«Постколониальное мышление» во внутриполитических дискуссиях
Империализм на протяжении нескольких веков оставался неотъемлемой чертой стратегического мышления британской политической элиты, которая, как писал Р. Сондерс, обращалась к теме империи в разных ситуациях. С одной стороны, с процессами деколонизации во второй половине XX в. среди британских политиков вряд ли можно было найти империалистов, таких как У. Черчилль, который на банкете лорда-мэра лондонского Сити в 1942 г. утверждал, что стал премьер-министром не для того, чтобы наблюдать распад Британской империи. Однако он был предопределен логикой исторического процесса и носил многоступенчатый характер. Имперская природа государственности постепенно видоизменялась, а к окончанию Второй мировой войны в составе империи было уже шесть фактически независимых государств-(доминионов)* .
* Австралийское Содружество, Канадская Конфедерация, Ирландское свободное государство, Доминион Ньюфаундленд, Южно-Африканский Союз и Новая Зеландия.
С другой стороны, с середины XX в. внешняя политика Лондона находилась в состоянии трансформации и поиска новой международной роли. Членство в ЕЭС / ЕС сглаживало «постимперский синдром». В то же время участие Британии в «Общем рынке» стало предметом политической полемики. Оппозиция, подхватив настроения части общества, трактовала присоединение к европейской интеграции как национальное поражение, а более радикально настроенные представители элиты рассматривали Европу как новый плацдарм для приложения «имперской миссии» Лондона. В своей полноте «постимперские травмы» проявились в ходе подготовки к референдуму о членстве в ЕЭС в 1975 г. Агитационная кампания сторонников самостоятельного пути Лондона (Out and onto the World) была наполнена отсылками к прошлому. Противники ЕЭС призывали избавиться от «европейской империи», а евроскептицизм приобрел оттенок «антиколониального сопротивления». В части «особых отношений» Британии и США, несмотря на критику за излишнюю зависимость от Вашингтона, сравнений с колониальным или вассальным положением в публичном пространстве не возникало. Разнообразие трактовок и аргументов имперской тематики, возникшей в ходе дискуссий о европейской интеграции, свидетельствовало о «ретроспективном» стиле мышления политических элит, которые сделали постимперский нарратив элементом внутриполитической борьбы. Одновременно переосмысление вопросов идентичности и имперского прошлого проявилось в стратегическом планировании. Маленькая победоносная война М. Тэтчер с Аргентиной за Фолклендские острова 1982 г. вернула фокус внимания к имперскому наследию как источнику международного престижа. Однако тогда речь шла в большей степени о решимости защищать свои территории, чем использовать их как политический или экономический ресурс.
В целом дискуссии того времени отражают образ мышления современных элит. У. Уоллес отмечал, что «внешняя политика Британии по-прежнему опирается на идеологические предпосылки, восходящие к эдвардианской эпохе».
Острые дебаты развернулись вокруг выбора между «англосаксонской» и «европейской» ипостасями национальной идентичности по аналогии с «геополитическими качелями» Лондона между Европой и США. Вторым важным аспектом,
вытекающим из этой дилеммы, стали дискуссии о роли страны на мировой арене: может ли Британия довольствоваться статусом европейской постимперии или должна претендовать на глобальное лидерство. Видение исключительной
миссии, по мнению многих исследователей, имманентно присутствует в политическом мышлении британских элит. Как пишет канадский эксперт С. Вучетич, поиск «глобальной роли» нельзя считать «эксклюзивным запросом отдельного
сегмента британского истеблишмента», так как он представляет «общественный консенсус» в Британии.
