Рассмотрен вопрос соотношения торговой и властной природы Ост-Индской компании (1600–1874 гг.) как ключевого агента Британской империи в Азии. Прослежены основные этапы ее деятельности, объяснена трансформация ее стратегий и целей. Если в первые полтора столетия экономические и политические стратегии компании дополняли друг друга при приоритете первых, то с институциональной мутацией компании в середине XVIII в. между стратегиями возникло напряжение. Приход компании к власти в Бенгалии, установление государственного контроля над компанией и британская промышленная революция не только вывели на первый план политические стратегии компании, но и заменили ее экономические цели политическими, сделав компанию инструментом управления Индией.
Экономика и политика всегда тесно связаны, и мировая история дает этому много подтверждений. Связаны они в повседневной жизни, в деятельности властных структур, в функционировании рынка. Нередко экономика и политика взаимосвязаны институционально. Характерный пример — Ост-Индские компании XVII–XIX вв. Эти организации (крупнейшими среди них были голландская, английская и французская) имели ярко выраженную двойственную природу. C одной стороны, это были капиталистические корпорации, с другой — территориальные империи с флотом, армией и налоговым аппаратом. Начинали Ост-Индские компании с коммерции: основывали на Востоке фактории, налаживали каналы закупок, добивались торговых льгот у властей. Однако с самого начала они поставили себя в отношениях с властями особым образом, что было возможно благодаря обладанию вооруженной силой. Постепенно эта способность к насилию позволила компаниям обрасти на Востоке крепостями и административными привилегиями. В XVIII в. в условиях распада крупных местных политий (султанат Матарам на Яве в случае голландской компании, империя Великих Моголов в Индии в случае ее английской и французской «коллег») компании сделали эти крепости и привилегии залогом территориальной экспансии. Так политический потенциал этих не вполне экономических организаций раскрылся полностью. Функционирование Ост-Индских компаний одновременно как торговых корпораций и властных организмов позволяет говорить о наличии у них и экономических, и политических стратегий. Дополняли эти стратегии друг друга или исключали? Рассмотрим этот вопрос на примере английской (с начала XVIII в. британской) ОстИндской компании (1600–1874 гг.).
Компания как купец
Политико-экономическая двойственность ОстИндской компании была очевидна уже при ее рождении в 1600 г. По инкорпорировавшей компанию хартии королевы Елизаветы I (1558– 1603 гг.) она не только пользовалась монополией на торговлю Англии с Востоком, но и обладала всей полнотой законодательной, исполнительной и судебной власти над собственными служащими. Это было необходимым условием успешного функционирования компании в Азии, где Англия как государство еще не была представлена никоим образом. Уже с первых лет XVII в. экспедиции компании совершались на полувоенных кораблях, которые были в состоянии дать отпор пиратам и враждебным Англии португальцам, а также внушить уважение восточным правителям. Тем не менее, Ост-Индская компания как коммерческое предприятие лондонского купечества (одно из первых в истории капитализма)имела главной целью торговую прибыль. Неудивительно, что на первый план в деятельности компании с первых лет ее существования вышли экономические стратегии. (Это контрастировало с практикой первых европейцев на Востоке — португальцев, которые не столько торговали, сколько обложили пошлинами судоходство.) Английская компания быстро сориентировалась в конъюнктуре азиатского рынка и разделила его на два президентства с центрами в портах Бантам на Яве и Сурат в Гуджарате, которым подчинялись второстепенные фактории. У властей восточных политий она добивалась торговых льгот. Венцом процесса их обретения стало получение в 1717 г. фирмана (указа) могольского шаха Муин уд-Дина Мухаммада Фаррухсияра (1713–1719 гг.). Однако уже примерно в середине XVII в. стало ясно, что ограничиться ролью купца компании не придется. Как сказано выше, обычным купцом она не была исходно ввиду обладания вооруженной силой. Ряд факторов заставил компанию усиливать этот потенциально политический компонент своей природы и, соответственно, стратегии. Такими факторами были стремление властей Могольской империи и более мелких политий Южной Азии контролировать английскую торговлю, поборы чиновников с компании в обход дарованных ей привилегий, учащавшиеся войны, недружественная позиция европейских конкурентов. Реагируя на эти факторы, а также стремясь, где возможно, навязать собственные условия, компания обзавелась в Южной Азии рядом фортов (1639 г. — начало строительства крепости в Мадрасе, 1668 г. — переход к компании крепости в Бомбее, 1696 г. — начало строительства крепости в Калькутте; три названных города стали центрами новых президентств). Эти форты с пушками на стенах позволяли англичанам чувствовать себя увереннее в отношениях с индийскими правителями и европейскими коллегами.
