре, Деръа), восстановил и реставрировал шиитские святыни в Дамаске и Алеппо. В итоге Иран расширил географию паломничества в Сирии и увеличил число паломников. Если до событий марта 2011 г. Сирию ежегодно посещало более 500 паломников из Ирана и Ирака, то в начале 2020-х годов их число было кратно выше.
Еще в 2014 г., на пике вооруженного конфликта, был издан указ о преподавании шиитского вероучения в специализированных сирийских школах, которые открылись в том же году в различных городах страны. В 2021 г. в Сирии уже действовало шесть иранских университетов, пять из которых были созданы после 2011 г. Преподавание в университетах велось на основе учебных программ, разработанных министерством науки ИРИ, а для поступления в них требовалось свободное владение персидским языком. В Дамаске, Алеппо, Латакии и Дейр-эзЗоре работало 15 культурных центров Ирана. Деятельность ИРИ по распространению шиитского вероучения и обращению в шиизм местного населения была ориентирована, прежде всего, на средние и бедные социальные слои в стратегически важных районах Сирии. Тегеран использовал племенных вождей для обращения в шиизм жителей ряда деревень северо–восточных районов Сирии. В ходе конфликта многие племенные вожди тесно сотрудничали с КСИР и шиитскими милициями. В отличие от деловых кварталов Дамаска (например, аль-Хамидийи), где празднование ашуры стало обычным делом еще до кризиса, религиозная ситуация на юге Сирии была иной. Так, слабое присутствие шиитских милиций в юго–восточных районах провинции Хасака вынуждало Иран действовать через сеть культурных центров в попытках обратить в шиизм местное население. С 2018 г. после победы над оппозицией в Деръа процесс шиитизации местного населения начался и там. Тегеран также выделил финансовую помощь благотворительному фонду «аз-Захра», который работал в различных районах Сирии.
V. Досталось всем
Изменение обычаев войны происходило в условиях трансформации милиций из объекта в субъект региональных и более широких международных отношений на Ближнем Востоке. Шиитские милиции сдерживали Анкару на севере Сирии, США на юге этой страны, а также служили контрбалансом российскому влиянию в районах, подконтрольных сирийскому режиму. Военные объекты США в Сирии и Ираке были основными мишенями проиранских отрядов. Подразделения «Хезболлы» и шиитские милиции активно противодействовали американскому военному присутствию в восточных и южных районах Сирии. На востоке Сирии шиитские милиции сдерживали союзные США отряды Сирийских демократических сил (СДС). Несмотря на потери в результате воздушных ударов американской авиации, шиитские милиции не прекращали атаковать военную базу США «ат-Танф». В Сирии «Катаиб Сайид аш-Шухада» сражались против американских военных в районах ат-Танф и аль-Букамаль. Бригада «аль-Бакир» сыграла заметную роль в сдерживании проамериканских курдских отрядов СДС в сирийском Африне. В отместку за гибель 3 января 2020 г. командира корпуса «аль-Кодс» КСИР Касема Сулеймани и главы СНМ А.М. аль-Мухандиса в результате авиаудара ВВС США по международному аэропорту Багдада местные милиции усилили операции против военных объектов США в Ираке. Командование Сил народной мобилизации обвинило США в ударах по гражданским объектам и базам СНМ в Ираке, и СНМ нанесли серию ударов по базе ВВС США «Айн аль-Асад» (в провинции Анбар).
В ходе вооруженного конфликта в Сирии 2010-х – первой половины 2020-х годов Израиль не имел собственного военного анклава в этой стране. Налеты израильской авиации на позиции шиитских милиций активизировались после 2013 г. В 2017–2019 годов 60% всех атак израильских ВВС в Сирии пришлось на позиции шиитских милиций. Основными целями израильских ВВС стали пригороды Дамаска и районы ас-Сухна и аль-Кабабджидж. Израиль наносил удары по скоплению вооруженных отрядов в районе шиитской святыни «Сайида Зейнаб» и иранской военной базы в аль-Букамаль, а также по военным заводам по производству ракетного оружия в пригородах Алеппо. Ударам подверглись и шиитские милиции, которые организовывали транспортно–логистические операции по доставке иранских военных грузов и личного состава КСИР в Ливан. По израильским данным, в результате авиаударов логистические коридоры шиитских милиций в Сирии на 70% потеряли свою пропускную способность. Тем не менее, действия израильских ВВС не смогли ни остановить шиитские милиции в Сирии, ни обезопасить территорию Израиля.
