Казахстан и китайская энергетическая стратегия
Угроза «сырьевого голода» была одной из причин, по которым КНР ещё в 1999 г. провозгласила политику «выхода за рубеж». Об этом же говорит и программа развития энергетики на среднесрочную и долгосрочную перспективу (2004–2020 гг.), которая была принята Государственным советом КНР. К ключевым пунктам этой стратегии относились: поиск новых месторождений нефти как внутри страны, так и за рубежом; увеличение стратегического запаса нефти в связи с непредсказуемостью мирового нефтяного рынка; обеспечение безопасности транспортировки нефти по суше и по морю. В рамках общей стратегии с сентября 1997 г. и до июня 2001 г. применительно к ЦА реализовывался подход, обозначавшийся в китайских источниках как «Этап усиления сотрудничества». В сентябре 1997 г. между КНР и Казахстаном было заключено межправительственное соглашение о сотрудничестве в нефтегазовой области. Это событие стало знаком наступления нового этапа политики Пекина в Центральной Азии. В этот период ситуация в регионе характеризовалась тем, что по мере усиления влияния движения «Талибан» и ухудшения ситуации в Афганистане расширялась сфера сотрудничества в области безопасности между Китаем и центрально-азиатскими республиками с пограничных территорий на всё региональное пространство. В свою очередь, улучшение экономических условий в странах ЦА предоставило благоприятные условия для торгово- экономического сотрудничества между странами региона и КНР. В конце XX –начале ХХI века экономика КНР демонстрировала максимально бурный рост, в результате чего сильно рос спрос страны на энергетические ресурсы для обеспечения устойчивого экономического развития. Центральная Азия стала потенциальным и дополнительным источником энергии для Китая. В этот период, по оценкам китайских исследователей, заметнее становилась тенденция разрыва уровня экономического развития между западной и восточной частями КНР. В целях поддержания стабильности правительство Китая предприняло стратегию «Освоение Запада». В политике Пекина место и роль центральноазиатских государств возросли, страны региона стали важными торгово- экономическими партнёрами именно для Синьцзяна. При этом надо учитывать, что, несмотря на многочисленные разговоры о переносе производства с востока на запад КНР и программы по «развитию Запада», главные экспортоориентированные кластеры в Поднебесной попрежнему находятся на восточном побережье страны, а региональные диспропорции сохраняются. В этой связи Казахстан стал рассматриваться Пекином как удобный партнёр, через территорию которого может осуществляться не только транзит энергоресурсов в КНР из других стран. Одновременно сама РК претендовала на роль прямого поставщика нефти и газа в Китай. Хотя, если посмотреть на цифры, до последнего времени основными покупателями казахстанской нефти являются европейские государства. Почти 70 % добываемой в РК нефти экспортируется в западном направлении через Каспийский трубопроводный консорциум. А его учредители заявляли, что недавняя модернизация КТК позволит увеличить долю поставок казахстанской нефти до 52–60 млн т в год, а чуть позже и до 67 млн т. Ситуация с нефтяным экспортом РК в КНР выглядит не слишком радужно: с 2013 по 2017 гг. экспорт казахстанской нефти в Китай сократился в 10 раз: с 8,7 млрд долл. в 2013 г. до 853,4 млн долл. в 2017 г. В 2018 г. Казахстан продавал Китаю нефти меньше, чем в Румынию. Более того, за этот же период Китай для Казахстана перестал являться крупнейшим азиатским партнёром. Пальму первенства перехватила Южная Корея, хотя ещё в 2013 г. Сеул вообще не закупал казахстанскую нефть. К. Сыроежкин в начале 2019 г. указывал: «Спрос на казахстанскую нефть в Китае падает уже три года подряд. И это нормальная тенденция. Параллельно увеличиваются поставки из России и Латинской Америки. Мы тут не главные –у нас объём внешней торговли с Китаем в 2018 г. составил порядка 18 млрд долл., а объём внешней торговли Китая с миром перевалил за триллион долларов. Хотя для нас эти объёмы и значимы, однако повлиять на что-то мы не можем». Параллельно увеличивался поток трудовых мигрантов из Китая в Казахстан. С 2008 г., согласно статистике, в РК стали активно прибывать граждане КНР для работы. В 2015–2016 гг. число трудовых мигрантов из Китая выросло на 100 % – на 1 июля 2016 г. в Казахстан приехали 11 713 граждан Поднебесной. С 2013 г. КНР объявила о начале реализации своей мегаинициативы «Один пояс – один путь» (Центральной Азии непосредственно касается главная часть данного суперпроекта – Экономический пояс Шёлкового пути (ЭПШП). К настоящему времени инициатива превратилась в базис всей внешнеэкономической и внешнеполитической деятельности Китая.
