Афганистан 1978-1980: взгляд сквозь время. Часть 1

Саурская (апрельская) революция 1978 года свершилась. Когда танк Ватанджара (командир батальона танковой бригады, один из героев революции) подъехал и встал напротив ворот коро­левского дворца - резиденции М.Дауда - и дал несколько пуле­метных очередей в сторону дворца, я вместе с консультантом Оперативного управления Генштаба Афганистана Полозовым Н.М. находился на самом верхнем этаже здания афганского Ми­нистерства обороны, которое было расположено всего в 100 ме­трах от дворца. Надо сказать, что такого бурного развития собы­тий никто не ожидал, даже наши хваленые спецслужбы. Когда консультант танковой бригады позвонил начальнику штаба Главного военного советника (ГВС) полковнику Ступко и сообщил, что подсоветные афганские танкисты получают боеза­пас и готовятся выдвинуться в город, тот не поверил и попросил его не нести чепухи. Аналогичная реакция была и у самого ГВС генерала Горелова, который в тот момент находился в своем ра­бочем кабинете в здании советского торгпредства. Между тем танк Ватанджара развернулся и подъехал к воро­там комплекса Минобороны, оттуда выбежал солдатик, подбежал к танку и сразу же бросился обратно. Раздался выстрел и все внутренние помещения и особенно коридоры здания заволокло едким дымом: снаряд (болванка) попал в окно второго этажа, где располагался кабинет начхима. Как в муравейнике забегали афган­ские генералы и офицеры, некоторые были почему-то в полевой форме. По распоряжению начальника генштаба советские кон­сультанты были отправлены по домам.  Вечером того же дня начались бои в центре города. Вертоле­ты, а позже и самолеты стали наносить удары ракетами по дворцу. Причем они ложились на боевой курс и проводили пуски прямо над нашими домами в первом микрорайоне Кабула. С балкона 4-го этажа, где находилась моя квартира, (на одной лестничной клет­ке с квартирой замполита аппарата ГВС генерала Храмченко, а этажом ниже подо мной квартира генерала Горелова), наблюдать за происходящим было чрезвычайно интересно. Казалось, что от центра города и от дворца остались одни руины, но потом выяс­нилось, что особых разрушений не произошло. Судьба револю­ции, естественно, решалась в Кабуле.

Не могу согласиться с некоторыми товарищами, которые ут­верждают, что парчамисты не играли особой роли в достижении победы. В Кандагаре, например, власть взяли парчамисты. Ба­тальон коммандос Хедаятуллы (парчам) не дал 11-й джалалабад­ской пехотной дивизии пройти через перевал на помощь М.Дауду. 88 артиллерийская бригада Халиля (парчам) остановила продви­жение ришхорской дивизии в центр города в районе советского посольства. Думаю, что были и другие случаи героических дей­ствий со стороны парчамистов. Иначе бы халькисты не подели­лись с ними властью 50 на 50. И неверно было бы думать, что они сделали это только под нажимом советских товарищей. Победа да­лась непросто. Начальник штаба ВВС генерал А.Кадыр вспоминал, что тогда среди ночи к нему на командный пункт ВВС приехали Тараки и Амин и потребовали выделить им вертолет, чтобы им можно было улететь в Союз, если революция не победит. Безусловно, авиация сыграла решающую роль в победе революции, улетать не при­шлось. Этим обстоятельством воспользовался советник коман­дующего ВВС, армянин по национальности. С его командующий ВВС и ПВО Афганистана обратился к Тараки с просьбой просить советское руководство присвоить ему звание генерал-майора. Тот согласился, и дело было сделано. Только в Москве возникла за­минка. Как присвоить генеральское звание подчиненному, ущемив интересы его непосредственного начальника - советника Главкома ВВС и ПВО полковника Орлова?! В итоге было принято соломо­ново решение: генеральские звания были присвоены обоим.

