06:28 2 сентября 2021 Оборонное сознание

Из Лондона в Москву

Фото: ссылка

В годы Великой Отечественной войны на Советский Союз работала целая когорта разведчиков самого разного калибра, начиная от безвестных героев белорусского подполья и заканчивая такими всемирно известными именами, как Рихард Зорге и Николай Кузнецов. Но даже в этом списке блестящих профессионалов, внесших огромный вклад в победу, особое место занимает лондонская резидентура советской разведки, в том числе знаменитая «Кембриджская пятерка».

В течение нескольких десятилетий подданные Великобритании Ким Филби, Дональд Маклин, Гай Бёрджесс, Энтони Блант и Джон Кернкросс, выпускники Кембриджского университета (отсюда и название разведгруппы), активно работали на советскую разведку, поставляя в Москву секретные материалы стратегической важности. Впрочем, разведгруппа – название весьма условное. На самом деле никакой группы не было, каждый из британцев работал самостоятельно и порой даже не догадывался о том, чем занимаются его бывшие однокашники. Что касается вклада членов «Кембриджской пятерки» в победу над фашизмом, масштаб их деятельности поражает воображение. Это тысячи секретных документов, которые из хорошо охраняемых сейфов в Лондоне каким-то непостижимым образом перекочевали в Москву. Это сотни агентов вражеских разведок, которых удалось вычислить и обезвредить. Это стратегическая информация, которая в буквальном смысле слова повлияла на ход мировой истории.

двойной клик - редактировать изображение

Но самое удивительное заключается в том, что все члены «пятерки» работали на Советский Союз совершенно бескорыстно, сугубо из идейных соображений. Именно в советском строе Ким Филби и его друзья видели реальную альтернативу западному обществу с его вопиющим социальным неравенством, массовой безработицей, культом денег и прочими пороками. Именно Советский Союз они рассматривали в качестве единственной силы в мире, способной одолеть фашизм. И ради этой высокой и благородной цели члены «Кембриджской пятерки» работали на протяжении многих лет, рискуя карьерой, а нередко и своими жизнями. Вот лишь несколько эпизодов деятельности «пятерки» в период Великой Отечественной войны. Еще в 1942 году Ким Филби, занимавший в то время высокий пост в британской разведке СИС, сообщил в Москву о новейших немецких танках «тигр» и «пантера», на которых немцы возлагали большие надежды, готовясь к летней кампании 1943 года. Более того, Филби не просто сообщил о новых танках, но и добыл подробные сведения об их технических характеристиках, в том числе о толщине брони. Чуть позже аналогичную информацию передал и Джон Кернкросс, работавший в Центре правительственной связи в Блетчли-парк близ Лондона. Именно через него проходила почти вся секретная информация, перехваченная у немцев. Хотя СССР и Англия в годы войны считались союзниками, официальный Лондон далеко не всегда делился стратегической информацией с Москвой. Так что, по сути, Джон, передавая советской разведке перехваченные у немцев шифровки, просто восстанавливал историческую справедливость. В Москве к этой информации отнеслись со всей серьезностью. В предельно сжатые сроки советская оборонная промышленность освоила массовый выпуск противотанковых орудий и кумулятивных снарядов, способных пробивать «тигриную» броню. Так, к лету 1943 года на фронте вновь появились 57-миллиметровые пушки конструктора Грабина с начальной скоростью снаряда около 1000 метров в секунду, а также противотанковые гранаты РПГ-43. С таким вооружением можно было эффективно противостоять бронированному натиску противника. К тому времени вид немецкой бронетехники уже не вызывал такого панического ужаса, как в первые месяцы войны. На Курской дуге наши артиллеристы подпускали немецкие танки на расстояние в полкилометра и лупили по ним прямой наводкой. На случай если танки противника прорвутся в наш тыл, на некотором отдалении от передовой стояли самоходки, готовые в любой момент закрыть брешь в советской обороне. Ну а там, где мощи артиллерийского огня не хватало, на помощь приходили штурмовики Ил-2, которые расстреливали немецкие танки с воздуха. Неудивительно, что вскоре противник увяз в нашей обороне и никакие «тигры» с «пантерами» фрицев не спасли… Нет нужды объяснять, сколь бесценными оказались сведения, переданные Филби и Кернкроссом, сколько тысяч жизней советских солдат удалось спасти благодаря информации, полученной от членов «пятерки». Неслучайно сам Филби на вопрос о главном своем достижении как разведчика неизменно отвечал одним словом: «Прохоровка». Именно там, под Прохоровкой, в июле 1943-го разыгралась беспрецедентная по масштабу танковая баталия, существенно повлиявшая на исход Курской битвы, да и всей войны.