В рамках инициативы «Один пояс – один путь» КНР строит нефтяные и газовые магистрали из России и стран Центральной Азии через Пакистан и Мьянму (в обход Малаккского пролива), а также терминалы для нефтяных танкеров и регазификации СПГ из стран Персидского залива, Австралии, РФ, стран ЮВА. В целом эта программа должна снизить уязвимость поставок и обеспечить достаточное предложение углеводородов по приемлемой для Китая цене. При этом китайские аналитики единодушно указывают на обеспеченность инициативы КНР значительным финансовым ресурсом: безусловным фактором превосходства «Экономического пояса Шёлкового пути» над другими проектами является финансовое могущество Китая, который способен финансировать грандиозный замысел. Китай в настоящее время стал ведущим кредитором и инвестором экономик республик ЦА. Только в ходе сентябрьского визита С. Цзиньпина в 2013 г. в четыре страны региона было подписано контрактов (меморандумов) на общую сумму в более чем 60 млрд долл. В Казахстане, в частности, в ходе визита состоялась «сделка с казахской нефтяной корпорацией, разрабатывающей одно из месторождений в Каспийском море, на сумму в 5 млрд долл. Этот контракт стал одним из серьёзных успехов китайской экономической политики: благодаря тому, что China National Petroleum Corporation (CNPC) купила у национальной компании «КазМунайГаз» 8,33 % каспийского месторождения Кашаган, геологические запасы которого оцениваются в 4,8 млрд т нефти, Китаю удалось занять довольно выгодную позицию, участвуя в нефтегазовых проектах Каспийского региона, не только в Туркмении, но и на территории Казахстана. В сентябре 2013 г. Премьер Госсовета КНР В. Цзябао, выступая на форуме китайско- евразийского экономического сотрудничества в Урумчи, заявил, что за последние 10 лет прямые инвестиции Китая в страны Центральной Азии в общей сложности составили порядка 250 млрд долл. Товарооборот между странами в 2018 г. по официальной казахстанской статистике составил 12 млрд долл. В основе казахстанского экспорта в Китай, составляющего более половины от товарооборота: нефть, газ, металлы и зерновые. По оценкам властей РК, из КНР за годы независимости Казахстана поступили около 20 млрд из 330 млрд долл. иностранных прямых инвестиций. По неофициальным оценкам, всего Китай вложил в Казахстан от 50 млрд. до 80 млрд долл. Известный китаевед, бывший главный научный сотрудник Казахстанского института стратегических исследований (КИСИ), профессор К. Сыроежкин на вопрос «Сколько китайских денег вложено в экономику Казахстана?» в 2018 г. отвечал так: «Трудно сказать. Точные цифры никто не называет. К тому же есть существенная разница между прямыми иностранными инвестициями, есть реинвестиции – деньги, заработанные в стране пребывания, есть кредиты. Если попытаться подсчитать объёмы предоставленных кредитов, то, по различным данным, за все годы независимости они составили 55–80 млрд долл.». По данным же Комитета по инвестициям Министерства по инвестициям и развитию РК, озвученным осенью 2017 г., за последние 12 лет Китай вложил в экономику Казахстана 14,5 млрд долл. А всего общий объём инвестиций КНР в казахстанскую экономику за все годы независимости РК превысил 42,8 млрд долл. Насколько можно понять, значительная часть китайских инвестиций пошла в нефтегазовый сектор Казахстана, так как странным совпадением является то, что, по заявлению China National Petroleum Corporation (CNPC), за последние 20 лет общая сумма инвестиций компании в нефтегазовые проекты в Казахстане превысила всё те же 42 млрд долл.
Топливно- энергетические активы КНР в Казахстане
Казахские национал-патриоты в 2018 г. произвели подсчёт и оценку активов казахстанского ТЭКа, принадлежащих Китаю на основании озвученной в СМИ РК и не опровергнутой информации. Вкратце ситуация к концу 2018 г. выглядела следующим образом. Доля китайских компаний составляла около 22 % всей годовой добычи нефти и газоконденсата в Казахстане. В 1997 г. CNPC приобрела 60,33 % акций АО «Актобемунайгаз» (переименовано в «CNPC – Актобемунайгаз»). В дальнейшем государственный пакет акций ОАО «CNPC – Актобемунайгаз» в размере ещё 25,12 % был продан на Казахстанской фондовой бирже компании, которая принадлежала CNPC на 51 %. В августе – сентябре 2003 г. CNPC посредством двух сделок приобрела 100 % в месторождении Северные Бузачи (Мангистауская область) у компаний Nimir Petroleum (35 %) и американской Chevron Texaco (65 %). В августе 2004 г. компания Sinopec приобрела за 160 млн долл. компанию First International Oil Company (FIOC), которой принадлежат 100 % в ТОО «Сазанкурак» (месторождение Сазанкурак в Атырауской обл.); 100 % в ТОО «Прикаспиан Петролеум Компани» (месторождения Мынтеке Южный и Междуреченское в Атырауской обл.); 50 % в ТОО «Адай Петролеум Компани» (месторождение Адайское в Атырауской обл.); 100 % в ТОО «Сагиз Петролеум Компани» (Сагизский участок в Актюбинской обл.); 22,5 % в ТОО «Уралс Ойл и Газ» (нефтегазовый блок Федоровский в Западноказахстанской обл.). В начале 2005 г. китайская государственная China National Oil and Gas Exploration and Development Corporation (CNODC) приобрела 100 % АО «АйданМунай» (переименована в ноябре 2005 г в АО «СНПС –АйДанМунай»). Компания владеет месторождением Арысское в Кызылординской области. В октябре 2005 г. CNPC приобрела за 4,18 млрд долл. 100 % акций PetroKazakhstan Inc. («ПетроКазахстан»). Последняя является собственником акций (долей участия) в уставном капитале таких недропользователей в РК, как: 99,75 % в АО «ПетроКазахстан Кумколь Ресорсиз»; 50 % в АО «Тургай Петролеум» (через АО «ПетроКазахстан Кумколь Ресорсиз»); 100 % в ТОО «Кольжан»; 75 % в АО «ПетроКазахстан Венчурес Инк.»; 50 % в ТОО «КазГерМунай». Кроме того, «ПетроКазахстан» владеет группой крупных месторождений в Кызылординской и Карагандинской областях. В результате различных правительственных решений китайский инвестор сохранил за собой 67 % нефтегазодобывающих активов «ПетроКазахстан» и 50 % активов в Шымкентском НПЗ, а 33 % и 50 % соответственно передал в июле 2006 г. национальной компании «КазМунайГаз» на тех же условиях, на которых приобрёл активы в октябре 2005 г. В октябре 2006 г. китайская CITIC Group достигла договорённости о приобретении за 1,9 млрд долл. 100 % компании Nations Energy Company Ltd., владеющей 100 % голосующих акций или 94,62 % общего числа акций АО «Каражамбасмунай». Последняя обладает правом разведки и добычи на месторождении Каражамбас в Мангыстауской обл. Сделка была завершена в декабре 2006 г. на условии, что впоследствии 50-процентная доля «Каражамбасмунай» будет передана национальной компании «КазМунайГаз».
