Доводилось ли вам слышать такое выражение: однополушарный человек? Слишком прямолинейный, не знающий оттенков и нюансов, всё красящий одной краской и не понимающий шуток и юмора. Такой человек труден в общении, но зато, как исполнитель, он безупречен: всё порученное выполнит в точности, не отступая ни на шаг от данного ему задания. Но значит ли это, что он в самом деле думает одним полушарием и что у него, как говорят, «одна извилина»?
Нобелевская премия за исследование расщепленного мозга
О том, что большие полушария коры головного мозга функционально не идентичны, было известно еще с середины XIX столетия. Например, что афазия, потеря речи, развивается у людей с повреждениями или опухолью в области задней части нижней лобной извилины именно левого полушария (так называемая зона Брока). А при поражении задней части его нижней височной извилины теряется способность к пониманию чужой речи. Но настоящий прорыв в этой области произошел лишь в 60—70-х годах ХХ века. Этот прорыв, ознаменованный Нобелевской премией (1981), связан, прежде всего, с работами американского невролога Роджера Сперри, изучавшего больных с так называемым расщепленным мозгом. Что это означает? В норме левое и правое мозговые полушария функционируют как единое целое благодаря соединяющим их нейронным путям, проходящим через мозолистое тело — образование, расположенное непосредственно под корой головного мозга, как раз по ее середине, и состоящее из скоплений нервных волокон, связывающих между собой оба полушария. Поэтому любой сигнал, поступающий в левое полушарие (скажем, изображение, фиксируемое правым полем зрения и, в силу перекреста зрительных путей, проецирующееся в противоположную область коры), сразу же становится достоянием правого полушария и наоборот. Именно это свойство мозга — широкая иррадиация возбуждения — навело на мысль американских медиков лечить особо упорные случаи эпилепсии оперативным путем — рассечением мозолистого тела. И действительно, операция эта, называемая комиссуротомией, избавляла большинство пациентов от изнуряющих судорожных приступов, причем внешне это никак не отражалось на их поведении. И лишь в ходе специальных исследований удалось выявить более тонкие возникающие при этом нарушения. Так, больные с рассеченным мозолистым телом не могли назвать предмет, изображение которого появлялось на несколько секунд в их левом поле зрения (например, яблоко), так что создавалось впечатление, что они его вообще не видели. Однако в ответ на просьбу найти этот предмет среди им предъявленных они выбирали именно яблоко. Это говорило о том, что изображение, проецирующееся в правое полушарие, воспринято правильно. Так было показано, что деятельность правого полушария помогает человеку узнавать предмет, хотя не позволяет выразить это словами. И наоборот, изображение яблока, предъявленное правому полю зрения, то есть, левому полушарию, сразу же идентифицировалось испытуемыми, которые на вопрос экспериментатора уверенно отвечали: «Это — яблоко». Данная способность левого полушария понимать и продуцировать речь, в принципе, была известна и раньше, а потому, учитывая ее роль в жизни человека, оно традиционно считалось доминирующим. Правое же до поры до времени пребывало как бы в его тени, а его специфика представлялась достаточно туманной. Но все изменилось после работ Сперри. Так, например, выяснилось, что для пациентов с рассеченным мозолистым телом оказалось недоступным многое из того, что не составляет труда для человека с целостным мозгом. Правая рука, руководимая левым полушарием, на которую большинство из нас привыкло полагаться, подводила их при некоторых самых, казалось бы, простых задачах. Она не могла перерисовать несложные геометрические фигуры, не могла сложить незамысловатые конструкции из кубиков или найти на ощупь элементарные бытовые предметы — все те операции, с которыми прекрасно справлялась левая рука. То есть, управляющее левой рукой правое полушарие во всех описанных случаях превосходило левое полушарие. И только в письме, а также в случаях более тонких манипуляций последнее было действительно незаменимым. Не менее интересными получились результаты, связанные со сравнением лингвистических способностей левого и правого полушарий. При этом исследователей особенно интересовали языковые возможности правого мозга. Выяснилось, что он демонстрировал хорошее понимание речи, если мог ответить не словами — например, найти предмет, соответствующий своему названию. Проблемы начинались с предъявлением глаголов. Более сложные в лингвистическом отношении они оказались для правого полушария слишком крепким орешком и обнаруживали ограниченность его возможностей при оперировании вербальным материалом, с которым легко справлялось левое полушарие.
