Одним из наиболее острых вопросов развития современных интернет-рынков и цифровой экономики является появление сверхкрупных цифровых, прежде всего интернет-корпораций (Big Tech). На глобальном уровне проблемы роста концентрации капитала и цифровых монополий известны как минимум последние 30 лет (случаи с Microsoft и Intel). Но сложившаяся на интернет-рынках ситуация имеет свою специфику. Небольшая группа старых (Microsoft, Apple), устоявшихся — из первой интернет-волны 1990-х годов (Google, Amazon, eBay, Alibaba, Tencent, Baidu) и новых (Facebook (Meta))*, Pinduoduo, Meitan) цифровых компаний сконцентрировала гигантские финансовые и инновационные ресурсы, а также контроль над информационными потоками. Технологическая мощь и ресурсы позволили Big Tech начать экспансию и на традиционных рынках — от рекламы, где Google и Facebook уже превратились в ведущих игроков, до вполне традиционного офлайн-ритейла и даже транспортного сектора (автономные наземные и летательные средства). До определенного момента эти процессы не вызывали беспокойства общественности и регуляторов на фоне положительных эффектов для потребителей и экономики в целом. Но уже во второй половине 2010-х годов проявилась целая гамма негативных последствий стремительной экспансии Big Tech. Так, возникла проблема поглощения или разорения (вплоть до воровства идей) стартапов — потенциальных конкурентов с появлением “мертвых зон” инноваций вне экосистем Big Tech. Критиковался широкий спектр антиконкурентных практик в отношении партнеров/клиентов платформ – а, равно, разорение некоторых видов нецифровых малых и средних предприятий (МСП), например, в сфере розничной торговли. Высокая концентрация в руках интернет-корпораций персональных данных также вызывала беспокойство — вплоть до опасений за национальную безопасность (как в случае с американо-китайской “технологической войной”). Наконец, существенные проблемы наблюдались и в части соблюдения прав трудящихся — особенно так называемых гиг-занятых (курьеры, водители и пр.), не являвшихся официальными работниками платформ и не связанными с ними официальными контрактными отношениями. Пандемия COVID-19, которая из-за карантина и локдаунов усилила интернет-сектор, обострила и дискуссии по этим вопросам. Фокус внимания властей сместился на антимонопольную политику как наиболее операциональную для решения основных новых вызовов интернет-рынков. Хотя разработчиком модельных норм в цифровой сфере с 1990-х годов выступает Евросоюз, основное значение приобретает ныне политика США и Китая. Они являются странами происхождения крупнейших интернет-компаний, контролирующих глобальные рынки и определяющих развитие передовых цифровых технологий. К тому же, обе страны сами остаются важнейшими мировыми рынками интернет-услуг. Даже с учётом глобализации европейских норм, переход КНР и США к проактивной антимонопольной повестке имеет критическое значение для развития (в том числе инновационно-технологического) интернет-сектора. К числу ключевых вопросов можно отнести содержание и направленность инициатив КНР и США по регулированию Big Tech, а также их соответствие задачам развития рынков и инноваций с учетом специфики цифровой экономики.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
Риски монополизации вследствие развития передовых технологий и инноваций — как и сложность их корректного выявления и учёта — стали обсуждаться как минимум с первой трети ХХ в. Прежде всего следует помнить, что компании развивают передовые технологии и инновации как раз для получения асимметричных рыночных преимуществ – вплоть до положения естественной монополии. Далее, появление новых технологий и бизнес-моделей, организационных и иных инноваций вне зависимости от целеполагания создавших их компаний нередко приводит к исчезновению целых групп предприятий. Такой сценарий, в частности, предполагается в рамках теории “подрывных инноваций” К. Кристенсена. Соответственно, сложность выработки “умной” антимонопольной политики оказалась огромна. С одной стороны, требуется поддержка конкуренции, обеспечение прав и интересов прочих хозяйствующих субъектов и потребителей — вплоть до вопросов общественного блага (как, например, в случае со здравоохранением и экологией). С другой — необходимо учитывать потенциально негативное влияние такого регулирования на инновационно-технологическое развитие, в том числе на мотивы хозяйствующих субъектов инвестировать в исследования и разработки, активно работать с венчурным рынком. Ситуация осложняется