В 2008 г. китайцы выкупают ТОО «Потенциал Ойл», обладающее правом добычи нефти на месторождении Бегайдар в Атырауской области. В январе 2009 г. китайская China Zhenhua Oil Co Ltd. приобрела за 360 млн долл. 100 % ТОО СП «Куат Амлон Мунай», обладающего правом недропользования на проведение разведки и добычи углеводородного сырья на месторождениях Коныс и Бектас в Кызылординской области. В августе 2009 г. компания Yukon Energy Holdings S. A., за которой по имеющейся информации стояла CNPС, купила за 164 млн долл. 86,79 % акций АО «Ланкастер Петролеум» (переименовано в АО «КМК Мунай»), обладающего правом на месторождения Кокжиде, Кумсай и Мортук в Актюбинской области. В сентябре 2009 г. китайский государственный инвестиционный фонд China Investment Corp. (CIC) приобрёл 11 % акций АО «Разведка Добыча «КазМунайГаз»» за 939 млн долл.
В ноябре 2009 г. CNPC приобрела 50 % доли в АО «Мангистаумунайгаз» через компанию Mingistau Investments B. V., созданную совместно с «КазМунайГазом» с 50-процентным долевым участием каждой из сторон. «Мангистаумунайгаз» владеет рядом крупнейших месторождений в Мангыстауской области: Каламкас, Жетыбай, Жетыбай Южный, Жетыбай Восточный, Асар, Оймаша, Алатюбе, Аккар Северный, Бурмаша, Карагие Северное, Бектурлы, Придорожное, Ащиагар, Атамбай- Сартюбе, Айрантакыр. Далее Sinopec приобрела 50 % долю участия в компании Caspian Investments Resources (бывшая Nelson Resources Limited), которая владеет следующими нефтегазодобывающими активами: 50 % в ТОО «Казахойл- Актобе» ( месторождения Алибекмола и Кожасай в Актюбинской области); 50 % в месторождении Северные Бузачи в Мангыстауской области (операто месторождения Buzach Operating Ltd.); 100 % в ТОО «Каракудукмунай» (месторождение Каракудук в Мангыстауской обл.); 50 % в ТОО СП «Арман» (месторождение Арман в Мангыстауской обл.); 25 % в ТОО «Жамбай» (месторождения Жамбай Южный и Забурунье Южное в Атырауской обл.). В период с декабря 2009 по конец 2010 г. «КазМунайГаз» передаёт в «Разведка Добыча «КазМунайГаз»», которая принадлежит китайцам на 11 %, свои доли в компаниях «ПетроКазахстан» (33 %), «Казахойл- Актобе» (50 %), «КазТуркМунай» (49 %) и «Мангистаумунайгаз» (50 %). В феврале 2011 г. китайская MEI Holdings Corporation заключила договор на приобретение за 170 млн долл. 100 % доли участия в ТОО «Эмир Ойл», обладающем правом недропользования на месторождениях группы Аксаз, Долинное и Емирблок (АДЕ), нефтегазовом месторождении Кариман, разведочных структурах Борлы и Ессен (Южно- восточный блок), разведочной территории Северо- западного блока, расположенной на побережье Каспийского моря (Мангистауская обл.). Таким образом, как утверждают критики политики казахстанской власти, в Актюбинской области китайским инвесторам принадлежит основная нефтедобывающая компания «CNPC – Актобемунайгаз», а также вторая и третья по значению «Казахойл- Актобе» и «Ланкастер Петролеум». В совокупности на их долю приходится 97 % добываемой в области нефти и 95 % добываемого газа. В Кызылординской области китайские производители контролируют ведущее предприятие «ПетроКазахстан» и имеют доли в «КазГерМунае» и «Тургай Петролеуме», контролируя 61 % добычи нефти и газа в области. В Мангыстауской области китайские инвесторы вошли в «Мангистаумунайгаз», «Каражамбасмунай», «Бузачи Оперейтинг», «Каракудукмунай», контролируя не менее 30 % добычи нефти в области. В Атырауской области китайские компании работают недавно, хотя и здесь ими уже контролируется 11 % добычи нефти.