Турция также конфликтовала с шиитскими милициями Сирии и Ирака. Соперничество Ирана и Турции в Сирии проходило в форме противоборства шиитских милиций и протурецких сил сирийской оппозиции. Шиитские милиции сдерживали военное присутствие Турции в провинциях Идлиб и Алеппо. Состоявшиеся в декабре 2016 г. российско–турецкие переговоры о предотвращении гуманитарной катастрофы в сирийском Алеппо прошли без участия Ирана. Однако отряды ливанской «Хезболлы» и группировки «Хезболла ан-Нуджаба» блокировали эвакуацию жителей из Алеппо и таким образом вернули Иран за стол российско–турецких переговоров. Напряженность между Анкарой и шиитскими милициями выросла после дислокации турецких военных в северной части «зоны деэскалации» Идлиб в 2018 г. В ходе военной операции Турции «Оливковая ветвь» в сирийском Африне турецкие военные столкнулись с бойцами из бригады «аль-Бакир». Турецкая армия уничтожила около 30 шиитских милиций и полностью блокировала их деятельность в районе Африна. В Идлибе оппозиционные отряды Сирийской свободной армии (ССА) при поддержке Турции сражались против шиитских милиций и правительственных войск. После гибели 33 турецких военных в боях за Идлиб Турция начала операцию «Весенний щит», в ходе которой атаковала шиитские милиции в Идлибе с помощью беспилотных летательных аппаратов (БПЛА), что привело к гибели десятков бойцов ливанской «Хезболлы» и бригады «аль-Зейнобиюн». Однако, несмотря на жесткие действия турецких военных, шиитские милиции продолжали атаки на турецкие силы в Идлибе, в районе г. Тель-Рифат и т. п.
Россия стремилась перестроить армию и спецслужбы Сирийской Арабской Республики, ослабив роль религиозных милиций. В конце 2016 г. Москва инициировала создание 5-го корпуса сирийской армии, который, в отличие от 4-го корпуса, проводил войсковые операции на всей территории страны, а не только в Средиземноморском районе. Москва заботилась о восстановлении на службе бывших перебежчиков, которые были преимущественно суннитами. Их интеграция в состав регулярных сирийских частей легитимизировала возращение офицеров– суннитов на службу в армию, что снижало остроту конфессиональной розни в вооруженных силах Сирии. Москва координировала войсковые операции в Сирии с 25-й дивизией специального назначения (также известной как «Силы Тигра») под командованием генерала Сухейля аль-Хасана, бригадой «аль-Кодс» и христианскими милициями в провинции Хама. На юге Сирии Россия стремилась укрепить свои позиции, используя связи с бывшими оппозиционерами, перешедшими на сторону режима. Для того чтобы нарастить свое влияние в северо–западных районах страны, российские военные также установили контакты с местными племенными вождями и рядом отрядов НСО. При этом следует подчеркнуть, что, в отличие от Ирана, Россия обладала ограниченным потенциалом мобилизации местных милиций на конфессиональной основе и не могла на равных соперничать с Тегераном в работе с группировками и силами религиозного толка. Данное обстоятельство, впрочем, не помешало российским военным установить рабочие отношения с рядом религиозных милиций и проявить высокую степень оперативного искусства в работе с их личным составом.
Одной из немногих шиитских милиций, сотрудничавших с российскими военными, была, например, «Кувват ар-Рида», бойцы которой проходили обучение в лагерях сирийской армии под руководством российских инструкторов. После подписания в 2018 г. перемирия в Деръа между сирийским режимом и оппозицией при посредничестве России Москва использовала открывшиеся возможности для создания собственных милиций «под крышей» 5-ого корпуса вооруженных сил Сирии. Российские военные пытались установить контакты с местными племенами, чтобы упрочить свое влияние в этом районе. Москва сделала ставку на бывших оппозиционеров, которые сражались в составе 8-й бригады 5-го корпуса под командованием А. аль-Ода. В 2021 г. подразделения шиитской бригады «аль-Аббасиюн» заняли центр Деръа, вынудив бойцов 8-й бригады сложить оружие и подписать новое соглашения в пользу Ирана. До конца 2022 г. Россия частично сохраняла свое влияние на милиции в Деръа, однако после начала специальной военной операции (СВО) РФ на Украине сокращение объемов российского финансирования вынудило многие милиции переориентироваться на Иран. Это, прежде всего, затронуло личный состав НСО в провинции Дейр-эз-Зор, многие участники которых стали переходить в вооруженные формирования под эгидой иранского КСИР. Связанные с Россией отряды «аль-Катарджи», занимавшиеся охраной транспортировки нефти и пограничных районов в Дейр-эз-Зоре, пытались заручиться поддержкой САА. Интересно, что сирийские органы безопасности нередко предпочитали иметь дело с милициями, чем с армейскими подразделениями, которые было труднее контролировать. Сирийские оружейные бароны, также имевшие свои милиции, избирались в сирийский парламент и обрели определенное политическое влияние.