тем, что любые подобные меры являются лишь частным случаем государственной политики по регулированию рынков и определяются их общей логикой. В частности, в США в рамках рамочного неолиберального подхода к экономической политике с конца 1970-х годов действовала норма, предполагавшая фактический мораторий на применение антитрестовских процедур в случае отсутствия немотивированного роста цен — чтобы не дестимулировать бизнес-сектор к росту и развитию. До конца 2010-х годов это во многом определяло различие подходов США и ЕС к сверхкрупным цифровым компаниям. Наконец, существенной проблемой оказывается и отраслевая специфика. Исследования цифровой экономики и так называемых платформенных (двух- и многосторонних) рынков указывают на их склонность к переходу к квазимонопольному/олигопольному состоянию. Это определяется сетевыми эффектами (чем больше пользователей и потребителей, тем ценнее сеть), околонулевыми маржинальными издержками, а также появлением у крупных игроков приоритетного доступа к капиталу и к первичным данным — одному из ключевых ресурсов конкуренции на интернет-рынках. При этом рост концентрации капитала не приводил к немотивированному росту уровня цен, что ранее использовалось в США и ряде иных юрисдикций как ключевой тест для “неоправданной” монополизации. Напротив, за счёт роста конкуренции между компаниями, представленными на платформах, снижения части их издержек благодаря развитой системе сервисов, уменьшения информационных асимметрий на рынке присутствия, стимулирования продаж (по сути, “сжигание” капитала инвесторов ради ускорения своего роста и уничтожения конкурентов) во многих случаях Big Tech предлагали товары и услуги дешевле, чем иные субъекты. Неудивительно, что регуляторы в США, Китае и иных юрисдикциях долгое время очень осторожно относились к идеям вмешательства в работу интернет-рынков. А с учетом того, что новые вызовы конкуренции стали значимы лишь в 2010-е годы, научно-аналитическая база для их оценки также появилась сравнительно недавно. Но и в этом случае акценты делались скорее на самой проблеме цифрового монополизма, тогда как конструктивная повестка “умной” государственной политики оставалась за пределами внимания экспертов (кроме рамочных вопросов). Соответственно, разработка новой политики шла хотя и не с нуля, но с низкой теоретической базы, что подтверждает значение изучения мирового — в том числе американского и китайского — опыта.
АНТИМОНОПОЛЬНЫЕ ИНИЦИАТИВЫ В ЦИФРОВОЙ СФЕРЕ
До 2020-х годов развитие регулирования цифровых корпораций-гигантов в Китае и США определялось несколькими факторами. Во-первых, в логике создания благотворных условий для индустрий будущего в обеих странах к интернет-рынкам применялся более мягкий, нерестриктивный подход. Тем более, что английское право в США и особые регуляторные режимы для новых рынков и отраслей в КНР формировали де-факто “регуляторные песочницы” (в национальных масштабах или в крупных регионах). Эта нейтрально-благожелательная позиция усиливалась неочевидностью негативных последствий усиления Big Tech. Во-вторых, как уже отмечалось, принципы организации и функционирования новых интернет-рынков значительно отличались от традиционных, тогда как ведомства действовали исходя из более классических представлений о конкуренции и рисках монополизации. Для Китая ситуация осложнялась тем, что первый антимонопольный закон вступил в силу лишь в 2008 г. и лишь с 2010 г. началось поэтапное формирование системной нормативно-правовой базы для интернет-сектора. В итоге, регулирование интернет и прочих цифровых рынков, и процессов имело лоскутный характер. К тому же оно концентрировалось на крупных, но специфических проблемах цифровых технологий, прежде всего таких как безопасность данных или конфиденциальность. Не до конца были проработаны и механизмы правоприменения новых норм. Правда, с начала 2010-х годов в обоих государствах был инициирован ряд судебных разбирательств и расследований в отношении рисков монополизации и антиконкурентных практик Big Tech. В частности, для США можно упомянуть расследование по приобретению Facebook мессенджера WhatsApp и вопрос о монопольном положении Google. В КНР – дело о блокировании корпорацией Tencent антивирусного программного обеспечения Qihoo360 на своих приложениях (для продвижения собственных решений), иски против сервисов Alibaba и пр. Правда, в описанных выше условиях они не привели ни к ограничению власти Big Tech, ни к регуляторным новациям. Ситуация стала меняться со второй