На следующий день возглавившие революцию Тараки и Амин (оба халькисты) прибыли в советские посольство на реквизиро­ванных в гараже М.Дауда американских автомобилях, вслед за ними приехал и Б.Кармаль (парчам) на потрепанном УАЗике. Его даже не хотели сначала пускать на территорию посольства, но все-таки пропустили. В присутствии наших дипломатов разгорелись жаркие споры о будущем Афганистана. Тараки считал, что надо объявить о победе социалистической революции и напечатать пер­вую газету красным шрифтом, что и было сделано. Состоялись первые назначения. Особо хотел бы отметить, что все свои дей­ствия афганские руководители на том этапе, как правило, согласо­вывали с соответствующими советскими товарищами. Вскоре в посольство из Москвы прибыла внушительная совет­ская военная делегация (представители Главного политическо­го управления - ГЛАВПУРа, Главного управления кадров и 10-го Главного управления ГШ) для уточнения задач, а за ними следом в Афганистан стали десятками прибывать военные советники раз­ного уровня. Политработники, в частности, быстро освоились и организовали перевод методических пособий по партийной и по­литической подготовке в ВС СССР без каких-либо изменений и учета специфики страны пребывания. Начались раздоры между афганскими командирами, как правило, прослужившими в армии не один десяток лет и молодыми еще не нюхавшими пороха при­ставленными к ним политработниками. Все болезни нашей армии переносились на афганскую почву со стопроцентной точностью. Так, советники внушали своим подсоветным, что, если у коман­дира «Волга» и большой кабинет, то у замполита не должно быть хуже. Замполит аппарата ГВС и советник Начальника афганского ГЛАВПУРа долго выясняли, кто из них кому должен подчиняться. Нечто подобное происходило и в соединениях и частях афганской армии. 

Напряженность усиливалась еще и из-за того, что теперь поли­торганы афганской армии подчинялись непосредственно Х.Амину, а командирам частей, чтобы пожаловаться Министру обороны или начальнику генштаба по вопросам субординации со своими поли­тработниками, надо было пройти долгий путь по инстанциям. Так, молодые лейтенанты-политработники стали не то что вторыми, а где-то, по сути, и первыми командирами в своих частях и подраз­делениях. В результате ряд вытесненных на второй план «старых» командиров пытались поднять восстание, а другие попросту мол­ча перешли на сторону оппозиции, возглавив ее отряды. Нельзя сказать, что Афганистану, его вооруженным силам по­везло на консультантов и советников. Генерал Горелов больше за­ботился о своем благополучии, нежели повышении боеготовности ВС страны. И для меня странным показалось появившееся позже утверждение, будто он изо всех сил поддерживал Амина и в этом плане даже пошел на конфронтацию с представительством КГБ в Кабуле. Замена ему оказалась не лучше. В декабре 1979 года в Афгани­стан прибыл новый главный военный советник генерал-полковник Магометов С.К. Как-то так вышло, но Горелов не встретил Маго­метова в аэропорту. С этого момента он лишился всех атрибутов власти: у него отобрали шофера, переводчика, машину и охрану и предложили в недельный срок сдать дела и убыть в Союз. Во­лею судьбы последние дни Горелова на афганской земле прошли в моем сопровождении: я играл роль и водителя, и переводчика. С прощальными визитами мы с ним проехали по афганским ча­стям и соединениям кабульского гарнизона и собрали памятные подарки от афганцев и наших советников.