Куда пойдет Япония?

Не менее актуальными для Москвы оказались сообщения о стратегических планах Японии. Отважится ли японская Квантунская армия перейти границу СССР на Дальнем Востоке – это основная головоломка, которую осенью 1941-го пыталось решить советское руководство Конечно, о планах японского командования Москву информировал Рихард Зорге, работавший в Токио под дипломатическим прикрытием. Однако полной ясности в этом вопросе не было вплоть до конца октября 1941-го. Дело в том, что к сообщениям из токийской резидентуры в Москве относились с настороженностью. Это недоверие возникло неслучайно. На протяжении длительного времени, начиная с ранней весны 1941 года, Зорге предупреждал Москву о готовящейся агрессии со стороны гитлеровской Германии и даже называл конкретные сроки нападения. Однако каждый раз эта информация не подтверждалась. Гораздо позднее, уже после войны, выяснилось, что Гитлер действительно несколько раз переносил сроки операции «Барбаросса», в том числе и по причине затянувшихся военных действий на Балканах. Так что не вина Зорге в том, что его информация не подтверждалась, – это вопрос, скорее, к Гитлеру и его генералам. Но это выяснится позже, а тогда, летом–осенью 1941-го, у руководства советской разведки, получавшей сообщения из Токио, по вполне понятным причинам возникали сомнения в их достоверности. Требовались подтверждения из других источников. И таким источником в октябре 1941-го стал Ким Филби. В разгар битвы за Москву, когда немецкие танки стояли в 30 верстах от советской столицы, Филби сообщил о предстоящем нападении Японии на Сингапур. Это могло означать только одно: Япония сделала наконец свой выбор в пользу войны на Тихом океане и в ближайшие месяцы нападать на СССР не собирается. Надо ли говорить, с каким облегчением восприняли в Москве эту информацию. Она позволила советскому руководству срочно перебросить дивизии из Сибири и Дальнего Востока на московское направление, где тогда решалась судьба страны.

О тайных намерениях союзников

На протяжении всей войны, вплоть до весны 1944 года, Филби и Маклин регулярно информировали Москву о ситуации с открытием второго фронта и вообще о поведении союзников, которое, как известно, не отличалось искренностью по отношению к СССР. Именно сообщения от «Кембриджской пятерки», основанные на секретной переписке между англичанами и американцами, помогли советскому руководству выработать линию поведения, например, на Тегеранской конференции 1943 года. Вкратце история такова. В течение двух лет союзники, как известно, тянули с открытием второго фронта, придумывая всякие, на первый взгляд, убедительные доводы. В качестве оправдания своей медлительности американцы и англичане называли отсутствие должного количества десантных судов для переброски войск, занятость англичан в боевых операциях в Средиземноморье, необходимость помочь Турции, которая, дескать, может вступить в войну с Германией, но не располагает необходимыми для этого силами. Вот и на Тегеранской конференции, где открытие второго фронта стало основным вопросом повестки дня, Черчилль снова завел свою любимую песню о том, что десантная операция в северной Франции – слишком дорогое удовольствие, требующее большого напряжения сил, и пытался убедить Сталина в важности операций в бассейне Средиземного моря. Все было весьма убедительно, особенно когда в ход шли технические выкладки о тоннаже судов, необходимых для десантирования. Однако Сталин, получавший информацию по каналам разведки, был прекрасно осведомлен об истинном положении дел и об истинных намерениях союзников. Из секретных документов, которые в Москву передавали Филби и его коллеги по «пятерке», явствовало, что промедление с открытием второго фронта вызвано вовсе не объективными трудностями, а преднамеренным желанием Англии и США тянуть время. Зная об этом, Сталин на протяжении всех четырех дней переговоров в Тегеране деликатно, но твердо настаивал на том, что без открытия полноценного второго фронта именно на севере Франции разгром нацизма может растянуться на долгие годы. И буквально вырвал у западных лидеров обещание начать операцию «Оверлод», то есть высадку в Нормандии, не позже мая–июня 1944 года. Что в итоге и было сделано. А в конце войны колоссальное значение для советского руководства приобретали сообщения «пятерки» о возможных сепаратных переговорах Запада с нацистами. Впервые об этом Москву проинформировал Энтони Блант, работавший в годы войны в английской контрразведке МИ-5. Именно ему удалось добыть сведения о том, что в Берне в обстановке строжайшей секретности начались переговоры между эсэсовским генералом Вольфом и представителем американской разведки Даллесом. В обмен на прекращение войны на Западе Вольф, действовавший от имени Гиммлера, гарантировал, что немецкие дивизии прекратят сопротивление англо-американским войскам, а освободившиеся силы и средства направят на борьбу с Красной Армией. Информация о переговорах в Берне была немедленно доложена Сталину. Тот обратился за официальными разъяснениями к лидерам Англии и США, предупредив, что об этих тайных переговорах станет известно всему миру. Испугавшись огласки, англосаксы отказались от сепаратных сделок с фашистской Германией. Эта история легла в основу сюжета замечательного советского телефильма «Семнадцать мгновений весны».