Как «думают» левое и правое полушария
Работы Р. Сперри положили начало широкому фронту научных исследований. При этом ученых особенно занимал вопрос, как «думает» левый и правый мозг и существуют ли между ними какие-то принципиальные различия. Одна из медицинских технологий, позволяющая попеременно «выключать» левое или правое мозговые полушария без рассечения мозолистого тела, пришлась здесь как нельзя кстати. Метод этот, связанный с электросудорожной терапией, сопровождается временным угнетением коры больших полушарий. И когда по окончании сеанса к пациенту возвращалась способность понимать и отвечать на вопросы, одно из его полушарий оставалось на время более угнетенным, чем другое, и ученые получили, таким образом, возможность исследовать мышление «однополушарного» человека. Одним из тестов, которые в этой ситуации предлагали испытуемым, были логические задачи типа: «Все обезьяны могут лазить по деревьям. Енот — обезьяна. Может ли енот лазить по деревьям?» Те, у кого активным было левое полушарие, отвечали на этот вопрос положительно, и наоборот. При этом пациенты с левополушарным мышлением прекрасно отдавали себе отчет, что енот лазить по деревьям не может, и на прямо поставленный вопрос отвечали «нет». Но они шли на поводу у коварной логической посылки «енот — обезьяна», которая оказывалась для них важнее реального положения вещей. Таким образом, в этом и ряде других подобных ему экспериментов было показано, что левое полушарие в своем мышлении больше ориентировано на логические конструкции, чем на живую реальность, и что оно лучше приспособлено для оперирования причинно-следственными связями. Стихией же правого мозга является не столько анализ, сколько синтез, причем доступную ему информацию он не раскладывает по полочкам, а обрабатывает практически одновременно и схватывает, так сказать, «на лету». Поэтому он лучше ориентируется в сложных взаимосвязях и пространственных взаимоотношениях, успешнее распознает зрительные и звуковые образы и их оттенки (выражение лица, голос, интонацию), «понимает» музыку и так далее. В то же время ахиллесовой пятой правого полушария является неосознаваемость связанных с ним поведенческих реакций, хотя они могут быть вполне адекватными. Но дать им внятное объяснение «правополушарный» человек не может. Равно как ничего не может сказать и о движущих мотивах своего поведения — для этого у него просто нет слов. А если учесть, что процесс обработки информации осуществляется правым полушарием чуть быстрее, чем левым, то сама собой напрашивается версия «разумного» поведения людей в экстремальных ситуациях, когда у них просто нет времени для принятия взвешенных решений. Не успевая даже по- думать, они интуитивно совершают порою единственно верные действия и поступки, после чего и сами не могут понять, как это у них получилось. И единственное в данном случае объяснение: «дирижером» этого, на первый взгляд, спонтанного поведения, является именно правое полушарие, хотя оно и неспособно дать отчет в том, что им же было инициировано.
Оборотная сторона логического мышления
Все мы со школьной скамьи помним, что существуют два вида мышления — образное и логическое, хотя порою смутно представляем, что за этим стоит. И если спросить «человека с улицы», он, скорее всего, ответит, что логическое мышление характерно для людей науки, тогда как писатели и художники мыслят образами. И на этом его познания, вероятно, и закончатся. Ну, а вот настоящая статья, это что — пример логического или образного мышления? На первый взгляд, как будто логического, потому что в ней говорится о результатах научных исследований. Однако если бы она была написана чисто логическими средствами, вы едва ли бы дочитали ее до конца. А чтобы овладеть школьным или институтским учебником, написанным добросовестно, но без выдумки, нужно приложить волевое усилие, и порою немалое. А вот «Золотой теленок» читается почему- то сам собой, безо всяких усилий. Так в чем же причина? Можно подобрать целый ряд эпитетов — плоский, линейный, однозначный — для характеристики текста, служащего чисто информационным целям — инструкции по эксплуатации бытовых приборов, лекарственной аннотации и тому подобное. Зачастую этим эпитетам придается чуть-чуть уничижительный оттенок, что не совсем справедливо. Ведь логическое, или, по-другому, вербальное, аналитическое, мышление возникло как инструмент общения людей и, благодаря используемым им общепонятным словам и выражениям, делает доступными окружающим наши мысли и намерения. А потому важнейшая из его задач — сделать так, чтобы люди могли понимать друг друга, без чего их сосуществование не продлилось бы и дня. И можно привести сколько угодно примеров, когда однозначность высказывания является непременным условием такого понимания. В самом деле, хороши бы мы были, если б давали повод произвольно трактовать наши слова — в магазине при покупке товара, на работе при общении с подчиненными и, уж тем более, в армии при отдаче приказов и команд. Но, с другой стороны, оно же, это мышление, обедняет наше мировосприятие, поскольку по природе своей альтернативно и, как в компьютере, знает лишь два варианта ответа: да — нет, черное или белое, то есть представляет собой заведомо упрощенную модель действительности. Да, модель эта во многих отношениях очень удобна, поскольку вносит элемент упорядоченности в картину окружающего нас «прекрасного и яростного мира». Она позволяет выявлять и фиксировать присущие ему закономерности и связи, чем, собственно, и занимается вся наука. Но отразить по-настоящему его противоречивую многосложность, логическое мышление, к сожалению, не в состоянии.