Дебаты об историческом наследии Британской империи возобновились в середине 2010-х гг. c началом агитационной кампании накануне референдума о членстве в ЕС, чтобы позже выйти на очередной виток общественных и академических дискуссий уже в новых условиях. Брекзит вновь спровоцировал рефлексию в политических кругах относительно международной роли страны, форм взаимодействия с бывшими колониями как источника международного
влияния, а также политики в отношении населения бывшей империи (дебаты об ограничении миграции, вопросы культурной адаптации и признания ошибок прошлого). Показательно, что, по опросам 2015 и 2016 гг., большинство британцев в целом положительно оценивали имперское прошлое. В 2020 г. уже только 32% респондентов называли империю поводом для гордости, в то время как 37% испытывали чувство стыда за колониальное прошлое. С брекзитом в британском общественно-политическом поле обозначились новые тенденции. Во-первых, тезис о том, что голосование в пользу выхода из Евросоюза объясняется «тоской по империи», возобновил интерес к имперскому наследию. Распространенное представление, что «среднестатистический брекзитер» (сторонник выхода из ЕС) – убежденный империалист, привело к обратному эффекту: элиты поспешили отмежеваться от постколониальной и неоимперской риторики. Глава МИД Л. Трасс (2021–2022), выступая с программной речью по внешней политике в декабре 2021 г., предложила отказаться от «борьбы с прошлым». Чуть ранее ее предшественник – глава МИД У. Хейг (2010–2014) – призвал страну отстраниться от «постколониальной вины» и демонстрировать более уверенную политику на мировой арене. Во-вторых, попытки объяснить решение о выходе из ЕС постимперской ностальгией при более детальном рассмотрении оказались значительным упрощением. Среди политических деятелей, неоднократно обращавшихся к имперскому и колониальному наследию, при этом являющихся сторонниками членства в ЕС, можно выделить Т. Блэра, Г. Брауна, Д. Кэмерона. Интересно также, что историк Н. Фергюсон, известный своей поддержкой британского колониализма, выступил против брекзита. Одновременно среди тех, кто осуждает имперское наследие, встречаются политики с отрицательным отношением к членству в ЕС. Так, канцлер казначейства в Кабинете Л. Трасс К. Квартенг, поддержавший брекзит, в 2012 г. в книге «Призраки империи: британское наследие в современном мире» описал недостатки имперского управления в Гане (родине его предков). Одновременно Д. Лэмми (потомок переселенцев из бывших колоний), теневой министр иностранных дел от оппозиционной Лейбористской партии, который неоднократно призывал власти признать ошибки имперского прошлого, выступал за членство в ЕС на референдуме 2016 г. В-третьих, тематика империи вышла на первый план межпартийной борьбы. Оппозиция использовала неоколониализм для нападок на правящий Кабинет, усматривая неоколониальные черты во многих внутриполитических решениях истеблишмента. Например, сделку с властями Руанды (апрель 2022) по переселению нелегальных мигрантов в специальный центр содержания беженцев в Африке с последующим определением их статуса оценили как «акт постколониализма», который напоминает об эпохе работорговли. Вопросы колониального наследия в обществе остро обсуждались в связи с выступлениями сторонников движения Black Lives Matter летом 2020 г. Еще ранее, в 2019г. в предвыборном манифесте Лейбористская партия пообещала включить в школьную программу историю Британской империи и раскрыть все ее ошибки.
Наконец, одним из новых трендов стали изменения в этническом составе политической элиты, что прямо не свидетельствует об изменении культуры принятия стратегических решений, а скорее отражает запрос общества на инклюзивную политическую среду. На последних всеобщих выборах 2019 г. в палату общин 66 мест (10% от общего числа мандатов) получили представители этнических сообществ (рекордный на данный момент показатель). Впервые в истории Британии премьер-министром (Р. Сунак), главой МИДа (Дж. Клеверли), главой МВД (С. Браверманн) стали потомки жителей британских колоний. В кабинетах Т. Мэй и Б. Джонсона во главе МВД были С. Джавид и П. Пател соответственно, а министром финансов в правительстве Л. Трасс – К. Квартенг, чьи предки были эмигрантами из бывших британских колоний. Усилилась рефлексия британского истеблишмента относительно прошлого, которую П. Бомонт назвал «ретротопией» – желанием задействовать историческое наследие для modus operandi на мировой арене. Дуализм такого образа мыслей состоит в том, что постколониальное наследие одновременно остается источником национальной гордости, но при этом аллюзии на него – предметом критики. Постимперский дискурс как важнейший элемент стратегического мышления современных британских элит продолжает оказывать значительное влияние не только на внутриполитическую повестку, но и на внешнеполитические приоритеты.