На завершающем этапе войны

Осенью 1944 года Джон Кернкросс передал в Москву секретные директивы Гиммлера о создании террористического подполья на занятых Красной Армией территориях. Глубоко законспирированная организация строилась по принципу «пятерок». Во главе каждой из них должны были стоять офицеры СС и преданные члены национал-социалистической партии. При этом руководители и наиболее активные деятели будущего подполья могли в целях конспирации маскироваться под узников фашистских тюрем и концентрационных лагерей, то есть жертв нацистского режима. Однако ничего у немцев не вышло: получив своевременные предупреждения Кернкросса, советские спецслужбы приняли превентивные меры. Кстати говоря, отчасти именно этим объясняются некоторые строгости, которые имели место при проверке бывших военнопленных, узников лагерей и угнанных на работу граждан Советского Союза и других стран. Советские контрразведчики были прекрасно осведомлены о том, что под видом жертв фашистского режима могли скрываться нацистские преступники и их пособники, пытавшиеся таким образом избежать справедливого возмездия. Наконец, под занавес войны, весной 1945-го, Ким Филби сообщил о том, что западные союзники всерьез рассматривают возможность разворота своей военной машины против Красной Армии, в случае если она продолжит наступление на запад после взятия Берлина. С этой целью союзники не разоружали плененные немецкие дивизии, рассчитывая использовать их против советских войск. Очевидно, именно эта информация скорректировала военно-политические планы советского руководства на завершающем этапе войны. В годы Великой Отечественной войны, как признавались сами члены «пятерки», они работали на пределе своих возможностей. Об этом свидетельствует колоссальный поток ценнейшей информации, поступавшей от «Кембриджской пятерки» в Москву. С 1941 по 1945 год от Кернкросса, Бёрджесса, Маклина, Филби и Бланта поступило в общей сложности свыше 15 тысяч секретных документов, многие из которых представляли такую ценность, что о них было доложено самому Сталину. Впрочем, абсолютно секретными документами, во многом повлиявшими на ход военных действий, вклад «пятерки» в Великую Победу не исчерпывается. Есть и еще один немаловажный аспект: создание благоприятного имиджа СССР в глазах западного обывателя. И вот на этом поприще особенно отличился Гай Бёрджесс. Гай, как известно, начинал свою карьеру с работы в качестве корреспондента радиовещательной компании Би-би-си. Он сразу проявил себя как блестящий репортер, чему способствовали и хорошо подвешенный язык, и широкий кругозор, и обширные знакомства среди британской элиты. Так вот, в 1941 году Гай возвратился на Би-би-си, где его старый друг по Кембриджу Джордж Барнс руководил дискуссионным клубом, и активно включился в журналистскую работу. По приглашению Бёрджесса в студию Би-би-си регулярно приходили влиятельные британские политики и общественные деятели, с которыми Гай вел непринужденный разговор о международных делах. При этом тональность бесед была такова, что неизменно вызывала у слушателей сочувствие к советскому народу, в одиночку сражавшемуся с фашизмом. Так что в том, что рядовые англичане на протяжении всей войны искренне радовались успехам Красной Армии и считали русских своими друзьями и союзниками, есть немалая заслуга и «Кембриджской пятерки». Тогда, в отличие от нынешних времен, ни у кого не возникало сомнений в том, кто является истинным виновником войны, а кто – жертвой агрессора.

