04:57 26 октября 2021 Экономика

Города и государства: в поисках новой стратегии взаимодействия

Фото: ссылка

Неоднозначные фоновые процессы, определяющие трансформацию современных государств в миросистеме позднего Модерна, в наибольшей концентрации выражены в больших городах. Это – следствие формирования глобальных рынков, исторической неодновременности урбанизации и демографического перехода в разных регионах мира, мировых миграционных процессов, изменения технологического уклада мироэкономики и т.д. Раннемодерные города изначально сосредоточивают в себе важнейшие проблемы исторического развития, выгоды и издержки перехода к Модерну с его дальнейшими трансформациями. Взрывной рост городов, связанный с индустриализацией и массовой урбанизацией Запада ХIХ–начала ХХ в., фактически совпал с институциализацией общественных наук, приоритетным предметом которых было осмысление проблем нового городского общества. Новые индустриальные города стали пространственно сконцентрированным капитализмом, а их сети – ключевой опорой для дальнейшего проникновения рыночных коммуникаций в территориальное сообщество. Однако капитализм, возникнув в городах, постепенно начал охватывать и разного рода географические, культурные, социальные периферии. При этом возникла новая проблема – согласование капитализма с политическими, моральными, культурными механизмами удержания общества от распада, которые не могли более сводиться в раннеевропейском Модерне к традиционным (христианским) ценностям. Выяснилось, что саморегуляция капитализма – утопия применительно к другим сферам жизни общества и что он не может существовать сам по себе, а тем более воспроизводить общество без внеэкономической регуляции, связанной с государством, которую поспешно списывают со счетов в рамках неолиберального дискурса. В данной ситуации города демонстрируют как наивысший уровень экономического роста и социальных инноваций, так и увеличение в связи с этим экономического неравенства, числа классовых конфликтов и культурных противоречий. При этом фундаментальной проблемой является невозможность элиминировать опасную для национальных политических элит и порядков политическую и экономическую субъектность городов. Города включаются во властные иерархии и вертикали современных государств лишь на нижнем уровне местного самоуправления (за немногими исключениями, относящимися в современном мире, как правило, к столицам). Подобная территориальная закрепленность городов преувеличивает и искажает власть места в оценке ресурсного потенциала и коллективного социального действия, вырабатываемого в городах, в противовес концепциям, оценивающим потенциал города в перспективе его роли в тех или иных ресурсных сетях – региональных, национальных, глобальных. Более того, сети городов исторически образуют естественные локусы гетеротопии и гетерархии (дифференциации, вызовов и прерывности пространственного и властного порядков) в рамках государств, выступая в качестве опорных координат для альтернативного государствам политического формата, выстраиваемого по принципу контроля не столько территории, сколько стратегических опорных точек сети. Поскольку с окружающими периферийными территориями и национальными контекстами глобальные города и крупные мегаполисы имеют все менее плотные связи по сравнению с другими звеньями глобальной (или национальной) городской сети, в том числе находящимися в иных национальных юрисдикциях. Подобная логика расширяющегося воспроизводства сетей мегаполисов принципиальным образом расходится с включением городов в государственную управленческую логику территориального освоения природных и человеческих ресурсов.