Противоречия «постколониального наследия»: внешнеполитический аспект
Распад империи способствовал обновлению британской послевоенной внешней политики. Однако вопросы о том, какую линию выстраивать в отношении бывших колоний и как позиционировать себя в традиционных зонах имперского влияния, долгое время оставались дискуссионными. В условиях холодной войны США выступали за максимально широкое военное присутствие Британии в различных регионах мира, что могло обеспечить (в случае необходимости) военную помощь ближайшего союзника. Вместе с тем неоимперские инициативы Лондона того времени противоречили американским интересам (Суэцкий кризис 1956 г.). Преемственность внешнеполитического планирования сегодня отражается
в тесных исторических, культурных, геополитических и имиджевых связях Британии с бывшими колониями, а также в повышенном запросе на пересмотр военных и экономических связей с союзниками. В этом контексте символическое
значение имперского наследия, которое влияло на международную идентичность, дополнилось усилившейся практической геополитической и геоэкономической ценностью. Сегодня от колониальных владений под британским суверенитетом остаются 14 заморских территорий – актив геополитического и «океанического» / морского влияния за рубежом. Защита этих владений является государственным приоритетом – там провозглашена власть британского монарха (включая обладающую особым международно-правовым статусом Антарктическую британскую территорию). Многие из этих территорий стали стратегическими опорными точками Лондона: Гибралтар и суверенные военные базы на Кипре – западные и восточные «ворота» в Средиземноморье, британская территория в Индийском океане (архипелаг Чагос) – важнейший для Лондона стратегический пункт в Индо-Тихоокеанском регионе (ИТР), Фолклендские острова – в Южной Атлантике.
Постколониальное наследие Британии является предметом территориальных и политических споров с потенциалом трансформироваться в «раздражители» в отношениях с крупными игроками. Например, в 2022 г. прямую поддержку
Буэнос-Айресу в его претензиях на Фолклендские (Мальвинские) острова выразил Пекин, что является среди прочего провокационной активностью Лондона в Южно-Китайском море. Сохраняющееся влияние в бывших колониях и доминионах посредством исторических, административных, правовых, финансовых и институциональных рычагов, в том числе в форме Содружества наций, остается связующим звеном с прошлой империей. В 15 государствах Содружества британский монарх по-прежнему является главой государства. В последние годы наметилась тенденция к отказу от британского администрирования в лице генерал-губернатора, представляющего власть британского монарха («рудимента» имперского прошлого). Местные власти Антигуа и Барбуда, а также Ямайки планируют поставить этот вопрос на референдум. Барбадос в ноябре 2021 г. уже был провозглашен республикой. Идея о том, что обращение к Содружеству после брекзита означает усиление «имперского круга», вновь порождает дискуссии. Британия и до брекзита стремилась удерживать связи с этими государствами и представлять их важнейшей частью внешней политики. Ссылка на Содружество является элементом внешнеполитической идентичности и содержится в официальном названии МИД Британии – Foreign, Commonwealth and Development Office.
С экономической точки зрения связи с Содружеством всегда вызывали споры. К началу 1970-х гг. на долю стран ЕЭС приходилось 22% британского экспорта, в то время как на страны Содружества – 19%. Для сравнения, в 2019 г. доля британского экспорта в страны ЕС составила 46%, в Содружество – 9%. В большей степени низкий экономический эффект от системы «имперских преференций» и отсутствие видимых политических дивидендов от Содружества способствовали
тому, что Лондон вступил в «Общий рынок». Более того, во время первого референдума о членстве в ЕЭС в 1975 г. главы 32-х государств Содружества подписали меморандум в поддержку британского членства в ЕЭС, ожидая через Лондон выйти на европейский рынок. Интерес для Лондона в большей степени представляют пять крупных экономик – Австралия, Канада, Индия, Сингапур и ЮАР. В совокупности на эти страны в 2022 г. приходилось 73% британского экспорта в страны Содружества и 67% импорта из стран объединения. Следует учитывать, что Содружество не является торговым блоком, поэтому речь идет об отношениях Британии с крупными экономиками на двусторонней основе. В этом случае на первый план выходит идея взаимодействия самостоятельных акторов, где отсылки к колониальному прошлому не приветствуются.