Главный поставщик секретов

Сегодня о знаменитой «пятерке» из Кембриджа знают все. Их вклад в великую победу над фашизмом несомненен. Однако выдающиеся успехи «Кембриджской пятерки» были бы невозможны, если бы не целая когорта профессионалов высшей пробы – оперативных работников резидентуры, связников, шифровальщиков. Об этих людях до недавнего времени практически ничего не было известно. Однако во многом благодаря их профессионализму работа советской разведки в Англии была поставлена на такую высоту, что именно Лондон в годы войны являлся, по сути, главным поставщиком секретов для советского руководства. О некоторых выдающихся разведчиках – сотрудниках лондонской резидентуры и пойдет ниже речь. Идея вербовать молодых английских интеллектуалов из хороших семей принадлежала талантливому советскому разведчику Александру Орлову. Его замысел был прост, как все гениальное. Поскольку завербовать высокопоставленных британских дипломатов, генералов и руководителей спецслужб дело почти невозможное, Орлов предложил направить усилия советской разведки на вербовку выпускников престижных английских университетов. Таким выпускникам, особенно из семей английской аристократии, априори светит блестящая карьера на государственном поприще. А значит, советская разведка получала бы в обозримой перспективе возможность информировать руководство страны о важнейших государственных решениях, принимаемых на британском политическом Олимпе. Этот план, как мы теперь знаем, был блестяще реализован. Именно в середине 1930-х годов, задолго до начала Второй мировой войны, советская агентура в Лондоне существенно пополнилась молодыми английскими аристократами, в том числе и членами «Кембриджской пятерки». Нет никаких сомнений и в том, что аналогичная работа проводилась Орловым и среди выпускников других престижных английских университетов и колледжей. Так что, возможно, когда-нибудь мы узнаем, например, о членах «Оксфордской пятерки» или о том, что знаменитая «Кембриджская пятерка» на самом деле была не «пятеркой», а, скажем, «семеркой» или «восьмеркой». Тем более что молодых интеллектуалов, симпатизировавших Советскому Союзу, в Британии в 1930-е годы было немало. Помимо Александра Орлова огромную роль в создании разветвленной лондонской агентуры сыграл выдающийся советский разведчик-нелегал Арнольд Дейч. Именно он организовал первую личную встречу Орлова с Кимом Филби. Произошло это в декабре 1934 года в лондонском Риджентс-парке.

С этой эпохальной встречи, собственно говоря, и начинается новый и, пожалуй, самый продуктивный период в истории лондонской резидентуры, да и советской разведки вообще. Всего же на счету Дейча как вербовщика более двух десятков особо важных агентов, включая членов «Кембриджской пятерки». Арнольд Генрихович Дейч, он же Отто, Стефан, Ланг, Арнольд, – интеллектуал высочайшей пробы, выпускник философского факультета Венского университета, в совершенстве владел пятью европейскими языками, а впоследствии выучил еще и русский. Уже в юношеском возрасте у него обнаружились склонности к работе разведчика. Будучи студентом Венского университета, он вступил в коммунистическую партию, всерьез увлекся идеями марксизма. Эти качества Дейча привлекли к нему внимание советской разведки, и в августе 1932 года Дейч был принят на работу в Иностранный отдел ОГПУ. Его первое назначение – Париж, нелегальная резидентура ИНО. Затем работа в Бельгии, Австрии, Германии и Голландии. В 1934 году Дейч по заданию советской разведки перебрался в Лондон и поступил для прикрытия на психологический факультет университета. Арнольд Дейч был приятным собеседником, умным и разносторонне образованным, умевшим легко сходиться с людьми. Этому способствовала и привлекательная внешность Дейча, и наличие просторной квартиры в старинном лондонском районе Хемпстед, где собирались известные ученые и политики того времени. Никому и в голову не могло прийти, что хозяин квартиры, обаятельный молодой человек, получает подробные инструкции из Москвы и выполняет задания руководителя лондонской нелегальной резидентуры Теодора Малли. В частности, на протяжении трех лет, с 1934 по 1937 год, именно Дейч контролировал деятельность знаменитой «Кембриджской пятерки». В сентябре 1937 года Арнольд Дейч вместе с супругой были отозваны в Москву. В течение нескольких лет, вплоть до 1941 года, Дейч, по сути, был отстранен от разведывательной работы и трудился научным сотрудником в Институте мирового хозяйства и мировой экономики АН СССР. В конце 1941-го Арнольд Дейч был возвращен на службу в разведку и направлен нелегальным резидентом в Аргентину. В связи с начавшейся войной между США и Японией первоначальный маршрут через Иран, Индию и страны Юго-Восточной Азии пришлось кардинально изменить. Дейч отправился в Южную Америку через Северную Атлантику. 7 ноября 1942 года в Норвежском море танкер «Донбасс», на котором находился Арнольд Дейч, был потоплен немецким эскадренным миноносцем. По свидетельству оставшихся в живых очевидцев, Дейч героически погиб, спасая других.

