Битва за контроль над Афганистаном идет [в формате] племя за племенем, деревня за деревней. Это сражение за сердца и умы, где «Талибан»* и «Аль-Каида»* знают нормы и нюансы трайбалистского общества лучше американцев и, возможно, лучше некоторых урбанизированных афганских руководителей, которые управляют страной.
Ричард Таппер
Особенностью целого ряда обществ Западной и Южной Азии является значительный вес в них так называемых традиционных структур, под которыми обычно подразумевают племена, кланы и расширенные семейства, а также отношения между ними и комплекс родовых связей в целом. Та или иная степень доминирования этого фактора в обществе позволяет квалифицировать такое общество как родо-племенное. В английском языке применяется термин «tribal society», обозначающий человеческие сообщества, в которых жизнь людей и отношения между ними во многом если не во всем определяют племенные обычаи и устои. Афганистан - страна, где племена и принадлежность жителей к племенам имеют колоссальное значение, особенно на фоне заметного проседания роли государства в жизни страны. Здесь абсолютно уместно и верно вспомнить слова авторитетнейшего средневекового историка и ученого Ибн Хальдуна. «Кровные связи естественны для людей… Из этой связи происходит тесная привязанность к родственникам и близким по крови… и человек чувствует позор, когда его родственник подвергается несправедливости или враждебному отношению». «Чувства каждого к своей родне и своей племенной солидарности важнее [всего]». При этом динамика социальной системы такого типа, как ее понимал Ибн Хальдун, определялась взаимодействием между племенами и «цивилизациями» городов, формировавших государство как институт. На основе умозаключений о трайбализме (от латинского tribus племя), приверженность к культурно бытовой, культовой и общественно политической племенной обособленности) Ибн Хальдун выстроил модель государственного строительства, в основе которой лежали племенная сплоченность/солидарность, а также сила религиозной доктрины, цементирующей связи между государством и различными групповыми единицами. Таким образом, тунисский ученый предложил теорию о триаде племя - религия - государство, каждый из элементов которой обладает разной силой на различных исторических этапах. Эксперты, в свою очередь, признают немалую созвучность современной афганской ситуации тому, что описывал Ибн Хальдун применительно к арабскому североафриканскому Магрибу. Небезынтересное суждение в этом же ключе сделал чешско-английский философ Эрнест Андре Геллнер: «В традиционном исламском мире (как его описал Ибн Хальдун, и как он потом еще долго существовал в неизменном виде) основой политического строя была сплоченность, а сплоченность могла возникнуть лишь в новых условиях племенной жизни, где никакое государство не заботилось о поддержании мира и потому безопасность человека зависела только от взаимного доверия соплеменников». В современном Афганистане, если отталкиваться от подхода Ибн Хальдуна, религия (ислам суннитского толка в лице группировки «Талибан») и племена находятся в сильной позиции, государство - в слабой. При этом исламская сплоченность не монолитна, а разделена по этническим и племенным линиям, в то время как клановая и племенная солидарность не просто находится на довольно высоком уровне, но и заметно укрепилась. Вместе с тем государство сегодня перешло в руки талибов, которые объединяют в себе как суннитский исламизм, так и пуштунский национализм. Появился шанс на соединение всех трех элементов воедино - центральной власти, исламской доктрины и трайбалистского уклада. Однако для этого новым правителям еще придется тщательно поработать с афганской «глубинкой». Надо отметить, что в конце ХХ века специфика традиционного общества в Афганистане была усвоена, пусть зачастую «потом и кровью», советскими военными и гражданскими специалистами. Как отметили Д.Тренин и А.Малашенко, русские в горах Гиндукуша поняли, «что реформы в традиционном обществе имеют свои пределы, а навязать модернизацию извне невозможно. Они поняли, как важно учитывать хитросплетения трайбалистских структур. Они узнали, что деньги здесь сильнее оружия, а религиозные убеждения и племенные обычаи сильнее денег». В 1990-х годах важным фактором стали значительный отток населения из восточного Афганистана в соседний Пакистан и параллельно этому де-факто утрата Кабулом контроля над местными племенами. Все это создало благоприятные условия для усиления среди них влияния исламских радикалов (талибы, ваххабиты и др.), которые начали направлять традиционную племенную воинственность против центральных властей. Ренессансу трайбализма и милитаризации племен способствовало и состояние непрекращающейся войны всех против всех. Подобное положение создавало постоянную проблему для Кабула, и нельзя утверждать, что талибы не столкнутся с нею.