Москва взяла курс на продвижение в состав наиболее боеспособных подразделений сирийских сил специального назначения и органов безопасности лояльных ей военных, прошедших учебно–тренировочные курсы в России. Одновременно Москва инициировала серию перестановок в руководстве сирийской армии и органов безопасности. В январе 2024 г. Б. аль-Асад произвел перестановки в офицерском корпусе органов безопасности. В экспертных кругах этот шаг был расценен как российская инициатива по реформированию сирийских спецслужб, сокращению их числа и усилению политического контроля над ними. В результате ослабления государственных институтов Сирии и глубокой вовлеченности Ирана в работу сирийских силовых подразделений они превратились в автономные центры силы и защищали не столько интересы народа и государства, сколько свои собственные. Они обладали избыточными полномочиями, а их деятельность часто выходила за рамки сферы государственной безопасности. На этом фоне Москва спонсировала назначение на место Али Мамлюка, главы Бюро национальной безопасности (БНБ) Сирии, начальника Управления военной контрразведки (УВКР) Кифаха Мильхема, который, став советником президента, пошел на политическое повышение, при этом продолжая курировать вопросы безопасности. Однако вставший во главе УВКР вместо Мильхема Камаль Хасан уже являлся креатурой Ирана. Подобная схема перестановок была призвана погасить эвентуальный конфликт с Ираном из-за влияния на механизм принятия решений и затруднить процесс миграции внутри офицерского корпуса по принципу смены лояльности внешним акторам сирийского конфликта. Одновременно сирийский режим усилил кампанию против оружейных баронов в Латакии и Хомсе, которые сдерживали работу российских военных с местными милициями.
Усилия Москвы шли в русле «Дорожной карты безопасности», которая была принята на очередном заседании Совета национальной безопасности Сирии и предусматривала приоритетное внимание реорганизации органов безопасности и решению вопросов возвращения беженцев, борьбы с наркотрафиком и укрепления пограничного контроля. В целом, в Сирии соперничество РФ с Ираном (в отличие от США, Израиля и Турции) не носило враждебного характера и не мешало России обеспечивать авиационную и ракетно–артиллерийскую поддержку наземных операций шиитских милиций против сил вооруженной оппозиции.
VI. Уцелеть в «потопе»
После начала 7 октября 2023 г. операции ХАМАС «Потоп аль-Аксы», направленной против Израиля, атаки проиранских милиций на израильские и американские объекты сделали Иран в глазах Израиля и США активным участником палестино–израильского конфликта. В ответ на призывы М.Дейфа, командира военного крыла ХАМАС – бригад «аль-Кассам», поддержать ХАМАС представители проиранских вооруженных группировок Ирака и Сирии заявили, что защита Газы важнее, чем обязательства милиций перед властями Багдада и Дамаска. Они атаковали американских военных в Ираке и Сирии и нанесли удары по израильским поселениям на севере Палестинской Автономии. Шиитские милиции «Катаиб Хезболла», «Катаиб Сайид аш-Шухада» и «Хезболла ан-Нуджаба» буквально соревновались в нанесении ударов по израильским и американским целям в Палестине, Сирии и Ираке, в т. ч. в борьбе за ресурсы и политическое лидерство. В целом шиитские милиции укрепили позиции на юге и востоке Сирии. По соображениям безопасности милиции усилили присутствие в густонаселенных районах старого Дамаска и его ближайших пригородах, сделав их потенциальной мишенью израильских ВВС. В то же время участившиеся нападения йеменских хуситов на суда в Красном море срывали планы бесперебойных поставок Израилю. В отличие от Ливана, где боестолкновения между Израилем и «Хезболлой» происходили в основном в районе ферм Шебаа, йеменский фронт представлял более серьезную опасность, так как угрожал безопасности всего региона. Удары США по позициям хуситов 15 января 2024 г. лишь усилили вероятность подобного развития событий.