Вадим и его команда

В конце 1939 года лондонская резидентура советской разведки прекратила свое существование. Причиной стала не деятельность британской контрразведки, а неразбериха и хаос, царившие в тот период в Москве. Сейчас это может показаться странным, но тогда, в декабре 1939 года, в руководстве НКВД решили, что лондонская резидентура со всей ее разветвленной агентурой самого высокого калибра не представляет для советской разведки никакого интереса. К счастью, осенью 1940 года благодаря стараниям нового руководителя советской разведки Павла Фитина лондонская резидентура была восстановлена. А уже в ноябре того же года в английскую столицу в качестве резидента прибыл Анатолий Вениаминович Горский. Начинать Горскому пришлось, по сути, с нуля: восстанавливать связь с агентурой, каналы передачи информации, налаживать полноценную разведывательную работу. Москва требовала бесперебойных поставок важной документальной информации о внешней и внутренней политике британского правительства. И благодаря энергичным усилиям нового резидента эта задача была выполнена. Поначалу руководимая Горским резидентура состояла всего из трех человек. Кроме самого Горского, работавшего под псевдонимом Вадим, в состав лондонской резидентуры входили еще два молодых оперработника – Борис Крешин (оперативный псевдоним Боб) и Владимир Барковский (оперативный псевдоним Джерри). В ноябре 1940 года резидент направил в Центр оперативное письмо. Говоря об условиях, в которых работает лондонская резидентура в обстановке начавшейся мировой войны, Горский писал: «Хотя Боб и Джерри делают все, что могут, они не являются еще опытными разведчиками. У каждого из нас на связи до двадцати агентов. Все мы перегружены встречами, причем эта беготня с явки на явку может крайне отрицательно отразиться на работе». Читая эти строки, понимаешь, в каких неимоверно тяжелых условиях приходилось работать советским разведчикам в последнем предвоенном году.

Опытных кадров катастрофически не хватало, а объем ценнейшей информации постоянно возрастал. Каждый сотрудник резидентуры работал как стахановец, порой на пределе человеческих возможностей. Следует отметить, что письмо Горского не осталось без внимания Центра. Численность лондонской резидентуры постоянно росла, и к концу войны в ней насчитывалось уже 12 оперативных работников. В самый тяжелый период войны (1941-1942 гг.), когда разведывательная работа в других странах еще не была поставлена на должном уровне, именно лондонская резидентура являлась основным источником информации советского руководства по Германии и странам антигитлеровской коалиции. В первые годы войны Вадим и его команда направили в Центр свыше 10 тысяч (!) документальных материалов по политическим, экономическим, военным и другим вопросам. Под личным руководством Анатолия Горского находилась и «Кембриджская пятерка». В январе 1944 года закончилась британская командировка Горского. Он возвратился в Москву. А вскоре последовало новое назначение: резидентом внешней разведки в США. К концу Второй мировой войны центр тяжести советской внешнеполитической разведки постепенно смещался за океан. И это понятно: именно в США развернулись работы по созданию атомного оружия и все усилия советской разведки были сосредоточены на этом жизненно важном для нашей страны направлении. И в том, что советские ученые-ядерщики получали крайне необходимую для них информацию, огромная личная заслуга Анатолия Горского, сумевшего грамотно и эффективно организовать работу резидентуры по атомной проблематике. Ну а в Лондоне работу советской разведки возглавил уже знакомый нам Боб, он же Крешин Борис Моисеевич.