Между тем в стране стали происходить необратимые измене­ния. Началось не только отодвигание парчамистов от власти, но и их травля. В беседе с советским послом Пузановым А.М.Тараки заявил, что намерен отправить Б.Кармаля послом в Чехословакию. На что наш посол сказал, что это «хороший, подготовленный ди­пломат». С удалением Кармаля из Кабула руки у Тараки и Ами­на были развязаны. Других видных парчамистов также отправили послами, а других просто арестовали. Попытки наших военных советников защитить своих подсоветных-парчамистов обычно за­канчивались вопросом: «Вы хорошо его знаете? Можете за него поручиться? Как правило, положительного ответа не было. Во всяком случае, ни одного парчамиста спасти от ареста или уволь­нения, насколько я знаю, не удалось. Назначенный министром обороны А.Ватанджар все дни про­водил в своем кабинете, играя со стоящими у него на столе брон­зовыми обезьянками (ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу). Практически все руководство армией осущест­влял начальник генштаба М. Якуб, который проводил в своем кабинете 24 часа. Мне это было хорошо известно, так как я в то время был переводчиком у его советника генерала Костенко П.Г. Впоследствии от Костенко я ушел, так как считал, что у перевод­чика и адъютанта совершенно разные обязанности. 

Х.Амину, который не употреблял спиртного, не курил и вел мо­ральный образ жизни, приходилось круглые сутки находиться на рабочем месте, а их у него было несколько - ЦК НДПА, Совет Ми­нистров, МИД, а позднее и министерство обороны ДРА, выполняя все эти функции. И ему не нравилось поведение некоторых героев революции, «поймавших журавля в небе», в частности Ватанджа­ра, Гулябзоя, Ширджана и Сарвари. Они считали себя неприкаса­емыми и вели достаточно разгульный образ жизни, мало времени уделяя своим служебным обязанностям, пьянствовали, злоупотре­бляли служебным положением. Гулябзой, например, отправлял своих любовниц на учебу в вузы МВД СССР. В свое время он был адъютантом Тараки, далее считая, что дозволено первому руко­водителю, дозволено и ему самому. Ватанджар вообще считался первым героем революции и т.п. Их объединяло то, что все чет­веро находились под опекой представительства КГБ СССР в Аф­ганистане и были источниками информации. Амин неоднократно обращался к Тараки с просьбой урезонить зарвавшихся революци­онеров, но тот все спускал на тормоза. Такие наезды Амина на по­ставщиков «чрезвычайно ценной» информации сильно волновали и наших чекистов. А вот сам Амин стал для них как кость в горле. Надо было как-то нейтрализовать его. На Амина было соверше­но не без нашего ведома несколько неудачных покушений. О по­следнем он был проинформирован племянником Сарвари. Амина должны были расстрелять адъютанты Гулябзоя и Ватанджара в аэропорту во время встречи Тараки, который возвращался на ро­дину поездки в Гавану проездом через Москву, где встречался с Л.И.Брежневым. Адъютанты были вовремя обезврежены, аре­стованы и дали соответствующие показания. Тараки же во время пребывания в Москве был проинформирован, что Амин готовит узурпацию власти, и что Москва поддержит Тараки в его борьбе против Амина как морально, так и военными средствами. После возвращения Тараки в Кабул Амин поставил перед ним ультима­тум: или я, или эта четверка! Тараки, памятуя полученные в Мо­скве наставления, предпочел четверку. Но к этому моменту так называемая «банда четырех», испугавшись мести Амина, разбе­жалась по своим норам. Командирам соединений афганской армии стали поступать звонки от Ватанджара, которого к тому времени уже освободили от должности министра обороны, в которых он сообщал: «Революция и ее лидер Тараки в опасности! Готовь­тесь выступить на защиту товарища Тараки!». Об этих звонках незамедлительно информировали начальника генштаба Якуба, который дал поручение выяснить, откуда производятся звонки. В результате установили, что они идут с территории советского посольства.