Ряд привилегий компания обрела согласно новым хартиям от английских королей. Так, в 1676 г. Карл II (1660–1685 гг.) разрешил ей чеканить индийские деньги в Бомбее. По хартии 1683 г. компания обрела право объявлять войну нехристианским народам и заключать с ними мир, назначать морских офицеров с полномочиями набирать и обучать моряков и солдат, а также судить военным судом; по хартии 1686 г. Якова II (1685–1688 гг.) она получила право вводить военное положение на судах и в факториях. Все эти привилегии политического типа компания накапливала еще не с прицелом на строительство империи. Неправы те советские историки, которые уже о торговой по преимуществу деятельности европейцев на Востоке в XVII — начале XVIII в. писали как о деятельности колониальной. Целью получения названных привилегий было улучшить позицию компании в сделках с властями индийских политий. Уместно говорить о подчиненности политических стратегий по отношению к экономическим. Политические стратегии не всегда оказывались эффективными. Ярче всего это демонстрирует неудачная для компании война с Могольской империей 1686–1690 гг. Эту войну компания объявила сама, чтобы прекратить поборы наместника Бенгалии (1664–1678 гг.) Шаиста-хана. Однако не рассчитала сил и униженно просила мира, поэтому английские современники, играя словами, прозвали войну Чайлдовой (по фамилии президента фактории в Сурате сэра Джона Чайлда). В конце XVII в. компания в самом деле выглядела ребенком в сравнении с общеиндийским султанатом. Война как средство надавить на индийские власти в XVII в. была еще контрпродуктивной. Отметим, однако, что на этом этапе политические стратегии компании не противоречили экономическим, а мыслились как их вспомогательный инструмент.
От купца к державе-купцу
Ситуация начала меняться с рубежа XVII–XVIII вв. Друг на друга налагались и друг друга усиливали два процесса: растущая мощь Ост-Индской компании и ускоряющийся распад Могольского султаната. После смерти шаха Аурангзеба (1658– 1707 гг.) центробежные тенденции уже было не сдержать. Навабы (имперские наместники), мятежные народы (такие, как маратхи), религиозные общины (сикхи), касты (джаты) — все стремились вырезать себе возможно более крупный кусок из «имперского пирога». Империя слабела, а компания крепчала. Все более рос ее удельный вес во внешней торговле Индии. Так, в 1730–1740-е годы в Калькутте бросало якорь по меньшей мере вдвое больше торговых судов, чем в Хугли — некогда экономически ведущем порту Северо-Восточной Индии.
Этот город, по замечанию хрониста XVIII в. Гулама Хусейна, пришел в упадок по причине «гнета, жестокого обращения и требовательности» фаудждаров (военных наместников), и обратно пропорционально росло население Калькутты благодаря тому, что британцы обеспечивали жителям безопасность. Хотя в первой половине XVIII в. европейское присутствие на Востоке оставалось «точечной оккупацией», появление у компании фортов неизбежно запустило процесс их превращения в новые центры силы. Объективно рост центров президентств делал их конкурентами индийских политий — преемников Моголов — в сферах не только экономики и демографии, но и власти. Последнее привело к возникновению некоторого противоречия, напряжения между экономическими и политическими стратегиями компании. В условиях распада Могольского султаната служащие компании на местах понимали, что защита ее экономических интересов требует все активнее применять внеэкономические рычаги. Это было и дальнейшее укрепление фортов, и блокада бенгальского побережья с целью принудить местного наваба снять арест с товаров, и т.д. Однако совет директоров компании в Лондоне, как правило, относился к усилению внеэкономических инструментов настороженно: считал, что их создание и использование отвлекает средства из торговли. Так, в 1741 г. директора высказались против создания крупного флота в Бомбее. Вековая логика торгового капитализма по прежнему диктовала руководству компании примат экономических стратегий над политическими. Между тем социально-экономические и социально-политические процессы в Южной Азии тащили чиновничество компании на местах в противоположном направлении. Ключевым среди этих процессов стал процесс коммерциализации власти (термин кембриджского индолога Кристофера