Китай и общественные настроения в Казахстане
Одновременно с началом процесса активизации экономического проникновения КНР в РК с середины 90-х гг. ХХ века, «фактор Китая» начал превращаться в важную составляющую собственно внутриполитической жизни Казахстана. Об этом свидетельствовали социальные конфликты на крупных китайских предприятиях (на нефтяных месторождениях China National Petroleum Corporation в Западном Казахстане), локальные акции протеста и конфликты между казахстанскими и китайскими торговцами на рынках. В этой череде конфликтов первым крупным, приобрётшим общереспубликанскую известность, стала история о том, как китайские работодатели из «СNPС-Актобемунайгаз» (месторождение Жанажол в Актюбинской обл.) якобы заставляли казахстанских рабочих петь утром гимн КНР, а недовольных этим или чем-то иным увольняли. Увольняли и лояльных местных работников, поскольку их рабочие места занимали граждане Китая. Так, в начале «нулевых» сразу было уволено около двух тысяч казахстанских нефтяников «в связи с реорганизацией». Хождения по судебным инстанциям для казахстанских рабочих закончились безрезультатно. Особенно активно критика китайско-казахстанского экономического партнёрства в топливно- энергетической сфере же несколько десятилетий звучит со стороны национал- патриотов РК. И с каждым годом она только усиливается и получает расширяющуюся общественную поддержку. «Нацпаты» критикуют власть за «чрезмерный» рост китайского влияния в топливно- энергетическом комплексе (ТЭК) РК, что, по их мнению, несёт прямую угрозу национальной безопасности страны. Ещё в начале ноября 2014 г. ряд казахстанских (преимущественно казахскоязычных) СМИ озвучил информацию о том, что доля компаний КНР в нефтяной отрасли республики в 2013 г. превысила 40 %. Согласно же официальным данным того периода, доля национальной компании «КазМунайГаз» (НК КМГ) как мажоритарного акционера в АО «Разведка Добыча КМГ» оставалась неизменной и составляла 57,9 %, а доля China Investment Corporation не превышала 11 %. Но эти данные критиковались за то, что существовала «общая доля миноритарных инвесторов АО «РД КМГ», чьи акции (31 %) «находились в свободном обращении». Критики «китайской нефтяной экспансии» подозревают, что под неизвестными миноритариями и имелись в виду подконтрольные China Investment Corporation компании. Критики политики расширения партнёрства с Китаем не доверяют официальным оценкам «китайского присутствия» в ТЭК Казахстана. Например, известный публицист национал- патриотического направления Р. Жумалы, повторяя получившие широкое распространение суждения о рисках, связанные с усилением и закреплением неограниченного влияния китайских компаний в ТЭК Казахстана (от 25 % до 40 %), делает достаточно прямые намёки на значительную коррупционную составляющую, имеющую место в переговорах с КНР по базовым контрактам. С его точки зрения, не может не обращать на себя внимание то обстоятельство, что казахстанская сторона традиционно отдаёт предпочтение на переговорах китайским нефтяным компаниям, хотя их конкуренты часто предлагают более выгодные для Казахстана условия. Однако казахстанский синолог К. Сыроежкин предлагал обратить внимание и на других иностранных инвесторов. «Активное наращивание присутствия (Китая –прим. авт.) началось в 2003 г., и за эти 10 лет с 4 процентов до 24, так скажем, выросла чистая добыча для Китая нефти, по газу где-то с 3 процентов до 13 –то есть за 10 лет существенный прирост. Но есть несколько «но». Когда мы говорим о присутствии того или иного иностранца в том или ином секторе, надо посчитать всех. Почему-то ни у кого не вызывает страхов, насколько велико американское присутствие. Две компании в нефтянке – это чистые 40 %, а в газовой сфере – 65 %, и никто не говорит об американской экспансии», – отметил эксперт Казахстанского института стратегических исследований.