Находившегося в Кабуле во главе оперативной группы мини­стерства обороны СССР генерала армии Павловского И.Г. вызвал на узел связи Д.Ф.Устинов. Штатным водителем у Павловского был афганец, которого не положено было пропускать на этот объ­ект. Так получилось, что за руль машины генерала армии посади­ли меня. По дороге Павловский обменивался мнениями об обста­новке в стране со своим порученцем полковником Семченковым и проговаривал вопросы, которые он должен поставить перед ми­нистром обороны. Я набрался смелости и сказал Главкому (он лю­бил, чтобы к нему обращались так, а не по званию), что, если мы встанем на сторону Тараки, то сильно осложним положение, так как, образно говоря, Тараки - это знамя революции, а Амин - древ­ко. Вся армия и большинство членов партии на стороне Амина, так как он непосредственно работал с людьми и его хорошо знают. А Тараки - просто известный в стране поэт. Не знаю, учел ли Главком мое мнение, но я почувствовал, что оно совпало с его собственной оценкой ситуации в стране. Вышел Павловский после разговора с Устиновым в подавленном настрое­нии: ему посоветовали ехать в посольство и послушать, что гово­рят афганские министры. Также ему было сказано, что он не вла­деет обстановкой и его оценка расходится с мнениями товарищей Андропова и Громыко. Так, в общем-то ничем закончилась миссия И.Г.Павловского в Афганистане, которая могла бы поменять раз­витие ситуации. А ведь подчиненные и сослуживцы уже намеча­ли, как будут поздравлять его с присвоением Маршальской звезды.

Далее события стали развиваться стремительно. Обеспокоен­ные обострением отношений Тараки и Амина, советские руково­дители (посол, глава представительства КГБ, Павловский) прибы­ли в резиденцию Тараки (Ханее Арк) и пригласили на переговоры Амина, дав тому личную гарантию его безопасности от советско­го посла. Амин нехотя согласился. За ним приехал в здание Дель­коша (здание на территории королевского дворца, ставшее резиденцией генераль­ного секретаря ЦК НППА), где одновременно размещались военные структуры - МО, ГШ и ГЛАВПУРа ДРА, адъютант Тараки подполковник М.Тарун. Я с ним близко познакомился по послереволюционным событиям, когда мы в составе опергруппы по 24 часа дежурили в здании ми­нобороны. Тогда он рассказал мне, как в бытность свою началь­ником Царандоя (афганской милиции) ввел в автопарке своих под­разделений номера с русской литерой «Ц». Мы поприветствовали друг друга, и он вдруг сказал, что приехал отговаривать Амина от поездки к Тараки. Тарун зашел в кабинет Амина, пробыл там несколько минут и вышел, сказав мне на прощание, что убедить Амина не ехать не удалось. Амин слишком верил гарантиям совет­ских товарищей. Спустя некоторое время Амин вышел в сопровождении адъю­танта, уселся в мерседес и вслед за автомобилем Таруна поехал в резиденцию Тараки, находившуюся примерно в 400 метрах от здания Делькоша. Однако прошло всего минут 20, когда мерсе­дес Амина на полной скорости буквально влетел обратно во двор Делькоша со стороны Ханее Арк. Из машины с заднего сиденья вывалился бледный как полотно Амин, рукав его пиджака был в крови. Оказалось, что на нем кровь его раненого адъютанта. О том, как киллер сделал фальстарт и открыл огонь на поражение, как только первый человек показался из-за угла лестницы на второй этаж, написано много. Убит был Тарун. Сам Тараки, услышав эти выстрелы, подбежал к окну и закричал: «Смотрите, Амин убегает!». Нам же, находящимся на территории Делькоша, было не до шуток. Мы заняли круговую оборону, ожидая наступления гвар­дии Тараки. Кстати, командиром этой гвардии был подполковник Джандад - выпускник Одесского высшего училища ПВО, хорошо знакомый мне еще со времени моей стажировки в 99-й зенитно-ра­кетной бригаде в 1972 году. Нам повезло: гвардия не откликнулась на призыв Тараки и не пошла штурмовать здание минобороны и генштаба. Но дело на этом не закончилось, из штаба ВВС и ПВО поступило сообщение о приказе Тараки нанести авиаудар по Дель­коша. Находившийся с нами в Делькоша перепуганный советник НГШ генерал Костенко не своим голосом потребовал от советника Главкома ВВС и ПВО ни в коем случае не допустить применения авиации. К счастью никто авиацию применять по Амину и не соби­рался: в штабе ВВС и ПВО сторонников Тараки не оказалось. Через какое-то время к Делькоша подкатило несколько машин местного советского руководства во главе с послом Пузановым А.М.Амин от общения с ними отказался, сказав, что в данный мо­мент к беседе не готов. На следующий день меня пригласил к себе начальник геншта­ба М.Якуб и сказал, что не может найти никого из советских то­варищей, чтобы сообщить для них важную информацию. Я до­ложил об этом разговоре Павловскому и тот, не заходя к Якубу, убыл в посольство на совещание. Между тем на втором этаже здания Делькоша собрался Пленум ЦК НДПА, который засе­дал несколько часов. Пленум закончился бурными аплодисмен­тами, на первый этаж спустился Амин в сопровождении Якуба и Начальника афганского ГЛАВПУРа Экбаля. К этому времени Павловский уже вернулся из посольства и ему сообщили, что Пленум единогласно лишил Тараки всех государственных и пар­тийных постов и выбрал новым генсеком ЦК НДПА Амина. Та­раки в вину вменялись нежелание работать, пьянство, разврат и почивание на лаврах. Павловский тут же поздравил Амина с из­бранием на высшую должность в государстве, и они обнялись. К поздравлениям Павловского присоединились и другие местные советские руководители.