Бэйли) — взаимопроникновение властной, военной, налоговой и торговой сфер из-за роста денежных отношений и распространения откупов. Названные сферы в Индии XVIII в. оказались столь тесно переплетены, что крупному предпринимателю стало необходимо действовать во всех них одновременно. Это создавало внутрииндийские предпосылки для прорыва компании во власть. Политические стратегии компании стали преобладать над экономическими в середине XVIII в. В 1756 г. она рассорилась с навабом наиболее экономически ценной для нее страны Индии — Бенгалии. На юге Индии шла война между британской и французской компаниями, которую они вели в рамках мировой англо-французской Семилетней войны 1756–1763 гг. Видя усиление британских позиций в южноиндийском навабстве Карнатик (эти позиции уже выходили за рамки торговых), бенгальский наваб Сирадж-удДаула (1756–1757 гг.) стал опасаться за собственную власть. Он решил упредить британцев и выгнал их из Калькутты. Однако они вернулись с юга с армией, и в 1757 г. в сражении при Палаши подполковник Роберт Клайв наголову разбил наваба. Это произошло при невмешательстве большей части бенгальского войска в результате заговора части знати и купечества. Последнее было недовольно изгнанием компании — ключевого торгового партнера. При поддержке британцев навабом стал другой представитель знати. Руководители Бенгальского президентства обнаружили, что суммы, которые он стал им передавать, являются неплохим финансовым подспорьем и для них лично, и для компании в целом. Компания стала наращивать требования к навабам, и эти требования плавно превратились из экономических в политические. Когда наваб Мир Касим (1760–1763 гг.) отменил внутренние торговые пошлины, лишив британцев привилегированного положения, те развязали против него войну и выдворили из Бенгалии.
Наваба Наджма-уд-Даулу (1765–1766 гг.) компания фактически отправила на пенсию: по договору 1765 г. заставила передать своему ставленнику (пока еще индийцу) «главное управление всеми делами», а ей самой — оборону Бенгалии и контроль над назначением налоговых чиновников. В том же году компания вынудила плененного ею могольского императора Шаха Алама II (1759–1806 гг.) даровать ей в Бенгалии право дивани (сбора налогов и осуществления гражданской юрисдикции). Так европейская торговая корпорация официально заняла пост наместника одной из провинций распадающейся Могольской империи. Совет директоров в Лондоне реагировал на события в Индии с полугодовым запозданием: столько времени требовалось в XVII–XVIII вв. для плавания в Европу или обратно. Ключевые решения принимались властями президентств, которые и ставили директоров перед свершившимся фактом. Более того, акцентирование компанией политических стратегий еще более увеличило автономию ее служащих на местах, так как в отличие от неспешной торговли перевороты и войны требовали быстрых решений, а принимать их могли только чиновники компании в Индии. Коммерциализация власти в индийских политиях для их правителей стала стратегией экономической, так как развернула их к налаживанию отношений с купечеством и ориентированными на рынок землевладельцами. Однако для индийского купечества коммерциализация власти выступала стратегией политической, «походом во власть». Ост-Индская компания не была здесь одинока: в Бенгалии ярким примером служила семья крупных купцов и банкиров Джагат Сетхов, которые в первой половине XVIII в. контролировали финансы навабства. У компании имелось преимущество перед ее индийскими коллегами: будучи властно-торговым гибридом, она в обстановке переплетения экономических и политических сфер почувствовала себя как рыба в воде. Напряжение между экономическими и политическими стратегиями компании достигло апогея в 1765–1772 гг., когда она, став диваном Бенгалии, получала ее налоги, которые собирал старый административный аппарат, но не брала ответственности за управление. Дальновидные представители компании предупреждали, что противоположность друг другу ее интересов как торгового монополиста в Бенгалии и как (становящегося) правителя этой страны чревата разорением и компании, и страны. В 1772 г. компания сняла это противоречие: окончательно отодвинула династию навабов от управления и посадила во все ветви власти чиновников-европейцев.