В политическом аспекте Британия на протяжении долгого периода стремилась, с одной стороны, дистанцироваться от неоимперских аналогий внутри объединения, что, например, отражал принцип равных членов. Генеральный секретарь Содружества наций Ш. Рампаль писал, что достоинством этой организации стало то, что она «утратила свою “британскость” (“Britishness”)». С другой стороны, Лондон удерживает там лидерские позиции: главой Содружества наций остается британский суверен. Это обстоятельство не только можно считать прямым наследием имперского прошлого, но и символом преемственности современного курса страны с имперскими / глобальными традициями. Исследователи даже выразили сомнения, можно ли назвать Британию «постколониальным государством». В 2013 г., например, Гамбия, которую Лондон критиковал за несоблюдение прав человека, покинула Содружество с формулировкой, что «это институт неоколониализма», однако в 2018 г. восстановила утраченное членство. Часть истеблишмента сегодня воспринимает Содружество как анахронизм. Б. Джонсон в газете Telegraph писал, что любовь Елизаветы II к объединению объясняется тем, что «Содружество обеспечивает ей восторженные толпы негритят с флажками».
Лондон постепенно несет политико-нормативные и имиджевые потери по линии взаимодействия с территориями, некогда входившими в Британскую империю. Ряд стран регулярно высказывают претензии бывшей метрополии в отношении колониального прошлого и ставят вопрос о выплате репараций. В 2021 г. Ямайка (оставалась британской колонией с 1655 по 1962) заявила о своих намерениях получить финансовую компенсацию за работорговлю и эксплуатацию ресурсов. Аналогичные требования высказывают власти Белиза. Визит герцогов Кембриджских в эту страну в марте 2022 г. в ознаменование платинового юбилея королевы сопровождался антимонархическими и антиколониальными выступлениями местных жителей. Массовые протесты были зафиксированы и на Ямайке. Комитет по репарациям Багамских островов обратился с петицией о требованиях финансовой компенсации от Лондона за годы рабства. В мае 2023 г. накануне коронации Карла III представители Организации защиты прав коренных народов (Indigenous Rights Organisations) из 12 стран Содружества, включая Канаду, Австралию, Новую Зеландию и Багамские острова, обратились к британскому монарху с требованиями официальных извинений за последствия колонизации, выплаты репараций и возвращения артефактов.
С выходом из ЕС Британия рассчитывала обратиться к странам Содружества как внешнеполитическому активу в экономическом и геополитическом аспектах. Б. Джонсон говорил о Содружестве как об «уникальной торговой возможности после брекзита». Однако эксперты еще до официального выхода Британии из ЕС отмечали, что Лондон может рассчитывать на Содружество только «как на глобальную сеть нетворкинга». Британии удалось заключить соглашения о торговле с 33 странами объединения, однако экономический эффект от них пока остается дискуссионным. Значительный экономический интерес представляют крупнейшие экономики – Индия, Австралия, Канада, ЮАР. Эти бывшие колонии / доминионы сегодня претендуют на роль самостоятельных центров силы и воспринимают Содружество как символическую структуру либо как форму проецирования собственного влияния. При этом малые страны (в классификации Содружества те, чье население не превышает 1,5 млн человек) за некоторыми исключениями видят в данной организации экономические и политические выгоды за счет доступа к международной помощи через специальные фонды объединения. Двойственность положения Британии в рамках Содружества, неоднозначность отсылок к имперскому наследию вынуждают Лондон искать рычаги влияния через систему двусторонних связей и малых альянсов как на государственном уровне, так и на уровне взаимодействия элит. Брекзит стал дополнительным импульсом не только к усилению внимания к Содружеству и историческим связям с бывшими колониями, но и к поиску возможностей использовать его как внешнеполитический актив. Саммиты глав государств и министров иностранных дел объединения Лондон активно использует как площадку для продвижения собственной международной повестки. Например, встреча глав государств Содружества в Лондоне 2018 г. имела символическое значение не только продемонстрировать статус Британии как глобального игрока, способного формировать долгосрочную повестку по экономическому и политическому сотрудничеству с широкой сетью стран-единомышленников, но и продвигать тематику общих угроз в сфере изменения климата, кибербезопасности и пр. На последнем саммите министров иностранных дел стран Содружества в марте 2023 г. в Лондоне речь шла об объединении как о «коллективном голосе» для продвижения демократии, прав человека, гендерного равенства и надлежащего управления.