двойной клик - редактировать изображение

Деликатный резидент

Думал ли простой фабричный парень Боря Крешин, что судьба забросит его в Лондон и сведет с величайшими разведчиками XX столетия! Однако путь в разведчики для Крешина оказался весьма непрост. По окончании фабрично-заводского училища Борис Крешин несколько лет трудился на заводе токарем. Стране, которая в те годы создавала мощную промышленность, были нужны квалифицированные кадры рабочих и техников. А в 1931 году молодого рабочего по комсомольской путевке направили учиться в Московский государственный педагогический институт иностранных языков. Стране, как выяснилось, нужны были не только токари и фрезеровщики, но и люди, владевшие европейскими языками. Закончив вуз, Крешин получил распределение в школу и некоторое время преподавал английский. В 1936 году Бориса Крешина призвали в Красную Армию. А затем, в 1939-м, пригласили на работу в органы государственной безопасности, в разведывательную службу. Вот где в полной мере пригодились хорошее лингвистическое образование, полученное в МГПИИЯ, и разносторонний жизненный опыт. Первая зарубежная командировка Крешина в Лондон пришлась на суровые военные годы. В Англии Борис Моисеевич последовательно прошел все ступени служебной деятельности, начиная от оперативного работника и заканчивая резидентом. Это было время, когда советские разведчики в Англии работали не покладая рук. На связи у каждого сотрудника лондонской резидентуры были по десятку агентов, и каждый из них приносил ценнейшую информацию, жизненно важную для Советского государства. Чего стоили одни только сообщения от «Кембриджской пятерки». Эта информация проходила через Крешина, который, будучи помощником резидента Анатолия Горского, а затем и резидентом, в течение нескольких лет контролировал работу «пятерки». При этом Крешину, когда он возглавил лондонскую резидентуру в начале 1945-го, было всего 30 лет. Однако молодой резидент сумел так организовать работу своих подопечных, что в Москву шел буквально поток разнообразной информации, в том числе и по атомной проблематике. Все, кто близко знал Бориса Моисеевича, отмечали необыкновенную деликатность, с которой он руководил работой своего разведывательного коллектива. Вот, например, что писал о нем Юрий Модин, работавший во второй половине 1940-х годов под его руководством: «Крешин был не менее эффективен и умен, чем его предшественники. Всегда вежливый и обходительный, он добился того, чтобы наши агенты работали с ним с удовольствием и позднее отзывались о нем с большой теплотой. Крешин относился к ним по-дружески, никогда не приказывал, а лишь вежливо замечал: «Как было бы великолепно, если бы вам это удалось». И все!» Как мы теперь знаем, удавалось нашим разведчикам почти невозможное. Неслучайно 1940-е годы стали для лондонской резидентуры поистине золотым веком. А ее руководители, такие, как Анатолий Горский и Борис Крешин, навсегда вписали свои имена в историю советской разведки.

Женский вклад в разведку

Говоря о лондонской резидентуре, нельзя не вспомнить о женском вкладе в ее работу. Речь идет о сотрудницах советской нелегальной разведки Эдит Тюдор-Харт и Китти Харрис. Еще в детском возрасте Эдит Тюдор-Харт увлеклась фотографией и впоследствии занималась этим всю жизнь. Ее снимки в начале 1930-х годов охотно печатали солидные европейские журналы. Профессиональные занятия фотоделом пригодились Эдит, когда она начала активно работать на советскую разведку и переснимать секретные документы для дальнейшей передачи их в Москву. С 1934 года Эдит Тюдор-Харт сотрудница лондонской нелегальной резидентуры ИНО НКВД СССР. Задача Эдит заключалась в поиске молодых талантов для их последующей вербовки. И с этой задачей она справлялась великолепно. Одной из самых значительных ее удач на поприще разведчика-нелегала стало участие в вербовке Кима Филби. Их знакомство состоялось в мае 1934-го. Оказалось, что первая жена Кима Литци Фридман и Эдит Тюдор-Харт – давние подруги, знакомые еще по жизни в Вене. Ким сразу же произвел на Эдит благоприятное впечатление. А его связи с влиятельными людьми из британского высшего света возбудили и чисто профессиональный, разведывательный интерес. О молодом перспективном английском аристократе Эдит Тюдор-Харт доложила заместителю руководителя нелегальной советской разведки Арнольду Дейчу, которого хорошо знала еще по венскому подполью. Дальнейшее было, как говорится, делом техники… А затем в течение нескольких лет Эдит была связником других членов «Кембриджской пятерки» – Гая Бёрджесса и Энтони Бланта. После войны Эдит Тюдор-Харт отошла от активной деятельности, тихо жила в своем доме в Уэльсе и скончалась в возрасте 64 лет после тяжелой болезни. Для Китти Харрис путь в разведку начался еще в конце 1920-х годов, когда по заданию Коминтерна она отправилась в США и устроилась на работу в советскую внешнеторговую организацию «Амторг». В эти годы директором импортного отдела «Амторга» работал Григорий Графпен, будущий резидент советской разведки в Лондоне. Под его чутким руководством «Амторг» превратилась фактически в структурное подразделение иностранного отдела ОГПУ.