половины 2010-х годов в силу сочетания нескольких трендов. Самой заметной проблемой в КНР стало обострение противоречий между развитием финансовой системы и отраслевого регулирования и финтех-инициативами, в том числе на стороне Alibaba и Tencent. Сложность доступа МСП к банковским кредитам, недостаточно быстрый рост потребительских финансовых услуг (в том числе в части обеспечения кредитными картами) привели к мощному росту кредитно-банковских сервисов Big Tech и развитию P2P-кредитования, лишь частично подпадавшего под общие правила. Хотя это позволяло смягчить ряд асимметрий доступа к капиталу, возникла “серая” зона финансовых операций, что означало неизбежное увеличение рисков для национальной финансовой системы КНР, которая и так сталкивалась с растущими вызовами. В итоге, к концу 2010-х годов там со всей остротой встал вопрос о введении ограничений на деятельность финтеха — как и на прочие сектора “серого” кредитования. В сентябре 2020 г. китайскими властями были введены правила, ужесточающие требования к резервам капитала и управлению рисками в компаниях. Под их действие уже официально подпали и компании Big Tech.
С накоплением практического опыта и развитием экономики повышалась активность регуляторов и в собственно антимонопольной сфере. С 2020 г. политика китайских властей на этом направлении стала более интенсивной — первоначально в основном в традиционных отраслях. Одновременно прорабатывались и вопросы регулирования цифровых рынков. Менялись государственные подходы к безопасности, хранению и обращению с персональными данными. Еще с конца 2010-х годов в Китае прорабатывались варианты ужесточения соответствующих нормативов. В начале 2020 г. был инициирован ряд судебных исков, связанных с нарушением прав граждан в части распознавания лиц и иных ситуаций. В отличие от прошлых случаев, они были подхвачены центральными СМИ, что сигнализировало об изменении акцентов госполитики. Итогом стали законы о безопасности данных и о защите персональной информации (приняты и вступили в силу в 2021 г.), в том числе ограничивавшие свободу Big Tech. Наконец, с 2019 г. технологический конфликт с США сформировал ряд специфических вызовов — от роста контроля над технологическим сектором (как фактора экономической безопасности) и до ограничения доступа иностранных регуляторов и акционеров к персональным данным граждан КНР. Аналогичным образом, в США противоречия накапливались поэтапно. С середины 2010-х годов все громче звучали обвинения Big Tech в хищнических практиках по отношению к конкурентам с созданием “мёртвых зон” инноваций, антиконкурентных подходах к МСП-партнёрам платформ (вплоть до кражи идей для создания продуктов-аналогов) и в нарушении прав занятых. Обострились и дискуссии по защите персональных данных — усиленные внутриполитическими коллизиями трамповской эры. Помимо дел об утечке и некорректном использовании персональных данных Uber, Yahoo и рядом менее крупных компаний в 2016–2017 гг. огромный резонанс получила история с использованием предвыборным штабом Д. Трампа решений Cambridge Analytica и данных Facebook, предвыборной агитацией и фейках на выборах 2016 г. Интересно отметить, что наибольшую активность в инициировании исков против Big Tech проявляли не американские федеральные органы, а прокуроры и суды штатов. Их деятельность не имела выраженной политической окраски, а концентрировалась на вопросах ухода Big Tech от налогообложения, хищнических практиках и пр. В условиях англосаксонской традиции прецедентного права и практики использования федеральным центром региональных регуляторных актов как модельных норм это имело важное значение. Ощущая изменения в настроениях, активизировался и Конгресс США. Причём во многом именно благодаря его деятельности с 2019 — начала 2020 г. антимонопольные соображения стали выходить на первый план. Исполнительная власть также всё более внимательно присматривалась к интернет-рынкам. Хотя первые, очень слабые сигналы о возможном новом регулировании появлялись еще до Д. Трампа, именно он на фоне своей конфронтации с Big Tech перешел к реальным действиям. В частности, это нашло отражение в назначениях Д. Трампом критиков Big Tech на ключевые посты в антимонопольных органах, исках против Facebook и Google, активной работе администрации с прокурорами штатов. Наконец, присутствовала и чисто политическая компонента. В Китае это было обусловлено ростом для КПК значения проблем социальной справедливости — включая снижение колоссального разрыва в доходах и