Точную долю добываемой в Казахстане нефти, которая принадлежит компаниям КНР, даже несмотря на публикацию списка нефтяных компаний с китайским участием, работающих в РК, высчитать сложно (если возможно вообще). Но первые заявления о том, что Китаю уже принадлежит около 40 % нефтегазовых ресурсов РК появились ещё в 2010 г. Тогда об этом заговорили не только представители казахстанской оппозиции, но и некоторые парламентарии, выразившие озабоченность увеличением присутствия китайского бизнеса в казахстанской экономике. Критики указывают и на то, что казахстанская экономика с каждым годом всё сильнее подсаживается на «иглу» инвестиций и кредитов Китая. Это же в разной степени, относится и ко всем другим государствам Центральной Азии. В Казахстане много говорят о том, что при наличии достаточных средств в Национальном фонде РК (около 63,05 млрд долл. на начало 2017 г.), которые могли бы быть использованы в качестве инвестиций в стратегические проекты, руководство Казахстана до последнего времени предпочитало брать кредиты у Пекина. Речь при этом идёт в первую очередь о крупных инфраструктурных проектах: строительстве Мойнакской ГЭС в Алматинской области и строительстве нефтепровода «Атасу –Алашанькоу», который в 2014 г. вышел на проектную мощность до 20 млн т ежегодно). Также на китайские кредиты запланировано строительство и развитие названного общенациональным проектом газопровода «Бейнеу – Бозой – Шымкент», где участниками с казахстанской стороны является АО «КазТрансГаз», а с китайской – Trans- Asia Gas Pipeline Co. Ltd. Старт заполнения газом участка «Бозой- Шымкент» был дан в сентябре 2013 г. во время визита С. Цзиньпина в Казахстан. Бывший глава «КазМунайГаза» С. Мынбаев в 2015 г. даже не исключал возможности после завершения строительства части газопроводной системы «Бейнеу – Бозой – Шымкент» поставок в КНР газа с Карачаганака. Китайская экономика нуждается в энергетических ресурсах, поэтому китайское руководство целенаправленно прилагает усилия по получению доступа к нефтегазовым богатствам региона. Первым шагом в данном направлении стало именно строительство газопровода «Центральная Азия – Китай». Стоит добавить, что в РК надеялись начать поставки собственного газа в КНР уже в 2017 г. [Михайлов, 2016], «сразу после подписания соответствующих документов», по словам бывшего министра энергетики РК К. Бозумбаева. По его словам, в 2017 г. «проектная мощность газопровода будет доведена до 10 млрд куб. м. Это позволит начать поставки отечественного газа на экспорт в Китай, если будут подписаны соответствующие договоры. Кроме того, рассматривается возможность транзита российского газа в Китай по действующей газотранспортной системе Казахстана». Этого, однако, до настоящего времени не произошло. Сторонники сворачивания сотрудничества с КНР также считают, что внутренние рынки нефтепродуктов Казахстана могут в перспективе попасть в зависимость от Китая. Сейчас, после модернизации на китайские деньги трёх НПЗ РК снял имевшуюся ранее серьёзную зависимость в этом плане от поставок ГСМ из России, но критики официальной власти обращают внимание на активизацию казахстанских толлинговых операций за рубежом. Для этого в законодательную базу республики были внесены определённые изменения после принятия законов «О магистральном трубопроводе», а также «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты по вопросам магистрального трубопровода и налогообложения». При внесении данных поправок руководство РК указывало на то, что переработка казахстанской нефти в Китае была вызвана загруженностью республиканских НПЗ. Теперь, согласно договорённостям, толлинговые операции с КНР предполагают переработку казахстанской нефти в Синьцзяне. Ежегодно из республики собираются поставлять в Китай около 1,5 млн т нефти, а обратно получать 1 млн т высокооктанового бензина в год. Однако Астана рассматривает возможность толлинговых операций не только с Китаем, но также с Минском, Ашхабадом и Баку, а модернизация казахстанских НПЗ изменила ситуацию с перспективами реализации толлинговых схем.
Экономическое сотрудничество КНР с Казахстаном полностью подчинено задачам развития китайской экономики. Растущий внутренний спрос на энергоресурсы в КНР закрепляет превращение Казахстана в «сырьевой придаток» уже не только западной, но и китайской экономики. Небывалый экономический рост КНР по многим параметрам сопряжён с растущей потребностью в энергоносителях. Вплоть до 1993 г. Китаю хватало собственной нефти, но затем нарастающий дефицит углеводородного сырья стал постоянным явлением. В силу этого очевидно, что к настоящему времени интересы КНР в Казахстане уже стали важнейшей частью мер по обеспечению энергетической безопасности Китая. Тема присутствия китайского бизнеса в нефтегазовом секторе республики является одной из дискуссионных и болезненных в казахстанских медиа и области общественного сознания. Можно было бы согласиться с часто высказываемыми в РК опасениями «энергетической экспансии» Китая, если бы за ними не просматривался политический заказ. Эксперты и активисты, поднимающие вопрос об угрозе национальной безопасности от иностранного присутствия в казахстанском нефтегазовом секторе, почему-то всегда говорят о КНР, а желательно было бы посчитать процентное соотношение всех присутствующих в ТЭК страны иностранных инвесторов. Пекин до настоящего времени в этом списке не занимает первые позиции. Например, доля только двух крупнейших в Казахстане газо- и нефтедобывающих компаний, принадлежащих главным образом западным инвесторам – СП ТОО «Тенгизшевройл» и Karachaganak Petroleum Operating B. V., по добыче нефти составляет 40,90 %, а газа –71,61 %. Мало кто из критиков официальной позиции казахстанских властей в области сотрудничества в нефтегазовой сфере с КНР рассматривает детали казахстанско-китайского сотрудничества в сфере ТЭК. Существенное значение имеет, какие