Новейшие комплексные процессы мировой урбанизации, формирования глобальных рынков и быстрого распространения технологий привели к резкому подъему политико-экономического потенциала городов. Если в 1950 г. численность городского населения в мире составляла 28,8%, а в 2009 г. городское население Земли сравнялось с сельским, то по медианному прогнозу к 2050 г. доля горожан вырастет до 66%, а в 2100 г. – до 85%. В 2014 г. 300 крупнейших городов мира производили почти половину (47%) мирового ВВП, представляя 20% мирового населения. Экономическая активность городов обеспечивает 55% ВВП слаборазвитых, 73% ВВП среднеразвитых и 85% ВВП высокоразвитых стран. В настоящее время 80% мирового экономического роста генерируется в городах, и эта цифра будет только расти. Города, концентрирующие по данным 2017 г. 55% населения мира, занимают лишь 2% площади земной поверхности. Это неизбежно ведет к переоценке экономической и политической значимости ресурса территории как фундамента современных государств. Развиваются многомиллионные городские агломерации, города-регионы и города-государства. Усложняются все более дифференцированные системы городского самоуправления, зачастую de facto образующие государство в государстве. Увеличивается число государств, столица которых или несколько крупнейших городов генерирует 50% и выше странового ВВП. При этом воистину экстремальные разрывы по вкладу в ВВП, достигающие 100–400% между жителем центрального города и остальным населением страны, наблюдаются в полу- и периферийных странах. Такова, например, Киншаса (Демократическая Республики Конго), дающая 85% национального ВВП, Кабул – 65% (Афганистан), Буэнос-Айрес – 64% (Аргентина), Манила – 47% (Филиппины) и др. В подобных случаях вопрос о том, являются ли указанные города составным элементом современных государств или постоянно дробящиеся государства превращаются в территориальную периферию для эксплуатации и реализации экономико-политических приоритетов центральных городов, как минимум, дискуссионен. Данные тенденции свидетельствуют о повсеместном расширении субъектности и влияния крупных мегаполисов. Таким образом, рост ресурсного веса мегаполисов в современных обществах неизбежно ведет к коррекции их политического, экономического и правового статуса в рамках системы государственного управления. В периферийных обществах мироэкономики мегаполисы нередко становятся источником генерации общественных вызовов и угроз. В обществах центра мироэкономики мегаполисы чаще выступают донорами государственного бюджета, заинтересованными в дальнейшем расширении своей автономии.

двойной клик - редактировать изображение

двойной клик - редактировать изображение

Противоречива аналогичная структурная ситуация развития современных крупных городов и на региональном уровне государств, корректируемая их близостью к центру/периферии капиталистической миросистемы. В российском случае статус таких крупных региональных центров, как Новосибирск, Ярославль, Ульяновск, Томск, Омск, Астрахань и др., как зависимых структур управления по отношению к субъектам Российской Федерации, где они концентрируют половину и более населения и еще больший объем ВРП, выглядит все большим управленческим архаизмом. Например, за исключением Ростова-на-Дону все города-милллионники имеют в обороте розничной торговли региона долю, превышающую 50% (см. табл.). Многие российские регионы в контексте реальной структуры экономических, культурных, демографических процессов превращаются лишь во властные надстройки, перераспределяющие ресурсы городов наверх – в пользу государства, или вниз – для дотируемых периферий этих регионов. Подобная структура власти способствует региональной стагнации, в которой ведущие города из драйверов развития преобразуются лишь в доноров территориального социально-экономического выравнивания. С одной стороны, экономики развитых стран становятся все тождественней экономике городов, с другой – механизмы смягчения неравенства и издержек роста остаются за социальным государством, на которое возложена функция поддержания доступа большинства граждан к социальным благам. Этот доступ подкрепляется эгалитарными ценностями (справедливость, равенство, солидарность и т.д.) в перераспределении общественных ресурсов. Поэтому современные города и государства демонстрируют постоянно корректируемое ценностно-институциональное напряжение между задачами роста, связанными с увеличением неравенства, и внеэкономическим распределением, призванным снизить это неравенство. В результате актуализируются задачи поиска оптимального равновесия между экономическим развитием и его явными и скрытыми издержками – какой ценой и за чей счет оно осуществляется; какие социальные слои понесут наибольшие затраты и во имя каких целей. В настоящее время это равновесие потенциалов, особенно в странах периферии, нарушается все больше, обозначая проблему поиска новых форматов динамического равновесия возвышающихся городов и дробящихся государств, все интенсивнее включенных в контекст мироэкономики. Перспективы развития современных обществ все чаще обусловливаются стратегиями дальнейшей трансформации городов и их сетей. Крупные мегаполисы – это не только место социально-политического экспериментирования и вызова государствам, но и важный механизм эволюции наций-государств, представляющий в сконцентрированном виде слепок большого национального общества. И от того, насколько успешно крупные города вырабатывают стратегии разрешения разнообразных конфликтогенных ситуаций, сглаживания социально-экономического и пространственного неравенства, расширения доступных возможностей для всех горожан, во многом зависят черты общей модели управления позднемодерным обществом.