Неслучайно многие сотрудники этой внешнеторговой организации затем становились кадровыми разведчиками. Китти Харрис из их числа. В штат ИНО ОГПУ ее зачислили в 1931 году. Как сотруднице иностранного отдела, Харрис предложили переехать в Европу и выполнять обязанности связника и специального курьера. После окончания разведывательных курсов весной 1938 года Китти Харрис, которой присвоили оперативный псевдоним Джипси, или Цыганочка, приехала в Лондон и вскоре приступила к работе связника Дональда Маклина. Их сотрудничество выглядело следующим образом. Несколько раз в неделю Дональд, служивший в тот период в британском МИДе, приходил в квартиру Китти с кипой секретных документов. Всю ночь молодые люди занимались перефотографированием документов или переписывали их содержание от руки. После чего рано утром Дональд возвращал документы в мидовские сейфы, а Китти конспиративно встречалась с резидентом, передавая ему кассеты с отснятыми материалами. Летом 1939 года Дональда Маклина перевели на работу в Париж. Туда же отправилась и Китти. В течение года после переезда на новое место она продолжала четко выполнять обязанности связной. Летом 1940 года Франция капитулировала, немцы заняли Париж. Над Китти нависла реальная угроза. Но ей помогли сотрудники парижской резидентуры. Они переправили Харрис на юг, в не оккупированную нацистами часть Франции. Некоторое время Китти скрывалась в Бордо, а затем окольными путями добралась до Советского Союза. 22 июня 1941 года Китти Харрис встретила в Москве. Она настойчиво просила отправить ее на фронт, выражала готовность служить радисткой, быть заброшенной в тыл врага, работать швеей или помогать в госпитале раненым бойцам. Она искренне хотела приносить реальную пользу Красной Армии, в одиночку сражавшейся с фашистами. Она просто не представляла себе, как можно в столь тяжелое время оставаться в стороне. Однако руководство советской разведки решило использовать Джипси, так сказать, по прямому назначению. 1 октября 1941 года Китти Харрис выехала скорым поездом из Москвы во Владивосток, а затем на танкере «Донбасс» (том самом, на котором через год героически погибнет Арнольд Дейч) отправилась в Сан-Франциско. В США судно прибыло 6 декабря 1941 года, буквально за день до нападения японцев на Пёрл-Харбор. Но конечным пунктом этого рискованного путешествия была Мексика, где Харрис проработала разведчиком-нелегалом пять лет. В 1946 году Китти Харрис вернулась в СССР. В 1951 году была арестована, несколько лет провела на принудительном лечении в тюремной психиатрической больнице в Горьком (ныне Нижний Новгород). После освобождения осталась в Горьком, где и прожила до самой смерти в 1966 году. За время своей нелегальной работы на советскую разведку Китти Харрис пришлось сменить около двух десятков фамилий и псевдонимов. Дважды она была на грани провала, в том числе из-за предательства других агентов разведслужбы. Но никогда, даже перед лицом смертельной опасности, Китти Харрис не усомнилась в правоте однажды избранного дела, которому честно служила всю свою жизнь. Эти же слова можно смело отнести и ко всем сотрудникам и агентам лондонской резидентуры тридцатых–сороковых годов. Их вклад в Великую Победу бесценен.

Сергей Холодов, историк

Источник: журнал «Воин России» №2 2021

Комментарии Написать свой комментарий

К этой статье пока нет комментариев, но вы можете оставить свой

1.0x