И вот тут самое время вспомнить нашего «однополушарного» человека, о котором говорилось в начале настоящей статьи. Конечно, под этим понимаются, прежде всего, люди с преобладающим левополушарным мышлением, то есть пребывающие в плену жестких логических схем, которые заслоняют для них не вписывающуюся в это прокрустово ложе текучую живую действительность. «Делай мое плохое, а не свое хорошее», говорит своим подчиненным герой романа Александра Бека «Новое назначение», солдат партии, как он сам себя называет, министр Онисимов. Да, такие люди, раз приняв какую-то систему взглядов, от нее уже не отступятся, куда бы не вывела их жизненная кривая. И, может, поэтому они так восприимчивы к навязанным сверху догмам, а в социальном плане легко управляемы. Напротив, «бессловесное» правое полушарие не знает четкой границы между «да» и «нет» — оба они сосуществуют одновременно, не отменяя друг друга, иллюстрацией чему может служить почти вся художественная литература. В самом деле, кто Остап Бендер — положительный или отрицательный персонаж? Ни мы, читатели, ни его авторы не могли бы с уверенностью ответить на этот вопрос. И именно эта его амбивалентность служит залогом полнокровности художественного образа. А знаменитая реплика Бендера, когда он после неудавшейся попытки шантажа Корейко наносит ему на прощание чувствительный укол: «С таким счастьем и на свободе». Сколько разнообразных смыслов вложено в эти шесть слов мстительным Остапом! Тут и ирония, и угроза, и философский подтекст, и все эти смыслы и планы, наслаиваясь и обогащая друг друга, бесконечно расширяют содержательное пространство этой коротенькой фразы. Но особенно наглядно специфику правополушарного мышления демонстрируют наши сны. Вообще-то, в сновидениях участвуют оба мозговых полушария, однако роль их бывает различной. Так, писатель Сергей Довлатов уверял, что почти не видит снов, а если что-то и снится, то совершенно незначительное. Например, что у него не хватает денег расплатиться в ресторане. И если это не писательский вымысел, то налицо пример сновидения, где ведущая роль принадлежит левому полушарию, в силу чего оно так легко облекается в словесные одежды. Однако бывают сны, которые затрагивают самые глубины нашего «Я», когда мы испытываем мгновения щемящего счастья или тоску почему-то несбывшемуся, видим дорогих нам умерших близких, терзаемся угрызениями совести и так далее. Но если, проснувшись наутро, мы захотим поделиться пережитым с окружающими, то выясняется, что передать это словами практически невозможно. В сознании сохраняется только образ сна, его скелетная конструкция, сама же материя сна, его живое наполнение ускользают от нас, так что все попытки его пересказа выглядят рядом с ним бледной тенью, и мы, махнув рукой, в конце концов, отступаем.