компании приобрели китайские инвесторы (прогнозируемые и извлекаемые запасы, а также начало эксплуатации месторождений); как эти компании работают при новом инвесторе и, наконец, в чём состоял интерес Казахстана при заключении контрактов. Ситуация же выглядит так: китайский бизнес часто приобретал зарегистрированные в офшорах частные компании, принадлежащие другим иностранным инвесторам, пришедшим в РК ещё в 90-х гг. ХХ века. Одновременно, практически все приобретённые Китаем в последние годы месторождения казахстанской нефти имеют небольшие балансовые и извлекаемые запасы, а значительная их часть находится в разработке с конца 1980-х – начала 1990-х гг. и сейчас входит в стадию «затухания» добычи. Также стоит отметить, что казахстанские власти на высшем уровне неоднократно высказывали заинтересованность в диверсификации направлений транспортировки своих углеводородов и желании разнообразить список иностранных инвесторов. В этом плане Китай как близкий сосед и наиболее перспективный рынок поставок углеводородов и вполне платёжеспособное государство, смотрится полностью органично. Как отмечал Сыроежкин, контракты на недропользование, подписанные с китайскими компаниями, на порядок лучше, чем подписанные с западным бизнесом. При этом, в отличие от западных компаний, работающих на контрактных условиях СРП, все китайские компании работают в соответствии с действующим в Казахстане налоговым законодательством. В отличие от других иностранных инвесторов, на базе предприятий, приобретённых Китаем, в дальнейшем создаются казахстанско-китайские совместные предприятия, что при грамотном использовании является для экономики Казахстана безусловным плюсом. Стоит добавить, что если в 2016 г. в РК было зарегистрировано 2500 предприятий с участием китайского капитала, то по состоянию на 1 февраля 2017 г. их количество выросло до 2783, причём 985 из них были сугубо китайскими. Ещё в 2010 г. тогдашний глава национальной нефтегазовой компании «КазМунайГаз» (КМГ) К. Кабылдин заявил, что нефтегазовому сектору РК экспансия КНР не угрожает. По мнению Кабылдина, доля КМГ в добыче казахстанской нефти в 2010 г. составила 28 %, компаний США – 24 %, КНР –22 %, Европы –17 % и России –9 %. Схожей точки зрения придерживался и бывший министр нефтяной и газовой промышленности Казахстана и экс- премьер- министр Нурлан Балгимбаев, который заявлял, что предприятия с китайским участием не имеют значительного ресурсного потенциала в РК. В 2010 г. директор Агентства по исследованию рентабельности инвестиций Кайнар Кожумов вообще заявил, что доля компаний с китайским участием в нефтебодыче в РК должна не увеличиться, а, наоборот, снизиться к 2020 г. до 15 %. Хотя, по мнению Кожумова, этот прогноз должен был сбыться лишь при условии, если Пекин не приобретёт новых активов в нефтегазовой сфере Казахстана. В связи с этим Кожумов высказал оригинальную мысль, что обеспокоенность казахстанской общественности присутствием китайских компаний в РК обусловлена, скорее, «каким-то психологическим фактором или генетической какой-то памятью», чем реальным положением дел. «И дискуссия, которая в обществе продолжается (о китайском присутствии на рынке нефтедобычи РК. –прим. авт.), должна быть направлена не на культивацию и подпитывание этой ксенофобии, а на проблемы определения того, в чём наши интересы заключаются, –заявил он. Методы Китая по вхождению на мировые энергетические рынки не вызывают удивления. Его стратегия похожа на стратегию других глобальных игроков и в равной степени амбициозна. Китай хочет занять сильные позиции в мировой системе – это новая могучая держава на международных энергетических рынках и таковой она останется, несмотря на фобии и подозрения части казахского общества.
Начало паузы в экономическом сотрудничестве РК и КНР
В последние годы резкому росту панических настроений сильно поспособствовали превращение Китая во вторую по размерам экономику мира, информационная война против Пекина на тему «преследования казахов» в Синьцзян- Уйгурском районе, рост китайских инвестиций в казахстанскую экономику и негативные публикации в прессе о том, к чему приводит китайская экспансия в развивающихся государства Африки, Азии и Латинской Америки. На фоне меняющихся массовых настроений власти РК вначале продолжали демонстрировать оптимизм в отношении партнёрства с великим восточным соседом. На сегодня между Пекином и Нур- Султаном сложился консенсус относительно правил экономического взаимодействия друг с другом. Его суть заключается в том, что казахстанская власть, получая финансирование со стороны Поднебесной, соглашается на ряд стандартных китайских условий, среди которых, как правило, присутствуют: передача долей в проектах китайским кампаниям, поставки произведённой продукции в КНР на выгодных условиях и по выгодным для Китая ценам, использование при реализации проектов китайских материалов, технологий, оборудования и рабочей силы. Взамен Пекин финансирует проекты в Казахстане на льготных условиях. В казахстанском (в первую очередь, казахском) же обществе с рубежа 2015–2016 гг. отчётливо фиксируется быстрый рост синофобских настроений. Уже можно утверждать, что синофобия в силу широкой распространённости становится серьёзной угрозой для внутриполитической стабильности, несмотря на то, что многие страхи основаны на фейковой информации*.
*Например, поводом для масштабных антикитайских выступлений, охвативших самые разные регионы РК в сентябре 2019 г. стала рассылка в WhatsApp, которая была основана на новостях пятилетней давности: рамочном соглашении о 55 совместных проектах РК с КНР, подписанном ещё в 2015 г. Отправлена рассылка была за неделю до первого государственного визита президента Токаева в Китай, а вторая волна протестов (21 сентября) была организована за день до приезда в Казахстан председателя Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей КНР Ли Чжаньшу.