восстановление динамизма социальных лифтов как условий поддержания политической стабильности, а также сокращение “избыточной самостоятельности” некоторых корпораций. Помимо иных решений, все это предполагало рост государственного внимания к проблемам монополизации и к наиболее богатым, в том числе цифровым, магнатам. Подобный акцент в 2021 г. был даже закреплен в идее высшего руководства страны о необходимости владельцев огромных состояний “отблагодарить” общество (в развитие лозунга о государстве “[все]общего благосостояния”). Для США среднесрочным фактором стали конфликт Д. Трампа и республиканцев с пролиберальными Google и Facebook. Одновременно шла рекомбинация электорального альянса цифровых корпораций и Демократической партии, сложившегося в 1990-е годы. Усиление критики Big Tech привело к изменению общественных настроений, чем воспользовалось левое крыло демократов, выдвигавшее более радикальные антимонопольные лозунги. Эти изменения почувствовали и республиканцы, что вкупе с их раздражением из-за “либеральной цензуры” привело к началу 2020 г. к формированию среднесрочного ad-hoc двухпартийного альянса в Конгрессе, направленного на рост контроля над Big Tech. Сочетание экономических и регуляторных вызовов создало почву для постепенного изменения регуляторной повестки. Однако именно политические факторы вынудили политиков и регуляторов действовать.
Кампания против Big Tech
Долго назревавший конфликт политиков и регуляторов с Big Tech разразился в КНР и США в 2020 г. Причиной стало пересечение системных (экономических) и конъюнктурных политических факторов. В Китае триггером стала нашумевшая речь Дж. Ма (основателя и длительное время руководителя Alibaba) в октябре 2020 г., в которой он обрушился с резкой критикой на банки и финансовые власти страны. В США в 2020 г. свою роль сыграли предвыборные соображения, усиленные вендеттой трампистов за кампанию по дискредитации президента и сформированным антимонополистическим альянсом демократов и республиканцев в Конгрессе. Итогом стало то, что в обоих случаях события развивались в логике целенаправленной кампании. В Китае не только Alibaba, но и все прочие игроки лишились фактического иммунитета от контроля со стороны регуляторов. С декабря 2020 г. была инициирована целая группа расследований по нарушениям различной степени тяжести. Причем проведены они были в кратчайшие по мировым меркам сроки. Результатом стала целая серия штрафов. Помимо наложения небольших (около 80 тыс. долл.) выплат со стороны средне-крупных компаний, в том числе дочерних и зависимых предприятий Alibaba, Tencent, JD.com, Государственное управление по регулированию рынков (SAMR) весной 2021 г. завершило ряд серьезных расследований. Крупнейший за всю историю антимонопольного регулирования КНР штраф (18.2 млрд юаней или около 2.8 млрд. долл., 4% национальных продаж за 2019 г.) в апреле заплатила Alibaba. Не считая ряда мелких выплат, тогда же за нарушения в сфере ценообразования, включая демпинг, были оштрафованы Nice Tuan (компания из экосистемы Alibaba), Chengxin Youxuan (Didi), Dingdong Maicai (Pinduoduo), Meituan Select — каждая на 1.5 млн юаней (около 230 тыс. долл.). Весной и летом 2020 г. SAMR инициировало новые расследования. В этой второй волне самый крупный штраф заплатила осенью 2021 г. Meituan за принуждения продавцов к отказу от присутствия на сторонних платформах и в сети (3.4 млрд юаней или около 520 млн. долл., то есть 3% оборота компании в 2020 г.). Расследования — в том числе по нарушению правил обращения с данными и по иным актуальным вопросам – развернули и иные регуляторы, включая влиятельную Администрацию киберпространства КНР (CAC) и Государственную налоговую администрацию КНР. Параллельно шло формирование нового свода регулирования – формально опять же в рекордные по меркам США и ЕС сроки, однако на базе наработок, готовившихся все последние годы. Еще в ноябре 2020 г. был обнародован проект документа по антимонопольному регулированию интернет-платформ. После обсуждения и удаления наиболее жестких пассажей он был утвержден в феврале 2021 г. Следует отметить, что безотносительно к возможной политической составляющей, документ имел огромное значение, в том числе в мировом масштабе. Причина в том, что он стал первым или одним из первых регуляторных актов, учитывающим специфику интернет-рынков – включая негативные последствия применения продвинутых алгоритмов для конкуренции, концентрации персональных данных в руках крупных технологических компаний и иные вопросы.