Тенденции трансформации городов в глобальном мире

Структура глобального экономического, культурного, политического взаимодействия становится все более экстратерриториальной, выстроенной не столько в виде иерархизированных и централизованных ресурсных обменов внутри и под контролем отдельных государств, сколько в виде коммуникаций, охватывающих юрисдикции разных государств. Стоит отметить, что после 1995 г. рост мирового населения осуществляется исключительно в форме прироста городского населения, в первую очередь мегаполисов, концентрирующих все большее количество переселенцев и мигрантов. Этот прирост происходит прежде всего за счет развивающихся стран, так как в развитых странах процесс урбанизации фактически завершился, достигнув отметки в 75–90% от общей численности населения. Например, в России городское население составляет 73,8% (2011), а среднегодовой темп урбанизации в 0,13% с прогнозом достижения доли городского населения к 2050 г. в 81%. Это позволяет утверждать о завершении волны урбанизации, связанной с переходом страны в ХХ в. к городскому обществу. В настоящее время Россия характеризуется апогеем концентрации населения в мегаполисах, что соотносится с этапом завершения зрелой урбанизации по Дж. Джиббсу, с последующей деконцентрацией мегаполисов и выравнивания темпов их развития со средними и малыми городами. Города – не только средоточие потребительского спроса глобальных рынков, но и место концентрации растущей сферы услуг, в которой находит занятость все большая часть трудоспособного населения. Городская экономика услуг и сервиса, науки и образования вытесняет аграрные и индустриальные сектора экономики как по количеству занятых, так и по величине генерируемого дохода, и она будет расширяться вместе с экономической ролью городов. Уже сейчас в мировой сфере услуг занято 43% работающих, которые производят 62,4% глобального ВВП, в сравнении с 31,1% – долей, производимой в индустрии, и 6,5% – в сельском хозяйстве. В результате индустриальные города как привычные места концентрации крупных производств претерпевают серьезные трансформации. Деиндустриализация мегаполисов развитых стран, глобальный перенос производств и расширение аутсорсинга, рост мобильности капитала, производительности труда и его роботизация, усиление конкуренции между мегаполисами за ресурсные потоки привели к увеличению социальных издержек экономического роста, связанного с расширением городского неравенства и безработицы. Происходит изменение социальной структуры городского населения и факторов его стратификации, все менее связанных с разделением труда и оборотом капитала на свободных рынках. Наблюдается общее увеличение социальных слоев, существующих на рентные доходы или социальные пособия, в то время как численность людей, получающих трудовой доход, неуклонно сокращается. Сокращается и доля этого вида дохода в общей структуре доходов населения. В данном контексте оптимистический прогноз состоит в том, что общества периферии мироэкономики начнут совершать форсированную урбанизацию, модернизацию, переходя к низкой рождаемости. В результате