В ходе последующих бесед с Амином советскими официаль­ными лицами неоднократно поднимался вопрос о дальнейшей судьбе М.Тараки. Ему, в частности, передавалась личная просьба Л.И.Брежнева оставить Тараки в живых. Амин в ответ напоми­нал о том периоде российской истории, когда порешили всю цар­скую семью, включая малолетних детей. «Оставить Тараки жить во дворце нельзя, это место для руководства страны, к которому Тараки с недавнего времени не принадлежит, - аргументировал он. - Выселить его куда-то в город тоже нельзя, так как вокруг него начнут объединяться оппозиционеры. Что делать?». В ответ мол­чание. В результате случилось то, что случилось: Тараки был за­душен подушкой офицером по имени Рузи, которого я также знал лично. В свое время он был одним из слушателей курсов по пере­носному зенитно-ракетному комплексу - ПЗРК «Стрела 2», где я осуществлял перевод. 

С убийством Тараки начался новый этап саурской революции. Представляю себе состояние нашего местного советского руковод­ства, особенно посла и руководителя аппарата КГБ, когда их ставка провалилась. Невольно возникал вопрос, а кого они подсунули для встречи и горячих поцелуев Л.И.Брежневу?! А ведь он хоть и преклонного возраста, но вполне мог задать не совсем удобные во­просы Андропову, Устинову и Громыко, которые, в свою очередь, спросят об этом со своих представителей на местах. Не оставалось другого выхода, кроме как свалить все беды на Амина, представив его как ярого антисоветчика, американского наймита и вообще гнусного типа. И соответствующая информа­ция, а точнее дезинформация полилась в Москву рекой. Наивно звучат утверждения, будто Брежнев сильно разозлился на то, что обидели его друга Тараки, вот и решил в отместку ввести войска, чтобы убрать Амина. Даже если бы все обстояло именно так, как информировали Москву, то почему поставили задачу убрать Ами­на физически, а не арестовать и не допросить его, чтобы потом об­народовать показания «американского шпиона и врага» Советского Союза? Чтобы все знали, что ввод войск был осуществлен не для того, чтобы прикрыть чьи-то задницы и сохранить погоны, а ради правого дела: спасения южного подбрюшья Советского Союза.

Александр Кузнецов - полковник в отставке, очевидец афганских событий 1978-1980 гг., офицер ставки Главного советского военного советника в Афганистане.

Источник: спецномер журнала «Международная жизнь»-«История без купюр» 2020