Стало очевидно, что борьба с избыточной властью Big Tech имеет не чисто конъюнктурный характер, а в конечном счете направлена на упорядочение уже сравнительно зрелых интернет-рынков и взаимоувязку их развития с общей логикой экономической политики КНР. Во-первых, 31 января 2021 г. Госсовет КНР обнародовал долгосрочный план изменений в регулирование интернет-рынков и интернет-монополий. Во-вторых, с марта 2021 г. SAMR, CAC и иные структуры подготовили серию новых документов, регулирующих деятельность интернет-платформ, — от вопросов, связанных с работой стриминговых сервисов, и до социальной защиты гиг-занятых. А в августе и октябре 2021 г. соответственно были представлены на обсуждение проекты поправок в законы об онлайн-торговле и давно ожидаемая новая версия антимонопольного закона. В 2022 г. проработка документов продолжилась. Процесс вынужденно был поддержан и самими Big Tech, которые в отличие от западных аналогов сразу пошли на сотрудничество с властями и вообще всячески подчеркивали свою лояльность. В частности, Alibaba, а позднее Tencent и ряд иных компаний даже заявили о новых крупных проектах регионального развития и своих социальных инициативах, подтвердили готовность способствовать развитию справедливых условий на рынках. В США процессы также развивались достаточно активно. Но из-за специфики реализации правовых процедур (прецедентное право, длительные сроки подготовки и рассмотрения исков по большим, системным вопросам) и либеральной политической системы формально их можно охарактеризовать как подготовку к формированию полноценного регулирования. Основные линии политики по росту регулирования Big Tech сформировались в 2020 г. Несмотря на смену администрации в 2021 г., они сохранились и при Дж. Байдене. Важным индикатором перемен стали опять же назначения на ключевые для антитрестовской политики должности. Давнего оппонента Google Дж. Симонса, назначенного Д. Трампом, на посту главы Федеральной торговой комиссии (FTC) сменила в начале 2021 г. известный эксперт Л. Хан, последовательный и жесткий критик монополистических практик Amazon. Другую ключевую должность помощника генпрокурора–руководителя антитрестовского подразделения Минюста США занял в ноябре 2021 г. Дж. Кантер, также хорошо известный своим скептицизмом к Big Tech. Продолжилась и работа, связанная с продвижением расследований и исков против Google (учитывая очередь в судах, рассмотрение дела намечено на 2023 г.) и Facebook (Meta). Иск FTC против Meta был возвращен судом на доработку в 2021 г. — с последующим его переформатированием и новым обращением федеральных структур в судебные инстанции (достаточно стандартная практика для США). Сохранилась и активная коммуникация, и координация федеральных антитрестовских структур с прокурорами штатов, по-прежнему сохранявшими проактивную позицию в вопросах регулирования Big Tech. Параллельно на базе двухпартийного консенсуса в юридических комитетах палаты представителей и сената США были разработаны проекты новых антимонопольных актов. Несмотря на противодействие представителей штатов, где зарегистрированы Big Tech (особенно Калифорнии), а также мощного лоббизма со стороны Google, Meta и иных крупных компаний сектора, законопроекты прошли утверждение в комитетах соответственно в июне и ноябре 2021 г. Политические процессы выполнили функцию триггера изменений, придали им необходимый динамизм и в ряде аспектов определили специфику (например, особое внимание к Alibaba в Китае или к Google и Facеbook при Трампе в США). Однако антимонопольные инициативы 2020–2022 гг. в обеих странах все же имели предметный характер и были связаны с решением вполне реальных проблем. Правда, ранняя стадия работ, их политическая составляющая и иные моменты на фоне продолжающейся эволюции рынков остро ставят вопрос о том, насколько предпринимаемые меры адекватны вызовам и реальным потребностям цифровой экономики КНР и США.