Асимметрия мозговых полушарий в интерпретации психолога
Но было бы ошибкой представлять дело так, будто на место метафорического однополушарного человека мы предлагаем подставить двухполушарного — носителя двойного мозга. Подобный «кентавр» существует только в головах ученых, которым он необходим как модель, позволяющая лучше разобраться в том, как функционирует целостный мозг, да в эксперименте. На самом же деле левое и правое полушария не конкурируют, а дополняют друг друга. А кроме того, выяснилось, что четкому разграничению вербального и невербального (образного) мышления противоречит целый ряд фактов. Так, правое полушарие, будучи не способно к продуцированию речи сохраняет возможность ее понимания, хотя и в ограниченных пределах — например, при представлении наименованных объектов или простых действий. Вместе с тем оно становится в тупик перед сложными предложениями и омонимами, смысл которых может быть понят только из контекста. То есть воспринимает словесную информацию так же, как и левое, но сама эта информация должна быть простой и однозначной, не требующей дополнительного осмысления. С другой стороны, не удалось выявить различий между уровнем активации полушарий при прослушивании музыки, принадлежащей к заведомо невербальной информации. И еще одно интересное наблюдение. Известно, что повреждение правого полушария (инсульт, травма, опухоль мозга) приводит к утрате творческих способностей не только у художников и музыкантов, что объяснимо, но также у поэтов, чей материал — слово, и даже у математиков. При этом последние, сохраняя способность к решению задач с четким алгоритмом решения, не в со- стоянии справиться с нетривиальными задачами, требующими поиска новых, нестандартных подходов. Получается, таким образом, что не любое оперирование словами относится к компетенции левого полушария, так же как оперирование образами не является монополией правого мозга. Но если слова и образы не привязаны жестко к соответствующему полушарию, то что же тогда лежит в основе их функциональной асимметрии? Вот как подошел к решению этой проблемы российско-израильский нейропсихолог, действительный член Нью-Йоркской Академии наук, профессор В. С. Ротенберг. Начнем с речи. Если заглянуть в толковый словарь, нетрудно заметить, сколько разнообразных значений кроется почти за каждым употребляемым нами словом. Возьмем для примера словарь Ожегова и, не мудрствуя, выберем первое, что попадется нам на глаза. Скажем, капитан. Вот какие толкования предлагаются там для этого понятия. Командир судна; офицерское звание, а также лицо, носящее это звание; глава спортивной команды. И как, скажите, вне контекста разобраться, о каком именно капитане идет в данном случае речь? А между тем, дабы не растекаться мыслью по древу, человеку нужно так выстроить ту или иную фразу, чтобы его поняли другие. А это значит: создать такую структуру из образующих ее слов, где каждое из них отвечало бы максимально узкому вкладываемому в него конкретному смыслу. «Такая аккуратно подстриженная под машинку логического мышления картина мира, — пишет Ротенберг, — является уже не картиной в полном смысле этого слова, а моделью, удобной в обращении». И совершенно по-другому обстоит дело в случае образного мышления. Оно не стремится к конкретизации смысла воспринимаемых или воображаемых нами объектов, а представляет их так, как они есть, во всей их многосложности и многозначности.
Собственно, таковы рожденные творческой фантазией образы художественной литературы, театра или живописи. Они могут быть необычайно сложны и многосмысленны, но эта не та многосмысленность, которую предлагает нам словарь Ожегова. Потому что все эти смыслы присутствуют в них одновременно как реализованные и не реализованные потенции, и каждый из них (если речь идет о высоких образцах) практически неисчерпаем. Так, например, уже четыреста лет существует в мировом культурном пространстве образ Гамлета, и все эти четыреста лет режиссеры и актеры не устают к нему возвращаться, открывая в нем что то новое. Не потому ли, что всё это уже было заложено при его создании? Итак, если левое полушарие, пропуская окружающую действительность через логический фильтр, фактически ее омертвляет и схематизирует, то в правом она представлена во всем своем богатстве и живой противоречивости. Но эти ее противоречия не исключают друг друга, как в логической схеме «или-или», а сосуществуют одновременно, как это и бывает в действительности. Поэтому на фоне того клубка одномоментно устанавливаемых взаимосвязей, с которыми работает правое полушарие, левому, в сущности, делать нечего — никакой логический расклад здесь невозможен. И вот в этом — в способе обработки информации — и кроется, по Ротенбергу, причина функциональной асимметрии мозговых полушарий, каждое из которых отвечает своей специфике, своей стратегии мышления, хотя обе они, как уже было сказано, равно необходимы гармонично организованному человеку. Но тогда с неизбежностью встает вопрос: как могло возникнуть подобное «разделение труда»? Ведь ни у кого из высших животных ничего подобного нет, несмотря на кое-какие начатки логического мышления у человекообразных обезьян, у собак, дельфинов, некоторых птиц и так далее. Его происхождение современная наука связывает, прежде всего, с речью, а также с ведущей ролью правой руки, управляемой левым полушарием. Как полагает канадский психолог Д. Кимура, именно развитие правой руки как органа языка жестов и ее манипулятивных способностей привело к формированию особых функций левого полушария. И поскольку вербальное мышление оказалось закрепленным за структурами левого полушария, то перед высвобожденным от этих функций правым мозгом открылись возможности для его глубокой функциональной перестройки. Так возникли присущие только человеку художественное мышление и творческая интуиция, что позволило ему подняться на более высокую эволюционную ступень.