радикальное социально-экономическое неравенство капиталистической миросистемы будет снижаться. Более того, в долгосрочной перспективе возникают контуры взаимосвязанного плоского мира, в котором каждый человек, город, регион, страна впервые получают все возможности стать успешными акторами на конкурентных и круглосуточно работающих глобальных рынках. Однако историческая статистика мирового развития более пессимистична. За последние 200 лет, начиная с промышленной революции, глобальное неравенство между обществами и внутри них непрерывно усиливается, будучи оборотной стороной развития и прогресса. После краткого славного тридцатилетия (1945–1975), зафиксировавшего эгалитарные тенденции в доходах населения государств центра мироэкономики, наступило бесславное сорокалетие, когда коэффициент неравенства доходов Джини демонстрирует новый устойчивый рост глобального неравенства. Текущий глобальный Джини – 0,7 – значительно превышает уровень неравенства внутри отдельных стран (Бразилия – 0,57, США – 0,41, Россия – 0,4, Франция – 0,33). В этих условиях самым эффективным способом, позволяющим индивиду улучшить свое экономическое положение и жизненные перспективы, оказывается переезд в другой регион или даже страну. Внутренние и межстрановые миграционные потоки радикализируют конфликты в зонах, где географически периферии и центр капиталистической миросистемы наиболее близки (акватория Средиземного моря, граница Мексики и США и т.д.). И эти потоки текут в города-реципиенты развитых стран, поскольку высокотехнологичное сельское хозяйство неумолимо сокращает рабочие места вне городов. Неиссякаемость этих потоков предопределена тем, что если в 1870 г. социальное неравенство на две трети определялось принадлежностью человека к определенному классу, то в 2000 г. оно на две трети определяется проживанием в бедной или богатой стране. Таким образом, классовые формы социально-экономического неравенства активно вытесняются пространственными. В подобной ситуации гражданство определенной страны и даже проживание в определенном ее городе зачастую фактически становится формой прямого доступа большинства к значимой политической ренте или, наоборот, отлучения от нее. Поэтому, когда бедные слои богатых стран более обеспеченны, чем средние слои бедных стран, факторы классовой солидарности и поддержки становятся менее значимыми, а национальный протекционизм все более выраженным. В частности, 5% беднейших граждан США имеют доходы выше, чем 60% населения мира, лишь благодаря факту своего гражданства. Механизмы сглаживания неравенства в виде модели социального государства работают все хуже даже в развитых странах. А предполагавшийся перенос этой модели как естественной на весь остальной мир наталкивается на все большее количество ограничивающих факторов, предопределяя дальнейших рост межстранового и регионального неравенства. Уже явно просматривается, что повышение давления международной миграции вызывает сопротивление политических сообществ–реципиентов миграции, их стремление снизить уровень конкуренции за рабочие места и социальные пособия в своих странах.