В сущности, взаимодействие Британии со странами Содружества в институциональном плане составляет важнейший элемент внешней политики, внимание к которому усилилось в части имиджа и внешнеполитической идентичности страны на современном этапе. В политическом значении Британия продолжит задавать повестку в объединении, делать ставку на развитие отношений с крупными игроками, в то время как малые островные государства будут составлять политический актив для географической диверсификации внешней политики.
«Глобальная Британия»: пределы постколониального дискурса
Новая концептуальная установка «Глобальная Британия» (идея о «Глобальной Британии» появилась сразу после референдума 2016 г., в дальнейшем параллельно с переговорами о выходе из ЕС она концептуально наполнялась) спровоцировала широкие дискуссии о неоимперской природе внешней политики. Ее авторы отталкивались от традиций постимперского мышления и планирования, в частности опираясь на идею о триединстве внешнеполитических кругов, развили ее до предположения, что Британия находится на пересечении геостратегических и геоэкономических интересов двух мега-регионов – Евро-Атлантики и Индо-Пацифики. Британия как постимперия по-прежнему стремится к целям, которых ранее достигала за счет внушительных колониальных владений: экономическим (включая доступ к ресурсам и рынкам); геостратегическим (включая доступ к военным базам и территориям); имиджевым (включая обеспечение инструментов влияния и глобальной роли). При этом постколониальный дискурс брекзитеров обращался к колониальному наследию как к главному ресурсу, но не как к конечной форме достижения внешнеполитических задач. Критики, в свою очередь, увидели в новой политике своеобразную компенсаторную модель Британской империи в условиях деглобализации. В самой Британии и за рубежом концепцию «Глобальная Британия» обозначали термином «Империя 2.0.». Данные о том, кто первым ввел в обиход это выражение, разнятся. Нет точных сведений, было ли оно изобретением журналистов, так как впервые термин упомянула газета Times в марте 2017 г., или все-таки негласным обозначением новой политики, которую придумали чиновники. В любом случае речь не шла об официальном правительственном нарративе. Первый глава Департамента международной торговли Л. Фокс призвал отказаться от использования этого термина. Выражение «Империя 2.0.» подхватили идеологические противники брекзита и некоторые чиновники ЕС в ответ на заявления Британии о «самостоятельной внешней политике» после избавления от «европейской тюрьмы». Таким образом, аллюзии на неоимперский контекст внешней политики приобрели негативные коннотации, как и сама идея «Глобальной Британии». В содержательном плане новая концепция была окончательно оформлена в Комплексном обзоре стратегии национальной безопасности, обороны, развития и внешней политики Соединенного Королевства в марте 2021 г. Британские политические элиты дали сигнал, что отказываются от дихотомий «европоцентризм versus атлантизм», «европоцентризм versus связи с бывшими колониями», а продвигают новую, «глобальную» внешнюю политику. В документе подтверждается преемственность британских интересов в Евро-Атлантическом регионе, обозначенном как «домашний» для Британии, неизменность «особых отношений» с США, а также «поворот в Индо-Тихоокеанский регион».
Согласно Обновленному комплексному обзору, опубликованному правительством Р. Сунака в марте 2023 г., интересы Британии направлены на три мегапространства: Евро-Атлантика, Индо-Пацифика и более широкое соседство (wider neighborhood), которое включает в себя Африку, Ближний Восток, Арктику (с ее проекцией в Южном полушарии – Антарктикой). «Поворот в Индо-Тихоокеанский регион» в большей степени, чем другие направления новой внешней политики, наблюдатели начали связывать с проявлением постколониального мышления. Во-первых, угадывались прямые исторические аналогии между возвратом в регион «к востоку от Суэца» и имперским прошлым страны. Во-вторых, закрепиться в регионе, влиять на региональный баланс сил, а также архитектуру безопасности, равно как и развивать торгово-экономические связи, предполагалось за счет сохраняющихся исторических и политических связей с бывшими колониями (Австралия, Индия). С одной стороны, в развороте в Азию не просматривалось стратегической новизны. Как отмечают зарубежные исследователи, «постколониальные связи Британии и возможность влиять на региональных игроков представляли [для США] стратегический актив и в годы холодной войны». С другой стороны, с учетом изменения динамики процессов мировой политики и экономики, смещения центра тяжести на «глобальный Юг» и в Азию обращение к историческим связям с бывшими колониями, которые разделяют британскую систему ценностей, как и к «англосаксонской» идентичности (связи с «англосферой»), стало закономерной