“Цифровой антитрест”: от практики – к теории?
С формальной точки зрения можно говорить о соответствии новых мер теоретическим наработкам в сфере регулирования технологических рынков. Однако пока что налицо отсутствие глубокого понимания и слабый учет специфики цифровой экономики, в том числе платформенных интернет-рынков, очевидно, в том числе из-за политических причин и ранней стадии работ над новыми нормами. Несмотря на все различия в конкретных мотивах и действиях китайских и американских политиков и регуляторов, в обоих случаях фокус сделан на двух аспектах “цифрового монополизма”. Во-первых, это предотвращение отдельных видов антиконкурентных практик Big Tech (привязка к поставщику платформенных услуг (lock-in), ценовая и информационная дискриминация и пр.) в отношении партнеров — клиентов по многосторонним рынкам, прежде всего из числа МСП. В этом подходе платформенные сервисы в конечном счете должны стать не столько сильными медиаторами, сколько именно платформами (инфраструктурой) трансакций субъектов. Можно утверждать, что в этом отношении наблюдается сочетание элементов вполне традиционного антитрестовского регулирования, адаптированного к цифровой эре, и опыта, наработанного в регулировании сферы телекоммуникаций и программного обеспечения. В частности, можно провести параллели с подходами к “сетевой нейтральности” и к услугам, предоставляемым третьими компаниями поверх интернет-сетей провайдеров (over the top [services]) или с запретом Microsoft навязывать клиенту свой браузер. Несмотря на неизбежные потери, в принципе это не противоречит тренду эволюции цифровых гигантов КНР и США, постепенно переходящих в своих стратегиях монетизации от рекламы и комиссий к обеспечению партнеров/клиентов комплексными финансовыми, логистическими и информационными услугами (которые, впрочем, теоретически в будущем тоже не должны быть жестко привязаны к поставщику платформенных услуг). Отвечает это и принципам цифровой экономики, и интересам прочих групп интересантов. Другой вопрос, что как минимум в части случаев под вопросом оказываются некоторые собственные бизнесы Big Tech. Но нет сомнений в их способности адаптироваться к изменениям. Во-вторых, это ограничение потенциала цифровых монополий по подавлению конкуренции на новых рыночно-технологических направлениях и на смежных рынках. Для этого предполагается как минимум зарегулировать, а как максимум ограничить процесс поглощения перспективных стартапов. Хотя поддержка конкуренции очень важна, выработка сбалансированного решения чрезвычайно сложна. Налицо объективный тренд на расширение присутствия интернет-компаний на новых рынках ради максимизации кросс-секторальных эффектов “больших данных”, цифровизации других секторов экономики как условия формирования новых источников прибыли Big Tech и пр. А учитывая ресурсы и инновационно-технологический потенциал Big Tech, эта экспансия имеет большое значение для цифровизации и развития США и Китая. Слабо пока проработан и более узкий вопрос о предотвращении хищнических практик в отношении стартапов-конкурентов и иных МСП (воровство идей, бизнес-моделей и т. п. при формальном соблюдении прав интеллектуальной собственности). Гигантские ресурсы интернет-корпораций предоставляют немалые возможности для таких практик, тем более что грань между воровством, копированием и развитием существующих идей на данном рынке довольно расплывчатая. На перспективу оставлен вопрос о демонополизации рынка данных, хотя именно от его решения во многом зависит конкурентность интернет-рынков (без доступа к “большим данным” многие перспективные стартапы не смогут бросить вызов монополиям). Проблема действительно имеет сложнейший характер, так как лишение Big Tech контроля над собранными ими данными может привести к подрыву основ их бизнеса. Это явно не входит в планы регуляторов – особенно в условиях жесткой глобальной конкуренции. Сюда же примыкает не менее сложная проблема монетизации персональных данных на стороне их источников – потребителей, МСП и пр. Рост Big Tech как раз во многом подпитывался бесплатностью этого ключевого ресурса (модель “данные в обмен