Радикализация неравенства в глобальном развитии городов: закономерность или временное отклонение?

Классическая индустриализация позволяла дать на фабриках и заводах новые рабочие места лишним людям в городах. Новый технологический переход, связанный с автоматизацией и роботизацией экономики, накладывается на глобально незавершенный индустриальный переворот. Сокращение рабочих мест в сельском хозяйстве стран полупериферии и периферии мироэкономики заставляет людей переезжать в мегаполисы в надежде получить работу. Однако новые кластеры высокотехнологичной экономики уже не требуют массовой занятости и не могут компенсировать рост безработицы в более традиционных секторах. Соответственно, оптимистичная европейская городская футурология неизбежно корректируется антиутопической повседневностью взрывообразно растущих городов на периферии капиталистической миросистемы. Эти города демонстрируют накопление бедности, социальных проблем и нерешаемость основных инфраструктурных вопросов управления городским развитием. За пределами центра миросистемы мегаполисы стран третьего мира существуют в виде географически сконденсированной периферии со всеми ее социально-экономическими проблемами. Многомилионный поток мигрантов превращает мегаполисы на периферии капиталистической миросистемы отнюдь не в глобальные или креативные города, но в источник постоянных вызовов для периферийной государственности. Города полуперифирии и периферии миросистемы дают лишь призрачную надежду на лучшие жизненные перспективы для переселенцев из сельской местности и мигрантов. Представление мигрантов о том, что на городском рынке труда легче найти работу, часто оказывается мифом. В результате переселенцы либо претендуют на социальные пособия по безработице, либо уходят в серые, криминализированные сферы городской экономики, объемы которых часто превосходят долю экономики, контролируемую периферийным государством. Новые горожане начинают рассматриваться как лишние люди, требующие практически пожизненных дотаций и пособий. Поэтому общая социально-экономическая география города не препятствует его радикальной классовой сегрегации. Не обусловленный экономическими потребностями рост численности населения городов при пропорциональном снижении доли занятых в белой экономике оборачивается феноменом ложной урбанизации. Наконец, подобная фиктивная урбанизация перестает быть связанной с индустриализацией, повышением производительности труда и ростом благосостояния городского населения слаборазвитых стран, соотносимого для большинства с уровнем биологического выживания. Благодаря внутренней миграции более трети населения мегаполисов за пределами стран центра миросистемы состоят из обитателей трущоб, образуя плохо контролируемое государственными структурами параллельное пространство самоуправления и выживания. В частности, в странах Африки в 1970–1995 гг. городское население росло темпами 4,7% в год, в то время как среднедушевые доходы падали на 0,7% в год. При этом трущобы становились местом жительства большинства городского населения африканских стран, где до 70% взрослых горожан не имели постоянной работы и источников дохода, создавая феномен урбанизации бедности. Таким образом, численный рост и экономическое развитие, а тем более улучшение человеческого потенциала крупнейших мировых городов не только не тождественны, но и часто противоречат друг другу. Глобальным городам центра миросистемы, производящим наибольшую прибавочную стоимость, чье количество и население в последние годы почти не растет (Лондон, Нью-Йорк, Париж, Токио и т.д.), противостоят более многочисленные, но при этом вовсе не глобальные города периферии, концентрирующие в своих трущобах, бидонвилях и фавелах безработное население, которому нет места в глобальной экономике. Города наполняются опасными классами – безработными, людьми с неустойчивой занятостью, которые не имеют возможностей улучшения своих жизненных перспектив, стремительно пополняя ряды прекариата. Форсированная периферийная урбанизация, не расширяющая общую занятость и рынки труда, создающая низкооплачиваемые рабочие места обостряет и концентрирует в мегаполисах социально-экономические противоречия. Для этих мегаполисов нищеты, лишенных внутренних источников развития и сконцентрированных лишь на выживании в состоянии постоянно прибывающего населения, возрастает значимость внешней регуляции и привлечения дополнительных ресурсов со стороны государства. При этом индивидуальные стратегии выживания таких заложников города, скрытые в сферах теневых институтов, часто не поддаются контролю и, соответственно, регуляции, практически не учитываются городскими планами развития. Объемы неформальной экономики в национальном валовом продукте развивающихся стран сопоставимы с белыми экономическими секторами. В результате создание в городском сообществе эффективного диалога между значимыми социальными группами, выработкой универсальных культурных норм и практик оборачивается все большей конфликтностью. Накопление социокультурных различий и радикализация экономического неравенства рано или поздно выходит на политический уровень, дестабилизируя ценностно-институциональные основы существования развивающихся государств.