Держава-купец
Ползучее приобретение компанией в Индии властных функций ознаменовало перенос ею центра тяжести на политические стратегии. Показательно, что совет директоров смотрел на эту смену методов с подозрением. Хотя он нередко санкционировал военные действия против соперников компании, делалось это обычно post hoc. В строительство империи компанию втянули именно власти президентств. Действия Клайва в Бенгалии и последующих администраторов компании попадают в категорию субимпериализма — действий чиновников на местах, которые заставляют центр мириться со своими инициативами. Какими бы ни были стратегии компании, цели ее долго оставались сугубо экономическими — получение максимальной прибыли. Обретя некоммерческий источник доходов — налоги Бенгалии, компания стала черпать из него средства на торговые нужды. На покупку товаров страны компания тратила ее же деньги. В результате в 1757–1785 гг. она вывезла намного больше серебра в свою факторию в Бенкулу на Суматре, чем во всю Индию. Однако приобретение административных рычагов и некоммерческих доходов побудило компанию, точнее аппарат ее служащих в Азии, переосмыслить и цели деятельности. Строительство и функционирование территориальной державы имеют собственную логику, отличную от логики функционирования купеческой корпорации. Соответственно, административные, фискальные и военные нужды серьезно потеснили торговые. С конца XVIII в. компания все плотнее занималась такими вопросами, как реформирование земельно-налоговой сферы, судопроизводства и полиции, войны с враждебными индийскими княжествами (Майсур, союз маратхских правителей, Панджаб) и т.д. Эти вопросы требовали внимания компании совершенно независимо от ее исходной деятельности — коммерции. Постепенно они и становились для компании основными — по мере ее экономического ослабления в связи с промышленной революцией на родине. Выход на первый план политических стратегий и целей был связан уже не только с поисками компанией неторговых источников доходов, но и с ее подчинением государству. Оно стало прямым следствием этих поисков. В 1760–1780-е годы в британском правительстве и парламенте осознали аномальность ситуации, при которой купеческая фирма правит большой азиатской страной. Парламент повел наступление на самостоятельность компании и в 1784 г. учредил Контрольный совет, который стал надзирать за всей ее некоммерческой деятельностью. Вопросы совершенствования администрации и территориальной экспансии стали заботой государства даже в большей степени, чем директоров. Когда в 1833 г. парламент отменил монополию компании на торговлю с Китаем, а в Индии вообще запретил ей торговать, чтобы это не мешало сосредоточиться на управлении, политические стратегии и цели окончательно взяли верх в ее деятельности. Правда, в долгосрочной перспективе политические стратегии работали все же на экономические интересы, только не Ост-Индской компании как института торгового капитализма (ведь основой ее деятельности был вывоз из Индии готовых изделий — тканей), а британского промышленного капитала (который собирался сам завоевать индийский рынок текстильной продукцией). Если в 1798 г. компания ввезла в Англию индийских тканей на 3 млн ф. ст., то в 1807 г. — всего на 433 тыс. ф. ст. Британские фабриканты не только уверенно вытесняли индийских конкурентов из Европы, но и видели в строительстве территориальной империи в Южной Азии перспективный инструмент ее эксплуатации.