на сервис”), но сохранится ли такая ситуация в будущем – неясно, особенно учитывая соответствующие регуляторные новации в ЕС. Текущий раунд борьбы с цифровыми монополиями призван решить лежащие на поверхности и наиболее резонансные проблемы, вызывающие самые активные общественно-политические и экспертные дискуссии. Прочие вопросы пока проработаны много слабее – скорее речь идет о формировании базовых подходов. Это, как представляется, во многом определяется как раз политическими факторами, которые привели к актуализации антимонопольной борьбы. Другой причиной является уже упоминавшаяся проблема недостаточной проработки отдельных теоретических и прикладных проблем монополизации интернет-рынков, особенно антимонопольного регулирования цифровой экономики. С одной стороны, речь идет об учете не только чисто технических вопросов (например, использования алгоритмов в рамках антиконкурентных практик), но и специфики интернет-сектора, от сетевых эффектов и до роли рынка данных. С другой — следует корректно проанализировать интересы потребителей и их риски (например, падение качества и доступности цифровых услуг в случае расчленения Big Tech) и, шире, вопросы общественного блага в новых условиях. Наконец, не следует забывать о соблюдении корректного (шумпетерианского) баланса между крупными и малыми компаниями на рынках ради поддержки созидательного разрушения – вместо шаблонного ограничения “плохих” монополий.
РЕЗУЛЬТАТЫ И ВЫВОДЫ
Развитие нормативно-правового поля деятельности Big Tech и, шире, интернет-экономики в США и КНР – в том числе антимонопольные инициативы – продолжится как минимум до второй половины десятилетия. События 2020–2022 гг. заложили фундамент (регуляторный – в КНР, политический – в США) будущих системных мер и позволяют выработать решения для наиболее очевидных проблем. Их реальная эффективность будет определяться длительным процессом формирования портфеля модельных/прецедентных судебных дел, подзаконных и ведомственных актов, детализирующих и развивающих новые нормы и практику их правоприменения. На данный момент большая часть инициатив не выглядит как реальное и долгосрочное решение проблем конкуренции и инноваций на интернет-рынках, в том числе в решении ключевой задачи баланса развития крупных предприятий и МСП. Можно сказать, что фокус пока что сделан на отдельных самых резонансных проблемах, а в этих рамках — на наказании отдельных компаний за “неправильное” поведение. Хотя новая политика не имеет катастрофического характера для Big Tech, в будущем она существенно осложнит их деятельность, причём с не вполне очевидными последствиями для инновационного развития. В частности, это видно на примере провалов капитализации китайских интернет-гигантов с 2020 г. и сокращении их венчурной активности, что вряд ли можно оценить, как позитивный итог регулирования. Купирование этих вызовов предполагает формирование специализированных компетенций регуляторов и судебных органов в сфере цифровых технологий и интернет-рынков. Требуется также серьезная теоретическая работа экспертного и академического сообществ, так как текущие подходы, как представляется, лишь отчасти релевантны задачам будущего развития. Наконец, необходимо плотное взаимодействие всех интересантов. Заметим, что в этом отношении – даже несмотря на более низкий темп изменений — ситуация в США выглядит более перспективной, учитывая отсутствие жёсткого подхода к формированию политики “сверху-вниз”. Описанные процессы уже идут. От их хода в немалой мере зависит достижение заявленных целей антимонопольной политики США и Китая в адрес Big Tech: повышения инновационности и динамизма рынков, устранения возникших асимметрий развития, но без нанесения серьезного ущерба бизнесу успешных корпораций. В повестке по-прежнему остаются проблемы конкурентоспособности, в частности в контексте перспектив глобализации национальных норм.
*признана экстремистской организацией и запрещена в России
Данилин Иван Владимирович - кандидат политических наук. ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН
Источник: журнал «Мировая экономика и международные отношения» № 10 2022