Таким образом, в глобальном мире наблюдаются противоречивые тенденции городского развития. В странах центра капиталистической экономики структурная безработица и негативные эффекты урбанизации смягчаются механизмами социального государства. Однако города полуперифирии и периферии миросистемы из ожидаемого авангарда социального и технологического прогресса превращаются в центры скопления огромных масс разочарованных людей, не могущих самостоятельно обеспечить себе достойное существование. Рыночная стратификации социальных групп перестает доминировать. Усиливаются рентные механизмы перераспределения общественных ресурсов, связанные с закрытыми институтами, государством и властным доступом. В городах все более отчетливо выстраиваются новые иерархии социальных групп на основании доступа к разного рода внеэкономическим ресурсам. Новая сословность фиксируется территориально, городские районы выстраиваются как непересекающиеся социальные пространства. В подобном контексте экономическая эффективность и универсальность модели сетей глобальных городов оказывается амбивалентной. Это прогресс для немногих, усиливающий неравенство и территориальную сегрегацию. Это рост, оборачивающийся еще бóльшими социальными издержками, которые города стремятся переложить на национальные государства и окружающие географические пространства с помощью асимметричного обмена ресурсами. И если в развитом мире такая компенсаторная стратегия еще возможна, то на периферии мироэкономики города остаются со своими проблемами наедине. Соответственно, транснациональные сети глобальных городов, все чаще выходящие из-под контроля национальных юрисдикций, оказываются чрезмерно утопичными в качестве механизма коррекции глобальной политической системы наций-государств. Выстраивание глобальной экономической географии по опорным точкам сети глобальных городов представляется слишком редукционистским подходом. В то же время трудно отрицать эмпирически фиксируемое и растущее значение этой сети для целей генерации, концентрации и распределения транснациональных потоков глобального капитала, труда, технологий. Вместе с тем хаотичное расширение периферийных мегаполисов подтверждает тенденцию общего исчерпания модернизационного потенциала урбанизации и глобализации рынков. Режимы свободной торговли постепенно сменяются повсеместным усилением национализма и протекционистской политики в условиях прогнозируемой многими экономистами затяжной рецессии, которая в логике пределов роста охватит весь мир к середине ХХI в. Более закрытыми становятся государства, занимающие центральное положение в капиталистической миросистеме. Асимметрия неравенства неизбежно усиливает миграционное давление на клуб избранных стран. Таким образом, жизнестойкость государств все более определяется как целенаправленным планированием развития городов в контексте долгосрочных приоритетов национального развития, так и усилением механизмов самоуправления на уровне самих городов. Объективный рост экономической значимости городов вызывает потребность в новой модели эффективной децентрализации и входит в противоречие с территориальной иерархией управления государств и приоритетами налоговой политики. Например, в России в 1999 г. доля муниципалитетов в расходах консолидированного бюджета составляла 21,4%, а в 2011 г. лишь 6,7%. При этом доля налоговых поступлений в муниципальные бюджеты упала за этот же период с 69,7% до 31,65%, в то время как доля трансфертов лояльности из вышестоящих бюджетов увеличилась с 26,7% до 58,4%.