магистральной линией внешней политики за пределами Евро-Атлантики с учетом выхода из Евросоюза. Вместе с тем в регионе проявился неоднозначный постколониальный имидж Британии. Показательным примером спорного наследия стал статус архипелага Чагос, на главном острове которого (Диего-Гарсия) располагается британская военная база, арендованная США сроком до 2036 г. Британия проигнорировала консультативное решение Международного суда ООН от 25 февраля 2019 г. с требованием «завершить административный контроль над архипелагом», который препятствует его полной деколонизации. Оказавшись в положении выбора между стратегическими интересами и репутацией ответственного международного игрока, новый Кабинет Великобритании Р. Сунака в ноябре 2022 г. заявил о готовности начать переговоры с Маврикием о статусе архипелага. Такие сигналы свидетельствуют о попытке улучшить имидж страны в регионе и сгладить напряженность, которая может негативно отразиться на отношениях с Индией (в споре поддерживает Маврикий). При этом вряд ли стоит ожидать от Лондона реальных уступок в отношении территории, которая представляет для него стратегический интерес. Характер британо-индийских отношений иллюстрирует ограниченные возможности постколониального дискурса. В диалоге с Нью-Дели Лондону приходится апеллировать к диаспоральным связям, «общей истории», общим демократическим ценностям как к основе для взаимодействия, избегая колониальной тематики, которая вызывает раздражение у индийского истеблишмента.
Китай неоднократно обвинял Британию в постколониальном мышлении в регионе ИТР. Речь, в частности, идет о политике Лондона в отношении Гонконга (был передан под суверенитет Китая в 1997 г.). С тем чтобы продемонстрировать «моральную ответственность перед гражданами бывшей колонии», британские власти объявили о новой программе переселения мигрантов из Гонконга по паспортам британского гражданина за рубежом (BNO). Подписание нового военно-политического «вечного альянса» AUKUS между Австралией, Британией и США, который имеет целью формирование системы сдерживания КНР в регионе, быловстречено еще более эмоциональными оценками – «белый колониальный реванш против Китая». В обновленном Комплексном обзоре констатируется, что Британия уже обеспечила «поворот в Индо-Тихоокеанский регион» через невоенные инструменты – дипломатию, торговлю, технологический обмен и взаимодействие с региональными организациями наряду с умеренным военным присутствием (например, размещение в регионе в 2021 г. авианосной ударной группы). Основой британской внешней политики в Индо-Пацифике будет поддержка концепции свободного и открытого ИТР. Британия это трактует как «особый региональный баланс, который не допускает возникновения доминирующей державы и где широкий набор институтов и партнерств формирует стабильный, но адаптируемый региональный порядок; соблюдается территориальная целостность и разрешаются споры в соответствии с международным правом; судоходные пути остаются безопасными и открытыми». Главными «опорными точками» Лондона в регионе остаются бывшие колонии: Австралия, Индия, Сингапур, Индонезия, Малайзия, Филиппины, а также государства-единомышленники, например Япония, Южная Корея.
Такая трактовка концепта «свободного и отрытого Индо-Тихоокеанского региона» вновь заставила обратить внимание на элементы неоколониального мышления у современных политических элит. Указанный подход созвучен британской концепции баланса сил, который Лондон традиционно поддерживал на европейском пространстве. Еще один аспект связан с возросшим значением морской безопасности, что также отсылает к имперским временам, когда небольшое островное европейское государство контролировало существенные морские пространства. Неожиданно активность Британии в ИТР вызвала опасение и в Канберре. Выступая в феврале 2023 г. в Королевском колледже в Лондоне, министр иностранных дел Австралии П. Вонг (имеет китайско-британское происхождение) призвала британские власти отказаться от «колониального прошлого», если они хотят действительно укрепиться в Индо-Тихоокеанском регионе. Она обратила внимание, что характер 250-летних британо-австралийских отношений изменился, и теперь Австралия считает себя частью геополитического пространства, которое, по ее словам, стало «самым важным регионом нашего времени», где военное столкновение имело бы катастрофические последствия. На эти слова поступила реакция главы МИД Дж. Клеверли: «Вряд ли можно обвинять страну в неоколониализме, если ее внешней политикой руководит выходец из британской колонии». В. Трейделл, верховный комиссар Британии в Австралии, также в своем ответном выступлении «Наше путешествие за пределы колониализма» апеллировала к своему малайзийскому происхождению, говоря о новой британской политике в регионе, которая опирается на позитивное колониальное наследие.