За прошедшие 30 лет мало что изменилось в афганских реалиях. Вновь и вновь констатируется, что «широко распространенный афганский трайбализм и отсутствие ярко выраженной общенациональной идентичности были и остаются серьезным препятствием для социальной мобилизации». Авторитетный российский иранист В.И.Сажин подает фактически тот же тезис в более развернутом виде: «Присущий современному афганскому обществу традиционный трайбализм как форма его устройства диктует представления об особом доминирующем значении своего племени, этноса. Это остается актуальным и сейчас и не только в сельской местности, но даже в городах и среди образованных людей. Порой выбор профессии, работы, сферы деятельности, места жительства связан с принадлежностью того или иного человека к определенному племени, этносу. О влиянии племенных факторов свидетельствует тот факт, что в этой мусульманской стране в некоторых племенных объединениях (особенно пуштунских) основным сводом законов является не только шариат, но и гораздо более жесткий и архаичный племенной. Так, у пуштун это Пуштунвалай (образ жизни пуштунов). Во многом определяющим моментом является наличие у племен собственных вооруженных формирований, которые не всегда, а, точнее, редко подчиняются Кабулу». Трайбализм характерен не только для пуштунов. Это применимо, как считают специалисты, и, например, к афганским туркменам, и иным этническим группам, таким как нуристанцы, пашаи, бараки (баравки), белуджи, гуджары и др. В экспертных анализах работа с племенами именуется «племенной дипломатией» - фактически перевод с английского tribal diplomacy. Причем имеется в виду дипломатия не только со стороны внешних сил, но и со стороны внутренних. Данной теме посвящается все больше материалов, касающихся как Афганистана, Пакистана, Индии, так и региона Ближнего Востока и Северной Африки. Обобщая мнения аналитиков: взаимодействие с племенами ради достижения целей, имеющих политический характер, требует тщательного и аккуратного учета их традиций, интересов, исторического контекста, то есть «племенную дипломатию» следует осуществлять в тактичной и аккуратной манере. О такой работе в контексте усилий по достижению афганского урегулирования высказался министр иностранных дел Российской Федерации С.В.Лавров: «Это страна, многие десятки лет раздираемая противоречиями, в которых очень трудно достичь приемлемого национального согласия. Там племенная система, центральная власть никогда не была сильной. Многое достигалось через понятийные договоренности с губернаторами провинции». В свой первый визит в Афганистан глава американского Центрального командования Дэвид Петреус заявил в интервью «Ассошиэйтед пресс»: «Это страна, в которой поддержка племен и местных общин имеет ключевое значение… это страна, которая не имеет традиции присутствия центрального правительства в отдаленных провинциальных районах». По сути, речь идет о том, что афганское государство не получило укоренения в провинции, в сельском населении страны, и местные власти оказывались намного авторитетнее и потому сильнее центральных. Кабул как государственный центр не смог добиться единоличного права на использование вооруженной силы (так называемой монополии на легитимное физическое насилие внутри определенной области, если идти от определения М.Вебера), в стране действовали сотни вооруженных групп, порой не признававших иных интересов, кроме местных локальных и племенных. Причем это своего рода историческая традиция, когда правители Кабула еще в начале ХХ века вместо укрепления собственной армии занимались мобилизацией племен. До заключения Договора Равалпинди в августе 1919 года войну Амануллы-хана с англичанами вели пуштунские лашкары (лашкарами именуются племенные ополчения, которые не носят регулярного характера, а созываются по специальному призыву в целях обороны от некоего общего врага) с обеих сторон линии Дюранда. Они же сместили его в 1929 году, а затем лишили трона захватившего власть таджикского эмира Хабибуллу Калакани (он же Бача-и Сакао). В качестве вознаграждения юго-восточный Афганистан получил от нового правителя Надир-шаха максимальную автономию племен, освобождение от налогов и воинской обязанности. При условии, что в случае необходимости будут выставляться ополчения (лашкары). В юго-восточном Афганистане, в регионе Лойя Пактия, трайбалистские структуры никогда в истории не замещались государственной администрацией, соответственно, оставались релевантными и вооруженные отряды племен, которые, помимо прочего, играли роль своего рода общественных органов безопасности - так называемая система арбакаи. Таким образом, афганские, прежде всего пуштунские, племена и государство находились в постоянно меняющемся взаимодействии. Кабул то пользовался поддержкой, то был под ударом. По замечанию британского эксперта А.Ливена, пуштуны выступали против любого правительства, которое не имело бы традиционной или религиозной легитимности, заставляло бы платить слишком много налогов, пыталось бы в короткий срок серьезно изменить их образ жизни, общественное устройство и традиции. Вряд ли можно считать, что такая ситуация претерпела изменение только потому, что на календаре третье десятилетие XXI века.