Заинтересовано в империи было и британское государство. Вскоре после подчинения им компании начался последний раунд англо-французской борьбы за гегемонию в виде революционных и наполеоновских войн Франции. Правительство Уильяма Питта-младшего (1784– 1801 гг.) через Контрольный совет во главе с Генри Дандасом поощряло военную экспансию компании в Индии. Эту экспансию, зачастую преодолевая сопротивление директоров, проводил генерал-губернатор Бенгалии Ричард Уэлсли (1798–1805 гг.), старший брат будущего победителя при Ватерлоо герцога Уэллингтона. По сути, он стремился создать в Азии британский противовес позиции Франции в Европе. Уэлсли пользовался поддержкой Дандаса, а также его друга и агента в совете директоров Дэйвида Скотта. Все трое смотрели много шире, чем большинство директоров, и имели целью увеличивать территорию Британской Индии и ослаблять монополию компании, допуская к восточной торговле британских «частных» (в данном случае — внешних по отношению к Ост-Индской компании) купцов. Войны Уэлсли (разгром Майсура в 1799 г. и решающий удар по маратхам в 1803–1805 гг.) серьезно беспокоили директоров. Хотя он добавил к владениям компании 40 млн жителей и 10 млн ф. ст. годового дохода, достигнуто это было ценой огромных расходов; к концу его правления годовые расходы Британской Индии превышали доходы на 2 млн ф. ст. Однако директора долго ничего не могли поделать с собственным служащим из-за поддержки его Контрольным советом через их голову. Пока политические стратегии отвечали экономическим целям, директора с ними по большей части мирились (а порой и санкционировали). Однако когда характер стратегий начал влиять и на характер целей, преобразовывать его под себя, директора стали сопротивляться. Уэлсли они в конечном счете вынудили уйти в отставку. И все же директора могли только затормозить выход политики (стратегий и целей) на первый план, но не обратить процесс вспять. Примат политических стратегий, а затем и целей не означал, что компания сразу отказалась от стратегий и целей экономических. Став во второй половине XVIII в. державой, она не перестала быть купцом. Компания по-прежнему вела в Азии обширную торговлю. Более того, направления ее военной экспансии в Индии подчас определялись наличием в данных районах производства ценных экспортных культур (например, хлопка в Гуджарате). В этом смысле уместно говорить о продолжающемся взаимодополнении двух видов стратегий. Однако по мере того, как компания переставала определять собственные действия и попадала под все большее влияние государства, доля экономики в ее деятельности сокращалась. К середине XIX в. парламент поэтапно лишил компанию и былых торговых привилегий, и какой-либо политической самостоятельности. Компания оказалась сведена к административной структуре, к инструменту управления Индией. Неслучайно к этому времени из-под эгиды компании давно вышли те «частные» британские купцы, которые прежде в симбиозе с ней занимались каботажной торговлей внутри Азии. Потеря компанией европейского рынка индийских тканей и ее вытеснение британскими же конкурентами из торговли китайским чаем означали, что экономических стратегий у нее просто не осталось. Логическим завершением стали лишение компании парламентом власти в Индии в 1858 г. и ее роспуск в 1874 г.
Сначала политические стратегии Ост-Индской компании не шли вразрез с экономическими, а служили ей, перефразируя известного немецкого стратега Карла фон Клаузевица, как продолжение экономики другими средствами. В период истории компании как преимущественно торговой организации с экономическими целями (XVII — первая половина XVIII в.) в ее арсенале превалировали экономические стратегии при подчиненной роли политических. С распадом Могольской империи в Индии и общим усилением компании происходил рост доли политических стратегий — при сохранении до поры целей экономического характера. В середине XVIII в. компания претерпела институциональную мутацию и взяла власть в Бенгалии. Это означало уверенный выход на первый план политических стратегий. В среднесрочной перспективе привело это и к смене целей. К концу XVIII в. преобладающими целями для компании стали политические. Цели пришли в соответствие со стратегиями. На первых порах это было связано с логикой становления державы компании в Индии, а вскоре — Второй Британской империи, в которую эта держава вписалась как ее ключевое звено. Говоря языком представителя мир-системного подхода, американского историка Джованни Арриги, подчиненность экономических и политических стратегий Ост-Индской компании экономическим целям выражала встроенность Британии в эпоху голландского системного цикла накопления капитала. (Дж. Арриги относил этот цикл к концу XVI — третьей четверти XVIII в.) Когда же компания стала все больше подчинять политические и даже экономические стратегии целям политическим, в этом выразился приход британского цикла накопления (середина XVIII — начало XX в.). Самой Ост-Индской компании как предприятию в этом цикле места не нашлось, зато она заложила фундамент афро-азиатских владений Британии, империи промышленного капитализма. Сделала она это как по своей воле (точнее, вследствие субимпериализма своих служащих в Индии), так и под давлением государства. В контексте длительной временной протяженности (longue dur e Фернана Броделя) логика развития капитализма в Британии и строительства империи в Индии развела экономические и политические стратегии Ост-Индской компании, толкая их от взаимодополнения к взаимоисключению.
Фурсов Кирилл Андреевич — старший научный сотрудник Института стран Азии и Африки МГУ имени М.В. Ломоносова, кандидат исторических наук.
Источник: журнал «ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ» №4 2019