Территория Ливана, Сирии, Ирака превратилась в арену вооруженного противоборства между Ираном и шиитскими милициями, с одной стороны, и вооруженными силами Израиля и США, с другой стороны. За первое полугодие 2024 г. Израиль трижды атаковал Дамаск, Алеппо и Хомс. Целью этих ударов стали склады оружия, боеприпасов, позиции шиитских милиций. Одновременно Израиль провел несколько диверсионно–разведывательных операций с целью физического устранения лидеров возглавляемого Ираном движения «Исламского сопротивления» (ИС) и высокопоставленных иранских военных. В декабре 2023-го – январе 2024 г. Израиль ликвидировал представителей КСИР и «аль-Кодс» в Сирии (Р.Мусави), командующего бригад «ар-Радван» (спецподразделение «Хезболлы») В.Тавиля на юге Ливана и военного лидера ХАМАС С. аль-Арури в южных пригородах Бейрута. Уже в первые месяцы после начала новой войны в Газе Израиль ликвидировал около 140 бойцов «Хезболлы» и около 20 командиров высшего и среднего звена КСИР и «аль-Кодс». В апреле 2024 г. в результате воздушного удара Израиля по иранскому консульству в Дамаске счет жертв возрос. Однако Израилю не удалось парализовать действия милиций, а регион вновь оказался на грани крупномасштабной вооруженной конфронтации. После ракетно–артиллерийских ударов Ирана и шиитских милиций по американской базе на границе с Иорданией и по иракскому Курдистану ситуация еще больше накалилась. На этом фоне показательно, что визит командующего силами «аль-Кодс» Э.Каани в Ирак в январе 2024 г. способствовал временному прекращению атак на американские объекты в Ираке: Тегеран опасался, что гибель американских военных может побудить США нанести удар по Ирану. Однако спустя месяц ряд шиитских милиций в нарушение достигнутых с А.Хаменеи договоренностей возобновили атаки на американские военные цели в Ираке.
Изменение парадигмы войны в Газе привело к активизации джихадистских сил в регионе. В Сирии и Ираке вновь заявило о себе «Исламское государство». Наибольшее присутствие боевиков ИГИЛ наблюдалось в сирийской пустыне. Районы вокруг Пальмиры, Хомса и на юго–западе Сирии представляли стратегический интерес для ИГИЛ, которое провозгласило себя авангардом борьбы за создание единого фронта «суннитского дихадизма». Характерно, что ИГИЛ сражалось не столько с Израилем и США, сколько с шиитским Ираном и «продавшимися», по мнению игиловцев, Тегерану иракским и афганским отделениями «аль-Каиды».* В декабре 2023-го – январе 2024 г. ИГИЛ провело ряд операций в пригородах Багдада и северо–западных районах Ирака. Основными целями ИГИЛ стали подразделения иракской армии, шиитских милиций и лояльных ИРИ племен. Около десяти вооруженных операций ИГИЛ было проведено в Киркуке, Салахаддине, Анбаре и пригородах Багдада. Всего в Ираке накануне событий в Газе действовало около 300 офицеров ИГИЛ, которые в основном находились в пустыне и горных районах. Организация частично восстановила свою структуру в этих районах и могла возродиться в качестве угрозы национальной безопасности Ирана.
В самом Иране события в Палестине получили неоднозначный отклик. Если иранский политический истэблишмент в целом одобрял действия властей в поддержку Палестины, то в социальных сетях иранцы нередко критиковали нападения боевиков ХАМАС на мирных израильских граждан. Воспроизводство лозунгов времен «Зеленой революции» 2009 г. (типа «Ни Газа, ни Ливан, моя жизнь для Ирана») свидетельствовали об усиливающемся недовольстве населения внешнеполитическими приоритетами правительства.87 Важно подчеркнуть, что такие неформальные протестные настроения стали следствием не столько «исторической травмы» в результате арабских завоеваний Ирана в 642 г. н. э. или укоренившегося в массовом сознании иранцев скепсисом в отношении арабов, сколько растущего недовольства экономической и социальной политикой иранских властей.