Почему китайцы не открыли дифференциального исчисления
Увы, цивилизационный крен, сложившийся в большинстве стран западного мира, когда вся система образования работает на развитие левополушарного мышления, не способствует гармонизации межполушарных отношений. Ведь даже уроки литературы — и россиянам это известно не понаслышке — базируются на формально-логическом анализе художественных произведений, что в конечном итоге отбивает у детей всякий к ней интерес. Что же говорить тогда о точных науках! И педагоги, и психологи бьют тревогу. «Интеллект человека, — утверждает американский ученый Г. Гарднер, — не сводится к решению математических, логических и вербальных задач, входящих в традиционные тесты интеллекта» (включая и знаменитый IQ). «Надо предостеречь школу от левополушарного обучения, — вторит ему нейрофизиолог из Санкт-Петербурга проф. Н. Н. Трауготт. — Это воспитывает людей, не способных к реальным действиям в реальной ситуации». Да что говорить, если даже Альберт Эйнштейн, страдавший в детстве дислексией, не блистал в школьные годы успехами по физике и математике. А на вопрос психолога Ж. Адамара о своей творческой кухне отвечал так: «Слова, как они пишутся или произносятся, по-видимому, не играют какой-либо роли в моем механизме мышления. В качестве элементов мышления выступают более или менее ясные образы и знаки физических реальностей». И где бы он был со своей ярко выраженной «правополушарностью» в сегодняшней российской школе, подстриженной под гребенку ЕГЭ? Но гармонизация двух типов мышления — это еще и кросс-культурная проблема.
В повести А. Чехова «Скучная история» есть такой диалог. Вечно брюзжащий филолог Михаил Федорович разглагольствует перед своим коллегой, главным героем повести, от лица которого ведется повествование, профессором медицины Николаем Степанычем: «Между учеными европейцами и китайцами, не имеющими у себя никаких наук, разница самая ничтожная, чисто внешняя. Китайцы не знали науки, но что они от этого потеряли?» — И мухи не знают науки, — говорю я, — но что же из этого?» В самом деле, почему великие изобретатели бумаги и пороха, имея за плечами тысячи лет культурного развития, не додумались до дифференциального исчисления, не открыли электричества и магнетизма? Японская цивилизация во многом сродни китайской, и вот что, как бы отвечая на этот вопрос, пишет руководитель исследовательского центра в Йокогаме Макото Кикухи в статье «Творчество и способы мышления: японский стиль». В процессе общения японцы не склонны пользоваться однозначными формулировками типа «да-нет», а жесткое деление на «белое» и «черное» несвойственно их культуре. И если для «буквенного» английского языка характерна выраженная структурность, отчего он так удобен для науки, то японские иероглифы — это сложные «паттерны» слов и даже целых выражений, которые воспринимаются сразу, а не анализируются в деталях. Отсюда и некоторые особенности «японского научного стиля», опирающегося на какие-то обобщенные основополагающие представления, что позволяет японскому исследователю сравнительно легко схватывать суть проблемы, часто даже без ее предварительного анализа. Кикухи приводит случай, когда на международном симпозиуме по электронике один американский ученый задал докладчику-японцу простой вопрос: пытался ли он проводить некоторые важные с его точки зрения измерения? В ответ японец начал говорить о вещах, казалось бы, не имевших никакого касательства к заданному вопросу, но необходимых, по его мнению, чтобы перейти непосредственно к ответу. В конце концов, американец не выдержал и довольно невежливо оборвал своего коллегу: «Можете вы сказать прямо — да или нет?» В то же время «японскому стилю» зачастую недостает независимости мышления, осознания своей «особости», выделения себя из окружающего социума, что характерно для европейского индивидуализма и без чего невозможно противопоставить собственное мнение устоявшимся стереотипам. А ведь только так и рождаются новые идеи.
Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда. Лишь у подножья Престола Божья, в день Страшного Суда! — сказал когда-то Р. Киплинг, тонкий знаток восточного менталитета и восточных обычаев. Конечно, это лишь поэтическая гипербола, но какая-то доля истины в этих стихах всё же есть. И если под слово «сойтись» подставить «понять», то окажется, что не только национальные или экономические интересы разделяют сегодня народы западной и восточной культуры, но и специфика их мышления и мировосприятия — преимущественная «правополушарность» у китайцев, японцев и других родственных им этносов и преобладающая «левополушарность» у европейцев и американцев. Плохо это или хорошо, но это факт, с которым нельзя не считаться, а в условиях нынешнего глобального мира — тем более. И от того, сумеют ли прийти к взаимопониманию две этих ветви мировой цивилизации, зависит слишком многое, а потому никакие усилия в этом плане не могут считаться чрезмерными. Ведь обе они призваны, по идее, дополнять и взаимообогащать друг друга, так что без любой из них наш мир был бы неполон.
Рейф Игорь Евгеньевич, журналист, по образованию врач.
Источник: журнал «Знание - сила» №2 2020