Казалось бы, в интересах центральных правительств поддерживать изменения растущего потенциала городов, модернизируя и адаптируя территориальные административные структуры, чтобы лучше отражать потребности агломераций и использовать их потенциальные ресурсы для общего роста. Например, делегировать городам дополнительные полномочия и финансовые ресурсы для их обеспечения, оставляя за собой функции стратегической координации. Однако, несмотря на серьезные изменения структуры и факторов дальнейшего развития современных обществ, национальные правительства, как правило, отказываются от передачи вниз даже частных вопросов регулирования, предпочитая удаленное, но все менее эффективное управление не городами и сообществами, но абстрактными территориями. Ограничение возможностей мегаполисов – моторов экономики и культуры современных обществ – замедляет развитие наций-государств, причем дальнейшее сохранение неизменных территориальных структур управления обходится государствам все дороже. Таким образом, нарастание противоречий между модернизационным потенциалом крупных городов (свыше 100 тыс. населения), в которых, например, производится 65% российского ВВП, и сдерживание возможностей их самостоятельного развития в территориальной политической логике государства нарушает равновесие ключевых элементов управления современными политиями. Значимый фактор достижения нового равновесия сетей городов и государств – изменение доминирующего типа урбанизации и трансформация внутренней инфраструктуры городов. Обнадеживающей тенденцией в мировом урбанистическом процессе может стать будущее снижение плотности населения мегаполисов, пока наблюдаемое в развитых странах, но в долгосрочной перспективе способное охватить остальной мир. Плотность населения в центрах мировых городов падает из-за превращения их в агломерации, либо периферия (субурбия) начинает развиваться активнее исчерпавшего пределы развития городского ядра. В процессе субурбанизации общая площадь и население городов растут, но при этом критическая плотность населения снижается, а сети малых и средних городов включаются в своеобразную эстафету в развитии и повышении качества жизни населения. Эта тенденция обусловлена как постиндустриализацией и выносом из городов массовых производств, так и агломерационными эффектами, связанными с развитием транспортной инфраструктуры, гибким и негарантированным графиком работы (флексибилизацией), аутсорсингом и сетевизацией труда, ростом популярности более дешевых для жизни, спокойных и экологичных пригородов. В постиндустриальном мире в случае выравнивания экономической, географической, образовательной, информационной дифференциации доступа граждан к ресурсам, привлекательность мегаполисов для потенциальных мигрантов будет падать, а капитализация малых и средних городов, наоборот, расти. Наконец, указанный процесс облегчает реализацию права на город как более активного участия большинства горожан в своей общей судьбе. При этом ожидаемое глобальное выравнивание темпов экономического роста и миграционных диспропорций между большими, средними и малыми городами в ходе разворачивающейся контрурбанизации развитых обществ во многом входит в противоречие с тенденциями городского развития за их пределами. Нельзя не отметить, что схематичные оптимистические модели будущей деконцентрации периферийных мегаполисов, выравнивания темпов их развития с малыми и средними городами и соответствующего снижения в них остроты социально-экономических, экологических, транспортных и иных проблем пока остаются лишь прогнозами, которые могут не сбыться за пределами государств центра мироэкономики. Динамические процессы территориальной концентрации и агломерирования (деконцентрации) городов в глобальном мире достаточно противоречивы, обусловлены в каждом макрорегионе фоновыми процессами территориальной мобильности населения, условиями труда, доступом к сырью, энергии, коммуникациям, самим изменением ценности указанных факторов и т.д. Объяснение этих противоречий с позиций неодновременности мирового городского развития, когда разные регионы мира находятся на разных стадиях урбанизации, тоже имеет изъяны. Лишь очень немногие общества смогли прийти к стадии, связанной с деконцентрацией городского населения, и даже в них предсказанные моделью процессы стагнируют. Соответственно, преждевременно утверждать о ее всеобщем и неизбежном характере. Поэтому отдельные стадии урбанизации могут оказаться весьма устойчивыми во времени и даже самостоятельными структурными альтернативами для разных регионов мира. Наконец, приостановка оттока ресурсов к мегаполисам сама по себе не означает реализацию альтернатив подобных иерархий в виде эгалитарных городских сетей, где города, расположенные на вершине пирамиды, не эксплуатируют в рамках центр-периферийной модели ресурсы нижних звеньев городских сетей. Субурбанизация и деконцентрация дают лишь шанс на более стабильный и эгалитарный социально-политический порядок, в значительной степени зависимый от иерархии ценностей и целей, доминирующей в конкретном политическом сообществе.