Работа с племенами остается и останется неизменным занятием любой кабульской центральной власти. Это поняли даже американцы, притом что они всегда имели предубеждение против поддержки акторов, находящихся вне правительственного поля и контроля. Серьезную роль сыграл опыт Ирака, где задавить местную «Аль-Каиду» удалось лишь с помощью племенного военно-политического движения «Пробуждение» (Awakening). Отталкиваясь от его результатов, американский военный, майор сил специального назначения Джим Гант написал в 2009 году в своем кратком рекомендательном сочинении под названием «По одному племени» (One Tribe at a Time): «Стратегия, которая может помочь как США, так и народу Афганистана, - работать напрямую с их многовековой племенной системой. Мы можем сделать это, лишь отдав высший приоритет наиболее важной политической, социальной и военной силе в Афганистане - племенам. Необходимо взаимодействовать с этими племенами плотно и лично, с еще более глубоким культурным пониманием, чем до этого. Когда мы завоюем уважение и доверие одного из племен в одном из районов, появится эффект домино по всему региону и далее. Одно племя превратится в 25 и даже 50. Это окажет самое позитивное долгосрочное воздействие на текущую ситуацию». Данный подход кратко сформулировал и министр обороны США Роберт Гейтс, отвечая на вопросы аудитории после выступления в Институте мира в Вашингтоне 15 октября 2008 года: «В конце концов, единственное решение в Афганистане - это работать с племенами и провинциальными руководителями в целях создания противодействия «Талибану». Практически одновременно с ним, в том же октябре 2008 года, командующий силами НАТО в Афганистане генерал Дэвид Маккирнан (ранее служил в Ираке) заявил журналистам, что в деле «вовлечения племен впереди должны идти сами афганцы, им определять мотивацию и методы использования традиционных племенных верхушек для содействия общественной безопасности и помощи общинам». Тезис понятный - афганцам легче самим договариваться между собой, тем более что афганские племена имеют давнюю нелюбовь к обслуживанию интересов иностранных держав, находящихся в их стране со своими вооруженными контингентами. Тем не менее в рамках своей «племенной дипломатии» американцы, помимо прочего, занимались покупкой лояльности племен центральному кабульскому правительству, в том числе в виде ведения борьбы против талибов. Среди известных примеров - выплата за такую лояльность «помощи» (в основном оружием) в размере 1 млн. долларов племени Шинвари (южная часть провинции Нангархар) в 2010 году. При этом «сделка» в итоге развалилась, но полученное оружие один клан из Шинвари пустил в ход против другого в ходе конфликта из-за принадлежности участка земли. В свою очередь, талибы оказывали давление на племена в целях изоляции городов, в которых доминировали лояльные центральному правительству губернские и городские власти, а также для маргинализации афганской национальной армии. Очевидно, что исламисты подыгрывали многовековой традиции децентрализованного существования афганской территории и их обычаям. При этом «Талибан» нередко применял насилие в отношении вождей племен и командиров племенных ополчений, причем не только по политическим мотивам, но и экономическим - при попытках перехвата контроля над доходными контрабандными маршрутами. Поэтому далеко не все в племенах принимали сторону «Талибана» в предыдущее десятилетие - многие служили в армии и иным способом находились на стороне Кабула. После талибского взятия власти в стране такие люди вынуждены скрываться, нередко опираясь на помощь соплеменников, что не может не вызывать определенного раздражения в племенах. Еще одна точка соприкосновения талибов с трайбалистскими структурами - шариатские судебные органы, созданные «Талибаном» и позволяющие погасить межклановые и межплеменные конфликты, которые в противном случае оказываются поводом и причиной для постоянного состояния локальных вооруженных столкновений, прежде всего из-за споров в связи с неурегулированностью земельно-кадастровых вопросов. То есть, несмотря на собственный кодекс Пуштунвалай, племенам для самообуздания необходим надплеменной правовой механизм. Для Кабула эта роль подчас была невыполнимой, а услуги талибов пришлись ко двору. Тем более что посредниками в межплеменных конфликтах нередко выступали местные религиозные деятели, выводящие свою родословную от пророка Мухаммеда (так называемые сейиды) и, таким образом, имеющие непуштунское происхождение. Их деятельности, в том числе по пропаганде строгих исламских устоев, способствовали в 1980-х и 1990-х годах саудовские ваххабитские проповедники, которые массово присутствовали в рядах афганских моджахедов.