VII. Заключение
Результаты религиозной политики Ирана носили неоднозначный характер как для арабских стран, так и для самого Тегерана. Деятельность проиранских вооруженных отрядов также неоднозначно повлияла на характер взаимодействия Ирана с влиятельными международными игроками на Ближнем Востоке. Создание шиитских милиций и гуманитарная дипломатия придали новое качество иранскому присутствию в регионе. В национальных вооруженных силах стала формироваться идеология и шла индоктринация личного состава, основанная на иранской трактовке шиитской версии ислама. Иран создал новый формат взаимоотношений с властями ряда арабских стран, где наряду с официальной и неофициальной составляющими появилось новое измерение – полуофициальное. Это затрудняло противникам ИРИ задачу определения истинного масштаба иранского влияния в регионе. Одновременно Тегеран таким образом обрел страховку на случай смены правящих элит в ряде стран Ближнего Востока. Подобная политическая модель оказала большое влияние на политическую ситуацию в арабских странах. Арабские столицы оказались в центре региональной напряженности. Их власти были вынуждены лавировать между идеологическим и национальным выбором местных элит. Отчасти благодаря усилиям Ирана, сегодня в Ливане, Сирии, Ираке и Йемене весьма затруднительно создать инклюзивное правительство на основе общенациональной идентичности. Присутствие шиитских милиций в сирийских и иракских силовых структурах гарантировало Ирану, что Дамаск и Багдад вряд ли смогут в ближайшее время нормализовать отношения с США и Израилем. В тоже время использование Тегераном фактора конфессиональной общности несло для него и определенные политические риски. Данный политический инструмент был эффективным, пока Тегеран мог управлять религиозными процессами и их субъектами в арабских странах. В случае отказа механизма управления Иран подвергал риску свою политику в регионе.
Гуманитарная дипломатия ИРИ также влияла на социально–политический облик арабских стран. Односторонние действия проиранских вооруженных формирований на основе иранской стратегии противодействия Израилю и США могли идти вразрез с национальной повесткой арабских стран и тормозить миротворческие усилия международных посредников на Ближнем Востоке. Военная и экономическая экспансия Ирана, приобретение им и его сторонниками в собственность недвижимости в таких странах в состоянии конфликта, как Сирия и Ирак, а также распространение шиитской идеологии вызывали раздражение даже у части арабских офицеров, которые предпочитали сотрудничать с Россией в вопросах поставок вооружений и организации учебно–тренировочных программ.
На региональном и международном уровне дипломатический застой в Палестине, Ливане, Сирии, Ираке и Йемене нередко, среди прочего, увязывался с иранским присутствием в этих странах. Несмотря на то, что Иран избегал крупномасштабных столкновений с Израилем и США, многие арабские политики считали, что Тегеран использует арабские территории лишь в качестве полигона для решения своей стратегической задачи – вывода американских войск из Ирака и Сирии. Подобные настроения могли нивелировать тот позитивный потенциал, который был создан после восстановления дипломатических отношений между Саудовской Аравией и Ираном в марте 2023 г. Растущее военное присутствие Ирана в Сирии шло вразрез с планами Москвы и Дамаска по окончательному завершению военной фазы конфликта и выводу иностранных войск из этой страны. Несмотря на принятые Б. аль-Асадом организационные решения в сфере безопасности в качестве первого шага подготовки страны к переходному периоду, многие в Сирии и за рубежом рассматривали эти меры как соперничество между Ираном и Россией за контроль над сирийскими властными структурами.
В то же время, вопреки ожиданиям, непрекращающиеся атаки шиитских милиций на американские объекты в Сирии и Ираке пока не привели к выводу американских войск из этих арабских стран. Несмотря на отрицание официальными представителями администрации США планов вывода американских военных из Сирии и Ирака, никто сегодня не может предсказать какой эффект будут иметь возобновившиеся с конца февраля 2024 г. нападения проиранских формирований на американских военных в контексте приближающихся президентских выборов ноября 2024 г. в США. В условиях отсутствия «ядерного диалога» с Ираном возобновление Вашингтоном контактов с Тегераном по вопросам безопасности могло бы снизить остроту противостояния на Ближнем Востоке. В данных условиях было бы разумным предложить более широкие рамки сирийского урегулирования с охватом вопросов Палестины, Ирака и иранского присутствия в арабских странах. Именно с такой инициативой Россия выступила в начале 2024 г. на основе разработанного ею проекта «Регионального соглашения» и с учетом ряда положений проекта конституционного строительства в Сирии, выдвинутого министерством иностранных дел РФ в 2017 г. В то же время было бы неверным полагать, что урегулирование на Ближнем Востоке может проходить за счет отношений Москвы с Дамаском и Тегераном и в ущерб этим отношениям.
Ахмедов Владимир Муртузович - старший научный сотрудник Института востоковедения РАН, кандидат исторических наук
*организации, признанные террористическими и запрещённые на территории РФ
Источник: журнал «Пути к миру и безопасности» № 1 2024