При этом главное опасение региональных игроков состоит в том, что инерционное мышление бывших империй приведет к их стремлению доминировать в структуре региональной безопасности с риском военной эскалации. В обновленном Комплексном обзоре упоминания «Глобальной Британии» в отношении новой внешнеполитической стратегии были изъяты. В памфлете “Britain Reconnected” (март 2023 г.), посвященном внешней политике, Лейбористская партия назвала внешнюю политику консерваторов «постимперской рискованной “Глобальной Британией”». Теперь сам термин начали воспринимать как результат неудачной стратегической коммуникации предыдущих кабинетов. С этого времени ни в одном программном выступлении по вопросам внешней политики (Р. Сунака на банкете лорда-мэра лондонского Сити в ноябре 2022 г., Дж. Клеверли в декабре 2022 г. 2 и также в апреле 2023 г.) упоминание этого словосочетания не прослеживалось. В противовес риторике о «Глобальной Британии», которая в широких общественных дискуссиях воспринимается как наследие команды Б. Джонсона со всеми негативными постколониальными коннотациями, правительство Р. Сунака предложило новый подход, обозначенный как «терпеливая дипломатия» (patient diplomacy).
Нынешнее консервативное правительство стремится показать, что отходит от постимперской риторики, апеллируя к общему видению системы внешней политики, общим угрозам и ценностям c «историческими партнерами». Отталкиваясь от этой логики, действующий Кабинет намерен выстраивать связи с перспективными центрами силы «глобального Юга», такими как Индия, Индонезия, Бразилия, ЮАР, Эфиопия, Вьетнам, и другими быстрорастущими экономиками. В случае победы лейбористов на выборах 2024 г. возврата к термину «Глобальная Британия», очевидно, не произойдет, а новое правительство будет искать новые конструкции для определения целей и задач на мировой арене. При этом контуры внешней политики, заложенные консервативными правительствами после выхода из ЕС и обозначенные в стратегических документах, сохранят свою актуальность. Британская внешняя политика будет подчиняться логике развития системы международных отношений, одновременно стремясь оказывать на нее влияние. Лондон продолжит выстраивать новые связи между континентальными и морскими пространствами в условиях резкого возрастания конкуренции в международных делах и усиления противостояния ведущих центров силы за счет апелляции к своему глобальному статусу
Заключение
С момента распада Британской империи широкая академическая и общественная дискуссия с разной степенью интенсивности под влиянием исторических и политических факторов касалась проблематики колониального наследия
и переосмысления внешнеполитической идентичности. После решения покинуть Европейский союз Британия переживает очередной «постколониальный момент» своего стратегического планирования. С одной стороны, сторонники выхода из ЕС спровоцировали прямую аналогию новой внешней политики с постимперским проектом, с другой – общественные дискуссии и нападки оппонентов привели к тому, что понятие «Глобальная Британия» приобрело негативную окраску, став синонимом Британской империи. Роль постколониального наследия как ресурса внешней политики возросла, а следовательно, потребовала от Лондона активизации связей с бывшими колониями, в том числе по линии Содружества. Это, в свою очередь, спровоцировало претензии со стороны бывших колоний, что прежние методы доминирования европейских государств в регионах их традиционного влияния могут стать источником разбалансировки системы безопасности и создать угрозу военного конфликта. Доминантная роль Британии, в частности, в Индо-Тихоокеанском регионе не приветствуется.
Сегодня риторика о «Глобальной Британии» уходит на второй план, появляется запрос на выстраивание новых форм взаимодействия с «традиционными» союзниками. Современный британский истеблишмент ищет новые конструкции
для обозначения задач вне Европы, стремясь к глобальной роли, которая неизбежно будет ассоциироваться с постколониализмом. Стратегическое мышление британских элит, отстранившись от «имперского», продолжает «странствовать» между «глобальным» и «региональным» нарративами.
Кира Анатольевна Годованюк, Институт Европы РАН, МГИМО МИД России
Источник: журнал «Международная аналитика» № 2 2023