Актуальность проблем городского развития как важнейшего спящего ресурса российской модернизации давно не вызывает сомнений не только в научном сообществе, но все чаще становится предметом политического дискурса. Не случайно в Послании Президента РФ В. Путина Федеральному Собранию 2018 г. впервые был сделан особый акцент на необходимость повышения роли городов и их сетей в пространственном и инфраструктурном развитии России. Несколько раньше указанный тренд озвучил (будучи на тот момент главой “Центра стратегических разработокˮ) А. Кудрин, обративший внимание на потребность развития в России 15–20 агломераций мирового уровня. В современных государствах крупнейшие города существуют как ключевые институциональные механизмы модернизации, инноваций и выработки общезначимых социальных норм и инноваций. Именно в городах становится возможна как индивидуальная автономия граждан, так и эффективность организованных коллективных действий, влияющих на приоритеты управления. В то же время современные мегаполисы, рассматриваемые как социальные лаборатории будущего, демонстрируют антидемократические тенденции: радикализацию внутригородского неравенства, превращение города из сообщества в функциональное место извлечения прибыли, эксплуатации и всеобщего отчуждения. Мегаполисы же периферии миросистемы демонстрируют еще более удручающие тенденции, связанные с господством анархии и теневых институтов, худшие модели обесчеловечивания города в странах третьего мира. Отсутствие или минимизация инфраструктурных и налоговых обязательств перед городским сообществом составляет своеобразную дополнительную ренту, когда высокий миграционный оборот in/out превращает города из политических сообществ в площадки для конкуренции на понижение на глобальных рынках труда. В этом смысле историческая уникальность, политическая автономия и культурное разнообразие мегаполисов, включенных в контексты периферийной государственности, для мироэкономики стирается. Города становятся легко взаимозаменяемыми в качестве места найма рабочей силы для транснационального капитала. А коллективные усилия по отстаиванию интересов людей труда часто оборачиваются лишь сокращением местного рынка занятости в пользу альтернативных точек доступа на глобальный рынок. Это может привести к тому, что в ближайшем будущем сети городов (в том числе глобальные города) не смогут серьезно трансформировать доминирующую политическую форму государства. Тем не менее их роль в современных социумах закономерно будет расти. Усиливать значение городов будет и прогнозируемая экспертами в долгосрочной перспективе модель глобального общества без ощутимого экономического роста. В результате развитие общества и экономический рост перестают быть привычными синонимами, особенно в рамках неолиберальной риторики. Соответственно, будет расти запрос на совершенствование внеэкономических составляющих прогресса обществ, вырабатываемых преимущественно в городах. Каждое общество в контексте мироэкономики будет вынуждено искать более тонкие социокультурные настройки собственной модели сервисного государства, преимущественно ориентированного на предоставление гражданам более дешевых и эффективных публичных услуг, на упрощение доступа к социальному капиталу в качестве факторов дальнейшего развития. Именно города превращаются в опорную сеть постиндустриальных экономик, где сконцентрирован человеческий капитал, новые социальные образцы и технологии, что предполагает вероятное делегирование мегаполисам части функций, полномочий и ответственности системы государственного управления, а также повышение их статуса в территориально-административной системе. Эта модель вписывается в общую тенденцию децентрализации современных государств, которую подтверждают процессы субурбанизации и повышения роли региональных центров, а также расширение агломераций как взаимовыгодного втягивания крупными городами в свое экономическое пространство пригородов, близлежащих малых и средних городов. В настоящее время можно наблюдать, как внутри России как полупериферийного региона миросистемы оформляются противоречия глобального плана. Фактически первая Россия, образуемая сетью мегаполисов, по многим показателям относится к позднемодерным обществам. Однако ценой этого приближения стала стагнация в развитии окружающей ее периферии. В случае своей реализации модель деконцентрации субъектов властной вертикали, перенос управленческих акцентов с территорий на сообщества позволит российским мегаполисам разомкнуть “архипелаг” первой России, выстроенный среди пустынных географических периферий по донор-реципиентной модели, и более эффективно использовать потенциал возможностей городского развития, связанный с деконцентрацией мегаполисов. В перспективе глобального усиления внеэкономических целей и факторов общественного развития российские мегаполисы, во многом являющиеся преемниками советских индустриальных городов, постепенно могут быть преобразованы в постиндустриальные агломерации, оказывающие диффузное, проникающее инновационное влияние на более мелкие элементы городских сетей. В контексте исчерпания пределов роста сырьевой экономики именно российские города оказываются недооцененным источником независимого от природной ренты экономического развития. Подобная модель предполагает делегирование полномочий, последовательную децентрализацию правовой и финансовой модели российского федерализма, сокращение объемов изымаемых и перераспределяемых государством ресурсов на уровне местного самоуправления. В качестве побочного эффекта эта стратегия, безусловно, усилит конкуренцию, социальное и региональное расслоение. Однако представляется, что кумулятивные эффекты развития, связанные с сокращением внешних властно-политических ограничений для городских сообществ и освобождением их человеческого и социального капитала, будут в долгосрочной перспективе неизмеримо выгодней для российского общества в целом.

Мартьянов Виктор Сергеевич - заместитель директора Института философии и права УрО РАН

Источник: журнал «Общественные науки и современность» №3 2019

Комментарии Написать свой комментарий

К этой статье пока нет комментариев, но вы можете оставить свой

1.0x