В конце сентября 2016 г. на саммите G20 в Ханчжоу президент Казахстана Н. Назарбаев заявил, что к 2020 г. на территорию Казахстана из Китая будет перенесено 51 предприятие и осуществлены инвестиции на сумму свыше 20 млрд долл. Глава РК тогда отметил, что два крупных проекта из этой серии –один в строительстве автодорог, а второй –в нефтехимии –уже реализованы. Вначале перенос касался только топливно- энергетического комплекса, но в дальнейшем планируется перенести 51 объект из других отраслей производства. Позднее слово «перенос» в риторике чиновников было заменено на «реализацию инвестиционных проектов». При этом внутри Китая и для внешних мировых игроков этот процесс показывается казахстанскими чиновниками именно как перенос производства, а для общественного мнения в Казахстане подавалось местными СМИ как «новые совместные проекты». Финансирование проектов, по словам главы Национального агентства по экспорту и инвестициям Kaznex Invest Б. Жангуразова, будут осуществлять три банка КНР и китайский инвестиционный фонд «Шёлковый путь». Для этой цели они предоставят льготные кредиты, отмечал Жангуразов. Стоит отметить, что казахстанские чиновники периодически называли другие, отличные от первоначально заявленных Н. Назарбаевым, цифры. Так, по словам вице- министра по инвестициям и развитию РК Е. Хаирова, общая программа сотрудничества в индустриально- инвестиционной сфере предусматривает реализацию 51 проекта с согласованным объёмом китайских инвестиций в 26 млрд долл. По его словам, в первую группу входят около 45 индустриальных проектов, по 25 из них уже подписаны соглашения на общую сумму в 23 млрд долл. «Речь идёт не о переносе действующих производств, а о создании в Казахстане новых производств с использованием новейшего оборудования», – утверждал в 2016 г. Хаиров. Проекты предполагалось реализовать в обрабатывающем секторе и в сфере инфраструктуры, а именно в металлургии, переработке нефти и газа, химической промышленности, машиностроении, энергетике, лёгкой промышленности, переработке сельскохозяйственной продукции, транспорте и логистике, новых технологиях и производстве ТНП. По оценке К. Сыроежкина, для Казахстана всё вышесказанное звучит привлекательно, однако, «было бы лучше, если бы Министерство по инвестициям и развитию РК опубликовало полный список этих предприятий, а ещё лучше –программу индустриально- инвестиционного сотрудничества Казахстана с Китаем. Во всяком случае, это не только сняло бы массу вопросов, но и предупредило бы возникновение новой волны синофобии». Рост общественного недовольства данным мегапроектом в РК вынудил власти опубликовать список будущих предприятий в 2019 г. Действительно, несмотря на достаточно широкий общественный резонанс китайской инициативы, её содержательная часть остаётся малоизвестной даже для экспертов Казахстана. «По 51 промышленному объекту, запланированному для переноса в Казахстан, никакой внятной информации я до сих пор не встречал. Сложно сказать об отрицательных или положительных последствиях этого решения, не имея представления о специфике предполагаемых к переносу производств, условий и договорённостей между китайской и казахстанской стороной по соблюдению природоохранных норм, о формировании штатного состава работников, о форме собственности и принципах распределения прибыли», –высказывался по теме «51 проекта» политолог Султанбек Султангалиев.
Отсутствие конкретной информации по теме несколько лет работало на укрепление и распространение общественных опасений и подозрений в том, что «власть что-то скрывает». Провластные исследователи убеждали население, что с «переносом» будут связаны исключительно положительные моменты. По словам научного сотрудника Казахстанского института стратегических исследований, при Президенте РК Б. Сыздыкова, в 2017 г. была начата реализация двенадцати из них. «Преимущественно это обрабатывающая промышленность. Среди них наиболее крупные – это строительство медеплавильного завода в Восточно- Казахстанской области, завода по выпуску полипропилена в Атырауской области и модернизация Шымкентского нефтеперерабатывающего завода. В целом реализация проектов позволит создать дополнительно 15 тысяч рабочих мест, а также существенно повысить квалификацию казахстанских рабочих», –объяснял выгоды для казахстанской стороны эксперт. Основным инвестором этих проектов является КНР. «В рамках инициативы «Экономический пояс Шёлкового пути» планируется реализация проектов, в том числе финансируемых Фондом Шёлкового пути и Азиатским банком инфраструктурных инвестиций. Общая программа сотрудничества предусматривает реализацию 51 проекта с согласованным объёмом китайских инвестиций в 26 миллиардов долларов», –пояснял Сыздыков. От чрезмерного оптимизма в связи с ожидаемым «переносом» ещё в 2017–2018 гг. предостерегали независимые казахстанские политологи и экономисты. Например, по мнению политолога М. Шибутова, у КНР существуют сложившиеся приоритетные и неприоритетные сферы взаимодействия с Казахстаном. Транзит газа и поставка урана, нефти некоторых металлов –важные для Китая направления, и по ним сотрудничество двух стран продолжится вне зависимости от мировой экономической конъюнктуры. Во всех остальных областях чётких договорённостей пока нет. «Надо понимать, что Китай будет вкладывать деньги только в те сферы, где будут гарантии сбыта и получения прибыли –этих сфер у нас не так много», –полагает Шибутов. Он также отмечает, что несырьевые китайские компании выступают в Казахстане только как обслуживающие сырьевых производителей: «Так что я бы ставил целью хотя бы сохранить прежние объёмы сотрудничества с Китаем на прежнем уровне, а о бурном росте в ближайшее время думать лучше не надо». Резкий всплеск синофобских настроений в казахстанском обществе в 2018–2019 гг., наложившийся на начавшийся в марте 2019 г. процесс транзита высшей власти в РК (без понимания того, когда и в каких формах он может завершиться), а затем эпидемия коронавируса 2020 г. породили «эффект паузы» в экономических отношениях РК и КНР. При этом всё большей общественной критике в Казахстане подвергается именно тема «переноса производств». Этим переносом производства китайские государственные корпорации достигали сразу нескольких целей, а именно: близость источников сырья, дешёвая рабочая сила, наличие рынка ЕАЭС и близость к Восточной Европе, а также налоговые преференции и либеральное отношение казахстанского правительства к экологическим нормам. Не меньшей проблемой в двусторонних отношениях является неравномерность темпов китайских инвестиций в Казахстан. Если до кризиса нефтяных цен в 2015 г. наблюдался устойчивый приток прямых иностранных инвестиций в РК, в последние годы фиксируется отток. Впрочем, официальные данные по ПИИ не в полной мере отражают инвестиционную активность китайского бизнеса, который заходит в РК через офшорные территории.