В этом контексте можно говорить о том, что племенные устои и привычки тянут в раздробленность и блокирующее всякое развитие раздельное существование кланов и племен, в то время как исламистская идеология талибов представляет собой объединяющую повестку с немалым потенциалом воссоздания условий для мира, стабильности и развития. Однако талибам-пуштунам все равно необходима «племенная дипломатия» для вовлечения пуштунского трайбалистского сообщества в общенациональный проект государственного строительства и модернизационного социально-экономического продвижения. И хотя племена с уважением относятся к исламским предписаниям, но на деле применяют их весьма выборочно - ситуация, напоминающая взаимоотношения между ваххабизмом как пуританским религиозным учением и аравийскими племенами. Свою дипломатию в отношении пуштунских племен реализовывал и Президент Афганистана в 2004-2014 годах Хамид Карзай (сам пуштун из клана карзáй племени попóлзай племенного союза дурранú, которого еще в 2001 г. квалифицировали как «пуштунского племенного лидера южного Афганистана»). В июне 2006 года он распорядился вооружить арбакаи (в качестве общественных органов безопасности и охраны) южных и восточных районов страны для патрулирования границы с Пакистаном. Также имелось в виду, что бойцов арбакаи будут инкорпорировать в ряды национальной полиции. Как бы то ни было, племенные формирования получили приличную подпитку оружием и укрепились. И даже поучаствовали в вытеснении талибов из многих районов. Как правило, основных причин «расхождений во взглядах» с талибами у племен две - финансы (в том числе доходы от контрабанды) и талибские строгие требования к поведению населения. По иронии, как рассказал в свое время министр иностранных дел Афганистана Ханиф Атмар, сотрудничавшие с американскими военными «лидеры племенных ополчений» оказались местными полевыми командирами моджахедов и, получив от американцев деньги и оружие, изгнав талибов, принялись сами собирать налоги с населения. В иных случаях против талибов восставали за противодействие открытию школ и якобы за засилье в талибских рядах (в отдельных районах базирования) выходцев из арабских и иных стран. Кроме этого, питающие талибов исламской идеологией религиозные авторитеты из числа сейидов (этнические непуштуны) проповедуют необходимость изменения «местного поведения», то есть местных обычаев, в сторону возвращения к строгим кораническим и пуританским поведенческим нормам. Это касается не только будто раздающихся из Кабула призывов к модернизации в западном духе, но и отдельных племенных социальных традиций, что не встречает должного понимания у племен, особенно если имеют место попытки насаждать исламский пуританизм и строгость давлением. Все это говорит о том, что талибы и племена, несмотря на фактическое происхождение первых из вторых, не находятся в гармонии и симфонии. Это два разных «угла». Третьим выступает государственная власть в Кабуле, которая сейчас в руках у «Талибана». Именно моральная и военная сила талибов, значительно перевесившая авторитет правительства А.Гани, оказалась притягательным фактором для племен, которые на данном этапе решили присоединиться к несомненным (еще на этапе до взятия Кабула) победителям. Как будет развиваться ситуация дальше, предсказать пока трудно. Ясно одно - «племенная дипломатия» необходима даже талибам при их практически повальном этническом тождестве с пуштунскими племенами. Этого будут требовать задачи восстановления народного хозяйства страны, прежде всего критической инфраструктуры, такой как авиатранспортное и наземное сообщение, энергетические и мелиорационные объекты.
Конечно, в современных условиях трайбализм имеет свои явные недостатки и ограничения, однако он отнюдь не является неким пережитком, анахронизмом или реликтом прошлого, напротив, это динамичный адаптирующийся институт, который играет серьезную социально-экономическую роль, обеспечивает безопасность для членов племен и наряду с шариатом формирует правовую систему, позволяющую разрешать межплеменные, межклановые и межсемейные конфликты и споры. Игнорирование этого фактора было бы не просто ошибочным, а, возможно, даже фатальным, особенно если речь идет не о столице и примыкающих районах, а о глубоко провинциальной ситуации. Ввиду заинтересованности российского делового сообщества в участии в постконфликтном восстановлении Афганистана ему тоже придется налаживать контакты не только с центральными властями, но и с губернскими и локальными, включая лидеров племен. Востребованность «племенной дипломатии» явно будет высокой. Потребуются учет местных нюансов и специфики и соответствующие кадры. К этому надо быть готовым, даже с тем пониманием, что опыт подобной работы с афганцами у нашей страны в целом наработан.
* организации запрещены в РФ
Айдар Аганин - заместитель директора Департамента внешнеполитического планирования МИД России, кандидат политических наук
Источник: журнал «Международная жизнь» № 1 2022