По мнению главного научного сотрудника КИСИ при президенте РК Вячеслава Додонова, со времени объявления об инициативе «Один пояс – один путь» (2013) товарооборот Казахстана с Китаем значительно снизился – с 14 до 6 млрд долл. (в 2018). «Наш внешнеторговый оборот зависим от цен на нефть, составляющей 80 % экспорта. И это снижение идёт в русле общих трендов торговой ситуации в Казахстане. Не только объёмы, но и доля снижается –в основном за счёт экспорта, с 18 до 11,4 %. Несмотря на прогресс в реализации инициативы «Один пояс – один путь», мы видим не рост, а обратную тенденцию», – отмечает Додонов. Даже на высшем политическом уровне становится очевидным исчерпание идей для инвестиционного сотрудничества Ак-Орды и Чжуннаньхая: в ходе визитов в КНР первого президента Н. Назарбаева в 2018 г. и действующего главы государства К.-Ж. Токаева в сентябре 2019 г. новых инвестиционных соглашений подписано не было. Ряд казахстанских экспертов объясняет это обилием уже подписанных инвестиционных соглашений, которых с 2012 г. накопилось уже 127, на общую сумму 67 млрд долл. Касаются они в основном проектов в нефтегазовом комплексе и обрабатывающей промышленности. С каждым годом растут сомнения в том, что все эти соглашения будут выполнены в заявленном объёме. Ряд казахстанских экспертов говорит, что принимаемые договорённости с Китаем часто плохо продуманы. Прямым доказательством тому может служить пример с договорённостями о переносе 51 предприятия на территорию РК. С момента подписания соглашения с Китаем полностью завершены и сданы в эксплуатацию всего лишь 7 объектов. Некоторые проекты, как было обнаружено, не отвечают потребностям рынка либо географическому расположению регионов Казахстана (его транспортно-логистическим связям), перенос предприятий затягивается или уже прямо отменяется (ситуация вокруг проекта лёгкого рельсового транспорта (LRT) в столице страны). К концу 2019 г. власти РК заявляли, что запущено 10 проектов из всех заявленных по планам 55 производств. Наиболее значимым из реализованных проектов стала осуществлённая при помощи Китая модернизация Шымкентского нефтеперерабатывающего завода, что позволило Казахстану закрыть потребность внутреннего рынка в бензине АИ-92. Наряду с модернизацией на деньги КНР и двух других казахстанских НПЗ, благодаря которой отрасль практически удвоилась и возник профицит бензина, это стало позитивным примером использования китайских инвестиций в Казахстане. Реализация экономической стратегии Китая в Прикаспии уже позволила Пекину получить статус активного участника каспийских геоэкономических процессов, поэтому в ближайшее время ожидать каких-либо прорывов в нефтегазовой сфере РК не приходится. Китай, по всей видимости, в близкой перспективе будет уделять большее внимание развитию транскаспийских грузоперевозок. При этом, поскольку главным приоритетом для китайского руководства остаётся обеспечение энергетической безопасности самого Китая, она будет реализовываться за счёт импорта сырья из разных регионов мира. Поэтому в ближайшие годы у Китая будет сохраняться интерес к расширению доступа к зарубежным нефтегазовым месторождениям, в том числе казахстанским, при параллельном сокращении присутствия на старых месторождениях, которые уже прошли пик своей добычи. Одновременно КНР будет усиливать активность и в других направлениях, например, закрепляя ранее полученные позиции на казахстанском рынке поставок нефтегазового оборудования, и в предоставлении услуг в сфере ТЭК. Это станет одной из будущих серьёзных проблем для казахстанских компаний, пытающихся работать в этом сегменте национальной экономики. Очевидно, что все указанные обстоятельства скажутся и на партнёрстве Нур- Султана и Пекина в топливно- энергетической сфере и указанный эффект общего замедления сотрудничества двух стран продлится как минимум до 2021 г.
Грозин Андрей Валентинович, кандидат исторических наук, заведующий отделом Средней Азии и Казахстана Института стран СНГ, старший научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук.
Источник: журнал «Геоэкономика энергетики» № 1 2020
